НЕДОСЯГАЕМАЯ

Глава 4

Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Мысли путались, эмоции накрывали волнами. Я смотрела на маму, такую бледную и измождённую, и чувствовала, как внутри всё сжимается от боли и вины. Наконец, я решилась заговорить:

— Его зовут Августин Бруно… Он мой начальник в клубе. Я потеряла серёжку, и он… догнал меня, чтобы вернуть. Мы с ним… ну… мы совсем не ладим. С самого начала. И сегодня снова поругались. Он слишком глубоко лезет мне в душу. Хочет знать, почему я не позволяю мужчинам прикасаться ко мне… Я не понимаю, что с ним. Он всегда злой, как будто ненавидит всех вокруг. Ведёт себя, как избалованный мальчишка, который привык, что всё должно быть по его. А сегодня… когда он схватил меня… я испугалась. Я… ударила его. Сильно. Я больше так не могу, мама. Я уволюсь. Я не смогу смотреть ему в глаза после этого.

Мама устало выдохнула, глаза её наполнились тихой грустью:

— Августин Бруно, говоришь? Боже мой… Я знала его родителей. Мы хорошо общались, они часто приходили к нам в ресторан. Милая, этот мальчик… Он пережил ужас. Его родители были убиты, когда ему было всего шесть лет. Его старшая сестра пропала в ту же ночь. Он выжил чудом. Понимаешь теперь, почему он такой? Почему он ненавидит мир? Он просто научился защищаться. Постарайся его понять, дочка. Пожалуйста, не ругайся с ним больше. Попроси прощения, если сможешь, и постарайся наладить с ним хоть какое-то общение. Я думаю, ты ему не безразлична…

Она улыбнулась слабо, нежно, будто возвращаясь в прошлое:

— Он был очень добрым ребёнком. Ты не помнишь, но вы с ним играли вместе. Он делился с тобой машинками, а ты — куклами. Это было так трогательно…

Я ошеломлённо уставилась на маму. Мир вокруг будто пошатнулся.

— Мы… раньше были знакомы? И даже играли вместе?.. Это… странно… Я ничего не помню.

Мама ласково погладила меня по щеке, её глаза светились теплотой:

— Конечно, ты была совсем маленькой. Между вами четыре года разницы… Ты и не могла всё помнить.

Внезапно раздался стук в дверь. Я подскочила и открыла — в квартиру вошёл врач скорой помощи. Он быстро подошёл к маме, проверил пульс и давление. Его лицо стало серьёзным.

— Мадам, у вас очень высокое давление и нарушенный сердечный ритм. Вам необходимо срочно в больницу. Возможно, потребуется госпитализация.

Сердце моё сжалось от тревоги. Я схватила маму за руку и, сжав зубы, кивнула:

— Хорошо. Мы поедем. У неё серьёзные проблемы с сердцем, мы не можем рисковать. Поехали, скорее!

Я быстро собрала сменную одежду и документы. Мы сели в машину скорой и направились в больницу — туда, где её ждал кардиолог.

Маму положили в палату, и почти сразу за ней прошёл лечащий врач. Я осталась одна в коридоре. Сил больше не было — ни моральных, ни физических. Я присела на холодный пластиковый стул у стены и, обняв себя за плечи, уткнулась лбом в колени. Внутри — только тревога и гул. Не заметила, как задремала.

Меня разбудил голос:

— Алма…

Я вздрогнула. Распахнула глаза. Передо мной стоял доктор Аврам — в очках, с усталым, но серьёзным лицом. Я быстро поднялась на ноги, протирая заплаканные, сонные глаза:

— Господин Аврам… Как она? Что с мамой? Пожалуйста, скажите, что всё будет хорошо…

Он снял очки, как будто это помогло бы ему сказать то, что он собирался. Его голос был ровным, но взгляд — обеспокоенным:

— Алма, ситуация очень серьёзная. Мы не можем больше тянуть. Вашей маме срочно нужна операция. Немедленно. Мы можем её потерять… Её сердце не выдерживает. Лекарства больше не действуют — только хирургическое вмешательство может её спасти.

