Один на миллион

9

Юрка все же ушел, как и говорил — отлить, а Бьярт повернулся к Стефу:

— Так, нужен твой совет!

Стеф тренькнул струной, поморщился и вскинул густые брови.

— Скажи честно, ты на такого, как я, повелся бы? — спросил Бьярт.

Это было невероятно, но он стал сомневаться в своей альфа-самцовости. После развода с Идроном он вначале пустился во все тяжкие. Затем ему опротивела продажная любовь, а те, кто на него вешался в клубах, были еще противнее — шлюшки и давалки, такие же, как его бывший. Но даже тогда он был постоянно востребован и желанен. Пусть ему никто не был нужен, но он-то еще не вышел в тираж. Вот в чем-чем, а в своей неотразимости Бьяртмар не сомневался с самого детства. И остров не мог его испортить за две недели. Юмодзи ни с кем не встречался, даже течку на дереве провел, лишь бы никого к себе не подпускать, и это невероятно подкупало, хотя и выглядело безобразно и неприлично. Но именно этому омеге прощалось и даже шло такое поведение. Выходило по здравому размышлении, что Юми ни с кем не был, ни на кого не заглядывается, но даже в таких условиях и с его меткой он никак не обращал внимания конкретно на него. У Бьярта начали зарождаться сомнения, а это было плохо, очень плохо, потому что он даже не мог вспомнить, когда сомневался в себе или своих силах последний раз.

— Я бы уже рожал тебе детей, — хихикнул Стеф. — А в перерывах катал суши и выбирал коврик для ванной. Но это я. Юми ведь себе на уме, он у нас… с другими приоритетами в жизни. Он на альф смотрит не как на альф, а как на людей прежде всего. Поэтому проявляй прежде всего человеческие качества. Ну и понапористее будь. Каждая лошадь, даже самая строптивая, ждет своего наездника.

Стеф, тренькнув многозначительно, ушел, а Бьярт подумал: такая лошадь, как Юми, может и копытом засветить между глаз, поэтому лучше быть настороже. Вернувшийся Юми тряхнул головой, почесал укушенную коленку, и они направились к дальней бухте — еще в прошлое свое ночное купание Бьярт заметил плавающих между камнями светящихся медуз, которые размером были не больше яблока, но их было так много, что вода светилась белыми всполохами.

— Вот, мы пришли, — сказал Юми, опускаясь на песок. — И что мы будем делать?

— Как что? — замялся Бьярт. — Красиво же, смотри! Звезды, море, медузы…

— Медузы ваши — хуйня, — произнес Юми решительно. — Плавучий кулёк. Сердитый кулёк. Его даже сожрать нельзя. Другое дело кальмары — под пивко, да с тараночкой…

Бьярт заерзал обеспокоенно — свидание грозило свернуть не туда, учитывая, что Юми начал вспоминать, как они с какими-то мужиками разбирали в гараже старый мопед под пивко и тараночку. Он попытался представить своего бывшего, Идрона, в рабочем комбинезоне и с гаечным ключом в руках, но не смог, а вот Юми очень даже сумел. Моющим его, Бьярта, мерседес на дорожке перед домом, с мочалкой, в коротких джинсовых шортиках и всего в пушистой пене.

— …а потом Толик под трамвай попал, — услышал он, выныривая из своих подростковых фантазий. — Легко отделался — заикой остался и синяков наставил. А Колян пьяный в сугробе как-то уснул под Новый год.

— Мне жаль, — выдавил из себя Бьярт.

Юми махнул рукой:

— Не, чо их жалеть? Сами до такого дошли. Я вон на заводе… — Он замолк, покосился в сторону Бьярта. — Да, красивые кульки. Интересно, их можно засушить и потом со Стефовой брагой, м?

Свидание катилось коту даже не под хвост, а еще глубже. Бьярт, повернув голову, долго смотрел на замолкшего омегу, на его нечеткий в полутьме профиль, а затем толкнул на песок и навалился сверху, прижимая к Юминой груди его запястья.

— Э, бля! — сказал тот угрожающе, но был заткнут быстрым поцелуем.

