Ваш выбор, профессор

Грехопадение

Николай Александрович сдался в своё день рождения. Весь день его поздравляли студенты и преподаватели. Произносились громкие слова, добрые пожелания лились рекой — искренние и не очень. На душе, не взирая на глубокую осень, царила весна.

Встретившись с отчаянным взглядом Филиппа Можайского, профессор Романов поспешил отвести глаза. А когда снова посмотрел в сторону выхода из аудитории, где только что стоял Фил, увидел лишь пустой дверной проём.

По сердцу поскребло, но не сильно. Кошачьей лапой с не выпущенными толком когтями.

Пышные застолья в Академии были приняты лишь для юбиляров. Даты рядовые, не круглые, отмечали в студенческой столовой. Как правило, и меню, и сценарий мероприятия, не особо варьировались. Столовские кондитеры пекли несколько огромных пирогов с различными начинками, нарезали закупленные именинниками колбасу и сыр, раскладывали в вазы фрукты и выставляли посуду — тарелки стопками, различные бокалы стройными рядами. Спиртного обычно было не много — по паре стопок, долго засиживаться считалось дурным тоном. Так что, собрав урожай открыток, цветов и подарков, Николай Александрович поспешил домой. Здесь-то его поджидал стол, накрытый куда роскошнее. Люся, как обычно, запекла любимую Николашей радужную форель под сливочным соусом, сделала умопомрачительно вкусный паштет из гусиной печени и невероятное количество крошечных бутербродиков-канапе.

На дни рождения членов семьи обычно старались собраться все. Исключение делали только для живущей в Бельгии Ксении — но она ни разу не забыла поздравить ни мать, ни братьев. В разгар застолья звучал вызов скайпа и Романовы собирались вокруг ноутбука Елены Константиновны, чтобы пообщаться с Ксенией, Ксавье и Николя-младшим.

Тёплая в прямом и переносном смысле атмосфера, отличный французский коньяк, подаренный Павлом, заставили Николая расслабиться, размякнуть, потерять бдительность. Проводив гостей, он принялся разбирать принесённые из Академии подарки, когда зазвонил его мобильник. В этот раз, увидев на дисплее имя звонившего, профессор Романов не долго колебался, ответил почти сразу:

- Я тебя слушаю, Филипп!

- Ну, наконец-то… - в голосе Можайского послышалось явное облегчение. - Николай Александрович, нам нужно серьёзно поговорить!

- Какие проблемы? Приходи в понедельник в Академию чуть пораньше — и поговорим.

- Нет! Я хочу сейчас! И не в Академии.

- Это, конечно, хорошо, что ты знаешь, чего ты хочешь. Но ведь стоит учитывать и мнение собеседника.

- Николай Александрович, это вопрос жизни и смерти...Ну, пожалуйста…

- Филипп, давай хотя бы завтра...Я порядочно устал, да и выпил лишнего…

- Вам ничего делать не нужно. Я за вами заеду. Через полчаса.

Позже Николай Романов не мог понять — что же выгнало его из дома? Излишек спиртного, усыпивший бдительность? Отчаянье, прозвучавшее в голосе Можайского? Собственное притяжение к симпатичному парню?

Как бы то ни было, профессор Романов переоделся и, постаравшись не шуметь — Елена Константиновна спать ложилась рано — прокрался к выходу из квартиры.

Когда он вышел из парадной, Фил уже поджидал, в нетерпении постукивая по рулевому колесу. Николай Александрович ввалился в тёплый салон, внеся с улицы поток холодного воздуха, запах коньяка и своего любимого одеколона, и очень скоро разомлел ещё больше. Впрочем, Фила это нисколько не расстроило. Скорее, обрадовало, так как облегчало ему задачу. Он принялся расспрашивать профессора о том, как тот отпраздновал день рождения с родными, усыпив бдительность Николая Александровича ещё больше. Машина мягко летела по вечернему городу, освещённому яркими огнями и профессор вдруг почувствовал, как забурлила кровь. Захотелось стать таким же молодым, как большинство его студентов, у которых всё ещё впереди. Он сам наклонился к проигрывателю и сделал погромче звук, удивившись выбору Фила — из колонок в салон полились звуки приятной джазовой композиции.

Говорить расхотелось.

Когда рука Фила легла на обтянутую джинсовой тканью ногу профессора — чуть повыше колена, Николай Александрович не стал её сбрасывать.