Мир вокруг меня затих.

Я стояла, будто приклеенная к полу. Его слова звенели в голове, как удары колокола. Мы можем её потерять…

Слёзы не шли. Хотя хотелось выть. Хотелось кричать. Хотелось исчезнуть. Я посмотрела на него стеклянным взглядом:

— Я… что-нибудь придумаю… Я постараюсь… Только, пожалуйста, берегите её. Она — моя жизнь…

Я кивнула, резко развернулась и выбежала из больницы. Куда — сама не знала. Где я возьму шестнадцать тысяч евро?..

Я бежала сквозь утреннюю прохладу, сквозь шум города, сквозь собственную безысходность. Я добежала до ближайшего банка — последняя надежда.

Но надежда угасла сразу.

— Мы можем выдать вам максимум пять тысяч евро, — сказал банковский консультант, даже не глядя на меня. —У вас нет собственности, залога. К сожалению, в вашей ситуации — это всё, на что вы можете рассчитывать.

Я вышла из банка и направилась в сторону парка. Села на лавочку, обняв себя руками. Всё сжималось внутри. Я тихо всхлипывала, пряча лицо в ладонях. Казалось, я просто рассыпаюсь.

Телефон зазвонил.

На экране — Бетти. Я взяла трубку, стараясь говорить ровным голосом, но в нём всё равно дрожал страх:

— Да, Бетти… Сейчас не могу говорить… Прости, но я сегодня не приду. У меня… проблемы. Серьёзные. И… я думаю, мне лучше уйти. Я снова поссорилась с господином Августином. Думаю… лучше не попадаться ему на глаза.

Секунда тишины. А потом:

— Алма. Приходи в клуб. Немедленно. Мы всё решим. Я жду.

Я разрыдалась ещё сильнее. Слёзы текли неостановимо, и мне казалось, что я сейчас просто исчезну от боли и усталости. Я буквально сливалась с этой болью — как будто стала её частью. Мне нужна эта работа. Сейчас — как никогда.

Я не помню, как оказалась у клуба. Ноги сами привели меня туда. Остановившись перед кабинетом, я глубоко вдохнула, вытерла лицо тыльной стороной ладони и постучала.

— Входите, — раздался голос.

Я вошла. И застыла. На белом кожаном кресле, в тени лампы, сидел Августин. Его поза была расслабленной, но глаза — хищными. Он не говорил ни слова. Только смотрел. Холодно. Внимательно.

Я молча подошла и опустилась на край дивана, стараясь не встретиться с ним взглядом. Сняла куртку, положила сумку рядом. Руки дрожали, и я автоматически начала массировать виски и глаза — усталость прожигала меня изнутри.

— Господин Августин… — я заговорила спокойно, ровно, подавляя дрожь в голосе. — Я хочу попросить прощения за пощёчину. Мне действительно жаль. Я… испугалась и… не осознавала, что делаю.

Он медленно встал. Я напряглась. Сделал шаг ко мне. Я затаила дыхание.

Он опустился передо мной на корточки. Взгляд его стал глубже, тяжелее. Он взял мою руку в свою — его пальцы были тёплыми, сильными. Он провёл ими по царапинам на своей щеке которые я оставила . Мне было очень стыдно перед ним, что я сделала ему больно. Я опустила взгляд и прикусила нижнюю губу, чтобы не зарыдать.

Я с трудом проглотила комок в горле. От его близости у меня закружилась голова. Этот запах — терпкий, дорогой, мужской… всё это смешивалось с чувством вины.

— Простите… мне правда стыдно, — прошептала я, и слёзы скатились по щекам.

Он смотрел на меня пристально, нахмурившись, потом резко отвёл взгляд и громко вздохнул. В его взгляде не было прежней злости, но и тепла я не чувствовала. Лишь сдержанная, усталая пустота. Потом он повернул ко мне лицо, слегка наклонился и вдруг заговорил холодным, почти шипящим голосом:

— И как ты намерена извиниться и исправить то, что оставила след на моем лице?