Бьярт, почувствовав опасно упершееся в пах колено, приподнялся и снова прижался губами, чувствуя постепенно, как тело под ним расслабляется. Запястья омеги он выпустил, тот обнял его за шею и потерся голым животом — майка задралась. Целовался Юми непривычно, так же агрессивно и напористо, как сам Бьярт, будто боролся за право вести, но вскоре сдался и позволил целовать себя не только в губы. В шею, в плечо, где метка, — тоже.

— Стопэ! — сказал Юми, тяжело дыша и упираясь руками в его грудь. — Тормозим!

Бьярт нехотя оторвался от своего занятия и плюхнулся рядом на спину.

— Фу быть таким, — усмехнулся Юми. — Ле фу! Такие звезды красивые, а ты все о том же.

Звезды, без сомнений, были прекрасны. Но ничего, кроме бешеного сердцебиения и мучительной эрекции, Бьярт не чувствовал. И еще растерянность. Неопределенность. Он проигрывал, и это пугало. Календарик в мозгу напомнил, что завтра ровно год, как они развелись с Идроном. Но сломалось в нем что-то еще раньше, в тот день, когда он застал мужа с другом. И вот теперь та поломка не давала ему дышать во всю грудь, обнимать лежащего рядом омегу, добиваться его. Червячок сомнения стал быстро раздуваться до размеров анаконды, готовый проглотить его без остатка, а этого нельзя было допустить. Надо было срочно вспомнить, о чем говорят в кино на свиданиях.

Стихи! Точно! Стихи всегда все исправляли. И вообще, на свиданиях надо, чтобы омега говорил о себе, а альфа только слушал, снимал лапшу с ушей, кивал и восхищался.

— Юми… Почитай мне стихи. Есть же у тебя любимые?

Бьярт тихо выдохнул и перевел дух. Кажется, это верная дорога к сердцу любого омеги. А будет знать, какие стихи ему нравятся, начнет разбираться в его внутреннем мире. А оттуда уже легче будет лавировать в его лабиринте.

Юрка крякнул и посмотрел на звезды. Звезды выстроились в слова: «Беги, Юрка, беги!» Но он же мужик! И дал слово, что это будет свидание. Значит, это будет свидание, а мерцание каких-то светил ему побоку.

Юрка натужно пытался вспомнить что-нибудь из школьной программы, но в тридцать лет вспомнить школьную программу было сложновато. Впрочем, когда они с Зойкой дурачились, та заставила его заучить смешную пародию — вот числа ему легче давались, чем текст. Надеясь, что он не забыл, Юрка откашлялся:

— Стихи могут быть любыми. Тут главное — ритм. Вот, смотри, весёлый.

Два пятнадцать сорок два

Сорок два пятнадцать

Тридцать семь ноль восемь пять

Двадцать двадцать двадцать!

Декламировать такое было просто, мозг почему-то обычно запоминал всякую херню.

— А вот грустные:

Пятьсот одиннадцать шестнадцать

Пять двадцать триста тридцать семь

Семьсот двенадцать девятнадцать

Два миллиона сорок семь…

Потом пошли лирические:

— Четырнадцать сто двадцать шесть четырнадцать

Сто тридцать два семнадцать сорок три…

Шестнадцать сорок два пятьсот одиннадцать

Семьсот четыре восемьдесят три.

Сто семьдесят! Шестнадцать тридцать девять

Пятьсот четырнадцать семьсот сто сорок два

Шестьсот двенадцать триста сорок девять

Семнадцать сто четырнадцать ноль два.

Юрка даже присел и в особо трогательный момент, на «Сто семьдесят!» — вскинул руки к звездам. На альфу он не смотрел, весь отдался декламации, впрочем стараясь не переигрывать. То, что он не актер и никогда им не станет, он все время держал в уме. Фуфик не давал забыть, каждый раз презрительно морщась: «И это наша звезда… Тьфу!»