Фил привёз профессора в квартиру, доставшуюся ему по наследству от бабушки. Обычно она сдавалась в аренду, но прежние арендаторы выехали несколько дней назад, новых жильцов матушка ещё не нашла — всё складывалось один к одному. Сегодня днём Фил заехал сюда, чтобы всё проверить и подготовиться к интимному вечеру — если, конечно, удастся уломать Николая.

Когда они поднимались в старомодном лифте на шестой этаж, Фил снова осмелел настолько, что прижался губами к губам профессора, почувствовав терпковатый коньячный привкус. Романов глухо застонал и прижал к себе Фила покрепче. Они оторвались друг от друга ненадолго — Фил повернул ключ в замке, распахнул дверь, и, закрыв её, снова притянул к себе лицо профессора.

Срывая одежду друг с друга, Фил и Николай ввалились из прихожей в гостиную и упали на ковёр. И, оказавшись в тесном пространстве между мохнатой поверхностью ковра и горячим обнажённым телом Фила, Николай Александрович позволил своему студенту делать то, о чём запрещал себе даже мечтать.

Всё случилось так неожиданно и так быстро, что не возникло ни стыда, ни сожалений. Как во сне проводил Николай руками по упругому телу Фила, отвечал на его поцелуи, принимал его ласки… Его разум отказывался фиксировать то, что считалось развратным, неприемлемым - особенно между профессором и его студентом. Тело реагировало быстрее, чем мозг, убаюканный спиртным и заботливыми руками и губами Фила.

И когда Фил, оказавшись снизу, сам подвёл профессора к тому, чтобы тот овладел им, Николай уже совсем плохо соображал от овладевшего им дикого желания. Позаботившийся о смазке Фил оказался не готов к тому напору, с которым всё будет происходить и не смог удержаться от стона. Но стон этот профессора не остановил, да и сам Фил почувствовал, что вслед за болью пришло удовольствие. Запретное. Не испытанное раньше.

Потом они вместе мылись под душем — и вышли оттуда не скоро, потому что снова пришло возбуждение и желание покрывать друг друга ласками и поцелуями.

Ночью Фил совершенно забыл о том, что собирался сделать фотографии, компрометирующие преподавателя. А утром уже было поздно.

Николай Александрович проснулся первым. Голова раскалывалась, во рту всё пересохло. Он с трудом сглотнул, поморщившись от противного привкуса, и с недоумением оглянулся по сторонам. Незнакомая комната. Чужая постель. Что он вчера натворил?

Рассмотрев в полумгле лежавшего рядом Филиппа Можайского, разметавшегося на своей половине огромной постели, профессор Романов в ужасе прикрыл рот ладонью.

«Что я наделал?! Господи, какой позор!»

Он осторожно сполз с кровати. Фил тихонько застонал и повернулся к профессору спиной. Собрав одежду в потёмках, Николай Александрович выскочил в коридор, наскоро оделся и похвалил себя за привычку носить во внутренних карманах верхней одежды энную сумму наличкой, потому как его портмоне со всеми картами, осталось лежать дома, на тумбочке в передней.

Романов боялся того, что Фил проснётся до того, как он уйдёт. Не знал, как смотреть парню в глаза, что говорить.

Ему повезло. Фил спал крепким здоровым сном человека, чья ночь прошла бурно, но не без удовольствия.

Дверь удалось закрыть без громкого щелканья звонка. Вместо лифта Николай Александрович воспользовался лестницей и через пять минут выскочил из подъезда на тротуар, жадно хватая ртом холодный утренний воздух.

Увидев неподалёку вывеску круглосуточного магазина, Николай Романов отправился к ней, как на свет в конце тоннеля. Купив бутылку минералки у сонной продавщицы, он принялся глотать прохладную жидкость, чувствуя, как тяжело ложится она на вчерашний коньяк. Промокнув рот тыльной стороной ладони, профессор принялся озираться по сторонам, в поисках остановки общественного транспорта. Но ему в очередной раз повезло: показавшееся из - за угла такси лихо притормозило на его несмело поднятую руку.

Через полчаса Николай Александрович был дома.

Ему удалось проникнуть сначала в квартиру, а потом и в свою комнату незамеченным, но на душе не полегчало. Поспешно раздевшись, он принял таблетку от головной боли и упал в постель, накрывшись одеялом с головой. Николай Александрович боялся, что не сможет заснуть, но усталость и выпитая таблетка сделали своё дело. Он провалился в спасительный колодец крепкого сна.

На некоторое время разум дал ему передышку.

Потом придёт осознание: сделанного не вернёшь. Грехопадение совершилось. И как жить дальше?