Юрка вообще очень много думал о том, что из его проколов можно уже брошюру написать — как не надо делать омегам. И все время удивлялся, что его еще не раскрыли, как шпиона, как не-омегу, как иномирца. То, что это все с ним взаправду, он наконец-то понял, но не принял. Дико было. Неправильно. Невозможно. А угроза внешнего мира так и вообще нависала над ним дамокловым мечом: выпнут, как Фуфика, и куда? Денег нет, актерствовать и играть он не умеет… Ему очень нужен этот миллион. С ним он хоть куда, хоть на первое время затаится, а потом придумает. На случай проигрыша у него был еще один вариант — Бьярт… Но, во-первых, никто ни слова не говорил о замужестве или содержанстве… Бр-р… Юрку передернуло. Потому что как только он представлял, что кто-то будет ему пихать в его родную жопу вот то с какой-то болезненной херней на члене, ему становилось дурно. Но, как говорила мама, жить захочешь — раскорячишься. И кажется, это начало доходить до самой сердцевины Юрки — простого работяги, никогда раньше не задумывавшегося, если бы, да кабы, да во рту росли грибы.

Что характерно — сам Бьярт ему как мужик нравился. С ним было спокойно, надежно, к нему почему-то тянуло, и только убедившись, что он в поле зрения, становилось так, как надо. Правильно. Но как к альфе сам Юрка к нему ничего не чувствовал. Не сейчас, конечно. Сейчас конец мучительно хотел секса, но если бы на месте этого альфы был другой…

— Фу, проблядь! — ругнулся Юрка, понимая, что к другому он вряд ли бы восстал. Это все усложняло.

По стихам Бьярт ничего не понял, что у омеги в душе. Еще больше запутался. Вот там, кажется в «Альфастайл», писали: «Если не знаешь, что нужно омеге, посмотри, какой гель для душа он купил. Они же так и называются: забота и уход, бодрость и энергия, спа, нежность и ласка». Все эти журналы для альф с их советами — полная лажа. Или этот омега абсолютно не такой, как все другие. Точно инопланетный, как ему в песне сочинилось. Идрон любил стихи. Правда, Бьярт ему тоже не про Горбунка читал. А сам Идри любил декламировать японские хокку со смыслом и без рифмы.

— А о чем ты мечтаешь?

Под шелест волн рядом с замечательным омегой даже лежать было приятно. Хотя вот если бы они спали в хижине, то Бьярт на законных правах мог бы уже обнимать спящего омегу, тихонько поглаживая по животу, прижимая к себе, смело — но аккуратно — потереться щекой о плечо или руку и с удовольствием увидеть там появление мурашек. Но вот такие двойные стандарты — ночью можно, вечером нельзя.

Юрка мечтал об одном. Вернуться домой, к Зойке, сказать, что она лучшая из лучших, что он таких не встречал ни в одном из подлунных миров. Что недооценивал ее. Не говорил спасибо за порядок в доме, за готовку, за то, что она такая замечательная. Мечтал пойти с пацанами в гараж — вначале долго ковыряться во внутренностях старенького рено, а затем попить пивка под шашлычок, приготовленный там же на мангале. Телик хотел посмотреть, как там сыграла его любимая команда, порубиться в танчики, позалипать во вконтакте… Но ничего из этого он сказать вслух не мог. А Бьярт терпеливо ждал. Причем, кажется, он был готов, что Юмодзи скажет, что хочет найти любовь, своего человека, родить ему парочку сыновей, а затем состояться как актер или медийная личность. И Юрка это понимал — что они разные, у них совершенно разные цели и желания.

— Мечтаю погонять на спорткаре, — выдал Юрка единственную свою давнюю мечту, которую можно было озвучить. — И в гонках поучаствовать…

Когда парочка удалилась к берегу, к Стефу подошел Нильс с неизменной Лорой. Эти двое так сдружились, что никто уже не удивлялся дуэту. Вот когда видели Нильса без Лоры, было непривычно. Лора всегда находила себе занятие. А Нильс чурался общения с другими лямбдовцами, кроме как коротких и строго по делу вопросов-ответов.

— Вот хороший ты омега, Стеф, замужем, поди? — Нильс рубил топориком натасканные ветки для костра и поглядывал на повара. Не масляно поглядывал, а по-дружески, с интересом.

Стеф, по прибытии на остров зажимавшийся и сторонившийся всех, сейчас вел себя совершенно иначе — не развязно, не навязывался, но и не пугался, когда к нему обращались. Как будто в этих условиях, лишенных всяческих удобств, наконец-то почувствовал себя нормально и свободно. Но и не зазвездился от своей роли кормильца-поильца, просто раскрепостился наконец.

— Замужем, — вздохнул он, откладывая размокшую гитару. — Но лучше бы не…

— А что так?

Нильс работал быстро, аккуратно и с удовольствием — загляденье просто. Стефа любил наблюдать за работающими мужчинами, потому что свой был представителем диванных войск и вечно всем недоволен.

— Да все ему не так! «Что ты там бормочешь?», «Посмотри, на кого ты похож», «Я это говно есть не буду». — Стефа всхлипнул. Воспоминания накатили, как будто Муфас, которого он чаще звал вторым именем — Бреди, говорил ему это здесь и сейчас, со знакомой гадливой, въевшейся в подсознание интонацией.

Нильс отложил топор, подошел к Стефу, поднял его и обнял, прижимая. Тот как раз доставал ему носом выше пупка. Так сладко Стефе не плакалось очень давно. Нильс гладил его по макушке, что-то добродушно гудя, но из-за соплей и всхлипываний Стеф ничего не слышал. Только как повизгивала Лора, подпрыгивая рядом и цепляясь за штанину.

— А чего не разведешься? Дети? — когда Стеф вволюшку выплакался, замочив слезами всю майку на пузе, и поставил на огонь котелок с водой для вечернего чая, осторожно спросил Нильс, боясь второго захода.

— А кому я еще нужен? Детей нет. Не хочет Бреди.

Лицо Стефа с покрасневшими глазами было, конечно, не идеалом любого альфы, но повар был очень милый, добродушный, и глядя на него, сразу было понятно, что к такому всегда можно прижаться и получить совет, помощь, сочувствие.

— Жаль, что я по альфам, я бы тебя замуж взял.

— Ты холостой?

— Нет, заряженный и очень хочу пострелять! — с сожалением хмыкнул Нильс, у которого от недотраха уже яйца при ходьбе звенели. Один оператор так игриво на него посматривал, что Нильс еле сдерживался, чтобы не подойти и не спросить напрямую. — А твой Бреди говном пахнет. Не смей думать о себе плохо. Внешний вид не главное.

Нильс не умел успокаивать омег и ляпнул, что думал, на что Стеф хмыкнул, тут же подобравшись. Это было больное место, оттоптанное всеми, кем только можно, с самого детства.

— Да-да! Только, увидев севшую на руку божью коровку, ты скажешь: «Лети на небко, дам тебе конфетки». А заметив там упавшего таракана — стряхнешь и раздавишь. Так ты по мальчикам? — тут же перевел разговор Стеф.

— О времена сейчас… О нравы! — улыбнулся Нильс, почесывая брюхо развалившейся Лоре.

— Хуйня какая-то, вы правы! — рассмеялся Стеф, и они пожали друг другу руки.

К костру стали стягиваться лямбдовцы, и Стеф снова включил в себе главного по чашечкам, раздавая команды.

Улли сказал, что сегодня занят — монтирует новый приветственный ролик для сайта. Мика, потоптавшись на балконе, выкурил подряд три сигареты и глянул сердито на севшего на балконный бортик зелено-желтого попугая, который цветом один в один напомнил ему спрятанное в чемодане драконье дилдо. Сейчас, по правде сказать, все подряд напоминало ему о сексе. Зубные щетки, дверные ручки, складочка на одежде, форма клумбы под окном, и все потому, что шел второй день течки. Приглушенной таблетками, но от этого не менее мучительной.

— Пошел вон! — выдохнул сигаретным дымом в попугая Мика.

Птица улетела, предварительно нагадив на изумрудный лист растения в кадке.

В номере Мика разделся донага, включил на экране первый попавшийся канал для взрослых, уже начавший свою вечернюю трансляцию, достал из чемодана тот самый драконий орган и улегся на кровати.

— Ох, Пэдро, что ты делаешь со мной! — прозвучало с экрана, и Мика замер с рукой на члене.

От одного имени киношного альфы захотелось засунуть дилдо не в себя, а в зад сценаристам этого шедевра. Пришлось листать каналы, выискивая более адекватные кинопродукты. Так ничего и не отыскав, Мика снова улегся. Подсунул под спину подушку, чтобы не затекала, и представил Улли. Бугры мышц под своими пальцами, широченную спину, взгляд из-под нахмуренных бровей. Кончить удалось очень быстро, а вот облегчения так и не наступило: хотелось вымотаться досуха, до отключки, поэтому Мика, приняв душ, зашвырнул чемодан с так и не разобранной половиной вещей под кровать и вышел из номера.

— Завтра доделаешь свой ролик, — сообщил он, неведомым образом оттесняя потом Улли к кровати.

Тот, не слишком упорствуя в отказе, смог дать ему необходимое — досуха и до отключки. О защите в этот раз оба благополучно забыли.

Утро беды не предвещало — утро как утро, поющие, вернее, орущие птицы, шум волн, легкое раздражение от незаживших укусов. Однако взошедшее на горизонте второе солнце — улыбающийся, как сытый кот, Мика — приволок с собой галдящую группу операторов. За спинами телевизионщиков галдел еще кто-то, и Бьярт невольно поморщился, подумал: боже, как похож этот гундеж на голос бывшего.

— Друзья мои, разрешите представить! Идрон, ваш новый товарищ и соперник, — сообщил ведущий, а Бьярт почувствовал, как холодеет в позвоночнике. — Ранее состоял в отношениях с Бьяртмаром, поэтому, увидев бывшего возлюбленного на экране, рвался к нам с самого начала игры. Любовь, как говорится, рушит стены, поэтому Идрон заменит выбывшего вне очереди Мойшу.

Под прицелом камер Идрон приблизился к бывшему мужу, улыбнулся так, что в груди засвербело, и раскинул руки в приглашении к объятиям:

— Я так скучал по тебе, милый!

Бьярт, развернувшись, молча побрел к полюбившейся бухте — нужно было перекипеть. Идрон следом не бросился: то ли понимал, что нужно время, чтобы Бьярт привык к его присутствию, то ли красовался перед камерами, состроив плаксивую мордашку.

Команда приняла новенького с изрядной долей пофигизма, однако лишний рот не порадовал никого. Впрочем, первое время можно было об этом не беспокоиться, ведь на варево из крабов Идрон смотрел с брезгливостью.

С Бьяртом до самого конкурса, то бишь до вечера, никто не разговаривал, опасаясь вызвать огонь на себя, потому как он ходил мрачнее некуда. Юми, стоя рядом с ним, пока ведущий объяснял условия нового испытания, все же не удержался от вопроса:

— Зачем он приперся, если вы расстались?

— Видимо, надеется хапнуть немного известности за счет других, — ответил Бьярт, стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд предмета их разговора. — Забей. Не хочу говорить о нем.

Он скосил глаза, сравнил два совершенно разных профиля и хмыкнул: этих двух омег сравнивать точно было нельзя. Слишком разные типажи.

Идрону почему-то в команде никто не был рад, но Стефа просто по доброте душевной показал, где у них что находится, объяснил, что в приготовлении еды участвуют все и в конкурсах тоже.

Показывая ему место для сна, Стефа указал на тот угол, где спал выбывший Руфик.

Омега был еще такой чистенький, прилизанный, не то что островитяне после двух недель жизни совершенно без привычных условий.

— А Бьярт где спит? — блеснул заинтересованно глазами Идрон, уныло оглядев голый пол из бамбука с ошметками листьев.

 — Вот здесь я, рядом Юмодзи, а тут — Бьярт. — Стефу скрывать было нечего, все равно тот увидит это вечером, разве только Бьяртмар не передумает. Кто знает этих альф? Может, соскучится и нырнет в объятия бывшего. Хотя то, как он развернулся и ушел, едва завидев Идрона, о многом говорило.

— И что, они вместе? И… трахаются? — Голос Идрона лишь слегка дрогнул, но держался он ровно и достойно. Пока.

— Мы тут все вместе и трахаемся с островом. Видишь, где приходится спать? — увильнул от ответа пухляшик. — А чтобы поесть, вообще нужно посношаться. Воду берем у водопада, котелок один. Ходим по очереди.

— И что, даже омег за водой гоняют? А что же альфы, беты?

Стефа не ответил на вопрос, зато задал свой:

— А ты с какой целью сюда приехал?

— Миллион выиграть, — саркастично хмыкнул Идрон, поправляя волосы жестом, рассчитанным на собеседника. — Шучу, Стефано. Своего мужа хочу обратно вернуть. Пока другие к рукам не прибрали.

— А что же тот, второй, из-за которого ты ушел от Бьяртмара? — Стефа не осуждал, нет, просто Идрон был чужаком, а Юмодзи он знал получше и как пару видел именно их — Юми и Бьярта. Но с другой стороны, бывшего мужа тоже со счетов сбрасывать нельзя. Вот если бы он был на месте Идрона, тоже боролся бы за свое счастье.

— Знаешь, дорогой, мужчина без денег — это друг. А друзей у меня хватает. Тебе ведь тоже известно на своей шкуре, как это — жить в нищете? Вот и мне не нравится… Дурак был, чувства нужны были, погнался за эмоциями, за романтикой и потерял все. Дурак.

— Мы так никогда не закончим, — пыхтел нетерпеливо Юми.

— Мы так никогда и не начнем, — Бьярт тоже тяжело дышал. — Не ёрзай задом! Замри! А теперь давай правее!

— Куда правее, видишь же, и так туго идет!

— Может, повыше?

— Тогда я тебе уши ногами защемлю! Давай ближе, еще ближе, ну! Ай, щетиной все ноги исколол!

— Блин! — Бьярт стряхнул со лба пот свободной рукой. — Давай попробуем! Вот ща должно пролезть!

— Ребят, вы там долго? — подал голос Стеф внизу. — Я тут кончу скоро.

— Погоди, не пролез еще! — в один голос сказали Бьярт и Юми.

Если бы Бьярт знал, что назавтра после их с Юми свидания он будет держать на плечах его ноги, то никогда бы в это не поверил.

Призом в сегодняшнем конкурсе был набор аэрозолей от насекомых всех видов, и достаться он должен был той команде, что быстрее соперника добудет код от замка сундука, в котором было спрятано это страстно желаемое всеми сокровище. Шифр был написан на брюхе огромных удавов, спящих в двух раздельных клетках. Участвовать вызвались Юми, Стеф и Бьярт.

— Так-так-так! — забормотал Стеф, когда перевернулись песочные часы в руке Мики. — Как его заставить пошевелиться?

— Палкой его? Или двумя подцепить, как на шампурах? — предположил Юми.

— Ни одна палка не выдержит такого веса, смотри, какой он огроменный! — заметил Бьярт. — Может, приманить чем?

— Чем? — заинтересовался Стеф.

Юми хмыкнул:

— Попросить новенького помахать своим червячком?

Бьярт прыснул, не сдержавшись, а вот Стеф шутки не оценил, отметив, что команда противников уже работает, пытаясь перевернуть свою разбуженную змеюку палками через прутья решетки. Выход нашелся в виде схоронившегося за кормушкой гигантского рыжего таракана, который, видимо, сидел там с предыдущего обеда.

— Фу, что за мерзость! — произнес Юми, зажав насекомое двумя палочками поменьше, любезно предоставленными Стефом. — Давай Идроном назовем! Один в один!

Удав на махание перед мордой полудохлым тараканом отреагировал не сразу, лишь когда тот зашевелился активнее.

— Так, ребята, нужно чтобы он полз вверх по коряге! Надо выше! — скомандовал Стеф, и Юрке пришлось лезть к Бьярту на шею.

Бьярт против не был — ноги Юми на его плечах смотрелись как влитые. А уж ощущения были — шикарные. Как будто эти ноги были специально созданы для его плеч. И пахло от него таким родным и своим, что Бьярт то и дело отвлекался, поглаживая большими пальцами рук по ногам, думая, что Юми в пылу азарта этого не заметит. Спустя долгие минуты манипуляций с тараканом удав соизволил повернуться брюхом, поэтому Стеф, едва рассмотрев снизу цифры, понесся к сундуку.

Конкурс они все же проиграли, и все три участника восприняли это как личный провал. Грызуще-кусающие достали всех очень сильно, и хуже всего было разочарование в отсутствии необходимых спреев и мазей.

Стеф, как обычно, ушел готовить к костру, а Бьярт, хоть и должен был тоже помогать там, как и все, не смог себя заставить. Пошел было к хижине, но увидел Идрона, как на того недовольно набросились за самоуправство, развернулся и ушел к своей бухте посидеть в одиночестве.

Идрон, решив сделать как лучше, выбросил все из хижины, вымел наломанными ветками оттуда все, что было на полу, и сделал хуже.

Бьярт не заметил, как Идрон настиг его на полпути.

— Так и не поговорим? — запыхавшись, спросил омега.

— А есть о чем? — проворчал Бьярт, не останавливаясь.

— Погоди! — Идрон схватил его за руку, опустился тяжело на песок и увлек за собой. — Дурак я был, понимаешь? Гнался за красивыми словами и не видел, что тот, кто меня действительно любил, был рядом всегда. Думаешь, я не жалел, что ушел тогда? Каждый день жалел! Поэтому когда мне предложили… точнее, когда я увидел тебя в этом шоу, сначала не поверил, что это ты, а потом понял: судьба мне дает последний шанс. Дай и ты мне шанс, пожалуйста.

Бьярт упрямо смотрел перед собой — краб зарывался в песок. Идрон так и не выпустил его руки, и забытое чувство близости с этим омегой начинало ныть глубоко за ребрами.

— Я от… — Идрон быстро глянул на Бьярта и передумал упоминать имя их общего знакомого. — Он мне рассказывал о пингвинах: самец ищет самый красивый камушек и дарит своей избраннице. Они образуют пару на всю жизнь. А потом так вышло, что я вспылил и поссорился с ним. Он зашёл в комнату и протянул мне руку. На ладони лежал гладкий морской камушек. Он нашёл его, когда ему было пять лет. Вот так он сделал мне предложение, а ты же знаешь…

— Давай расскажи еще, в каких позах вы трахались, — процедил Бьярт сквозь зубы. — Чтобы я точно проникся.

— Прости. Я хотел только сказать, что ты мне нужен был всегда. Ты всегда делал, а не говорил, а я этого не понимал… Плечо растянул, да?

Бьярт не стал смахивать его руки — было, что уж скрывать, чудовищно приятно, скованные мышцы понемногу расслаблялись, как и он сам. Идрон всегда отличался чисто омежьей покладистостью и умением вклиниться в его тяжелые мысли какой-нибудь необходимой ерундой вроде массажа или мягких успокаивающих поглаживаний. Только вот неказистый по части омежьего обаяния Юми Бьярту сейчас нравился куда больше.

— Идри, — он аккуратно снял с себя холеные руки, — я не…

— У нас мог быть ребенок, — сказал тот. — Но из-за переживаний и нашего расставания я его потерял.

— Мне очень жаль, — сказал Бьярт. — Даже если он был не от меня. Но это в прошлом, пойми. Сейчас мы оба другие, и нам нужно двигаться дальше. Зря ты прилетел сюда.

— Никаких шансов? — спросил Идрон.

Бьярт, уже шагая дальше, к бухте, покачал головой.

Он не успел впасть в еще большую бездну самопожирания, поскольку издалека увидел купающегося в бухте Юми. И кружащие вокруг него плавники. Не раздумывая, Бьярт бросился в воду, схватил вынырнувшего омегу за руку и попытался отбуксировать к берегу.

— Ты чего, с пальмы рухнул? — возмутился, отбиваясь, тот.

— Акулы! — воскликнул Бьярт.

Юми завертел головой:

— Где? А, ты про них?.. Это дельфины такие, вид такой, андестенд? С плавниками! Мы уже не первый раз тут встречаемся. А ты… Полез за мной, думая, что тут акулы?

Бьярт сплюнул. Юми заулыбался, а потом сразу нахмурился:

— Ты настолько распереживался, что готов прямо здесь мне присунуть? Правильно, вдруг правда акулы, а я еще не трахан!..

— Ты о чем сейчас?

— А это не твой член упирается мне в ногу?

Бьярт фыркнул. Юми посмотрел на берег.

— Знаешь что, давай-ка пиздовать отсюда, — сказал он, поворачивая к скале.

У костра тем временем травила байки и громко смеялась теплая компания: Пэдер, Джером, Стефа и Нильс с Лорой. Лора не смеялась, повизгивала, но и этого было достаточно.

— И вот, значит, выпили мы прилично, я отрубился первым, а эти гады с какого-то перепуга уложили меня спать на длинном столе и даже ничем не накрыли. Я ночью замерз, просыпаюсь — темнота, хоть глаз коли. Представляете, — Джером развел руки и сделал испуганное лицо, — я начал постепенно осознавать себя во времени и пространстве и понял, что лежу в абсолютной тьме на твердом холодном полу. Я шарю по ПОЛУ рукой, чтобы найти место потеплее, и нащупываю ПРОВАЛ. На полу! Быстро убеждаюсь, что провал окружает меня со всех сторон и рукой до дна не достать, ко мне приходит осознание, что я один на этом пятачке тверди, и из всех орудий труда у меня есть только вилка. Вилкой я с пьяных глаз решил пожертвовать, чтобы выяснить, как высоко он над окружающей местностью. Брошенная вниз вилка ЗАЦЕПИЛАСЬ ЗА СКАТЕРТЬ… И спустя семь секунд я услышал тихий звук падения. Как я орал… я так орал, что поднял пятерых почти мертвых, пьяных людей среди ночи.

Пэдер со Стефой и Нильсом ржали, держась за животы, а Лора так упала на песок и покатывалась.

— И вот врубается свет… на пороге стоят пьяные друзья, а я скрючился на столе в позе эмбриона. Короче, с тех самых пор я не пью.

С сумерками вновь пришли они.

— У-у-у, тварина! — прогудел Нильс, хлопнув себя по лбу и раздавив крупное сосущее насекомое.

Дым костра их не отпугивал. Ничего не отпугивало. Нильс вспомнил, что счастье было так близко в виде аэрозолей от кровососов, и приуныл, но вспомнил, как Идрон за ужином обмолвился о том, что съемочная группа в качестве развлечения готова предоставить ништячки за ответные услуги. Юми же вон ходил на фотосессию, значит, и он сможет…

Решительно поднявшись, Нильс попросил Стефа приглядеть за дрыхнущей Лорой и двинулся вдоль берега к месту, где располагался переносной вагончик, в котором обитали самые простые, приближенные к народу телевизионщики. На полпути к нему Нильс нагнал того самого альфу-оператора, с коим все время переглядывался во время съемок. Альфу звали Дин, и он возвращался после купания.

— Хочу попросить кое о чем, — сказал Нильс, рассматривая липнущие к крепким бедрам мокрые плавки.

— Проси о чем хочешь, — улыбнулся Дин и заигрывающе, по-омежьи, взмахнул ресницами. — Такому, как ты, все можно.

— Прямо все? — уточнил Нильс, цепляя его локоть рукой и задерживаясь ладонью на пояснице.

— Абсолютно.

Такого шикарного траха — на траве, под шум прибоя — у Нильса еще не было. И такого шикарного мальчика, стонущего от каждого движения и шлепка по поджимающимся ягодицам, — тоже. Песок остывал, волны совсем успокоились, птицы вдалеке замолкли, забившись в скалы на ночевку, а чудный мальчик все еще прыгал на нем, как дорвавшийся до сладкого. И Нильс забыл, зачем он вообще шел в сторону вагончика.