Я замерла.

Сердце застучало быстрее.

Я не знала, что сказать. Я не знала, как загладить свою вину. Я не думала, просто… наклонилась и нежно, с виноватым трепетом, поцеловала его в рану.

Он мгновенно отпрянул, вскочив. Смотрел на меня как на безумную:

— Ты что творишь?!

Я растерянно поднялась на ноги, слегка улыбнувшись сквозь слёзы:

— В детстве… мама всегда целовала мои раны. И боль проходила. Я подумала… это поможет…

— Ты издеваешься? Думаешь, это смешно?! — голос его сорвался.

— Нет… совсем нет. Я понимаю. Просто… я пришла… чтобы извиниться. И уволиться. Вы меня больше не увидите…

Он рассмеялся — резко, зло, громко. Смех от которого мороз шел по коже.

— Уволиться? — фыркнул он. — Ты, видно, контракт не читала. Ты действительно такая наивная?

Я замерла.

— Что?

Он швырнул мне папку с договором. Я дрожащими руками собрала бумаги и начала читать.

…в случае досрочного расторжения трудового соглашения, сотрудник обязан выплатить штраф в размере двадцати тысяч евро…

Мир вокруг покачнулся.

— Боже… Бетти… она… — прошептала я.

Я медленно подняла глаза, полные боли и злости:

— Почему ты так со мной поступаешь? Что я тебе сделала? Почему ты меня так ненавидишь? У тебя травмы? У всех они есть. Это не даёт тебе права разрушать чужие жизни!

Он рванулся вперёд и ткнул в меня пальцем:

— Не смей говорить о том, чего не понимаешь! Ни слова о моём прошлом! Я… Я убью, если ты ещё раз…

— Успокойся, псих! — выкрикнула я, сжав кулаки. — Ты ведёшь себя как маньяк! Ты думаешь, что можешь управлять мной? Шантажировать? Угрожать? Только потому, что ты страдал? Мы все страдали!

Я снова шагнула вперёд, глаза мои горели:

— Мама рассказывала, каким ты был милым мальчиком… Как мы вместе играли… Где теперь этот мальчик, Августин?! Где он? Ты мёртв внутри!

Он подошёл ко мне. Резко. Схватил за лицо — его пальцы сжали мою челюсть, как тиски. Глаза горели яростью.

— Заплати двадцать тысяч и исчезни. Хочешь — картой, хочешь — наличными .

Я ударила его по руке, вырываясь:

— Ты ненормальный! У меня нет этих денег! Я нищая, понял?!

Он подался вперёд, лицо перекошено от злости:

— Тогда заплати иначе. Другими способами…

Я отшатнулась, сделала несколько шагов назад. Грудная клетка сжалась, а сердце стучало так громко, что казалось, его слышно во всём здании. Внутри всё сжалось в узел, и по телу побежали мурашки. Меня охватила паника. Я прошептала, едва дыша:

— Что…?

— Ты правильно слышала, — холодно и спокойно ответил он. — Секс за свободу.

Я стояла, будто громом поражённая. Затем, не выдержав напряжения, начала смеяться — истерично, дрожащим голосом, будто смех был последней защитной реакцией моей психики.

— Значит, ты меня хочешь?.. — мой голос дрожал, словно тонкая струна. — Ты ведь всегда говорил, что я тебе не нравлюсь. Что я тебя раздражаю… Как ты можешь хотеть меня?

Он пожал плечами и скривился:

— Характер у тебя — дерьмо. Но тело… вполне ничего.

Эти слова ударили сильнее пощёчины. Я замерла. В голове крутились его фразы, перемешиваясь с воспоминаниями, страхами, сомнениями. Потом медленно подошла ближе и холодно спросила:

— То есть… ты бы заплатил двадцать тысяч евро просто за то, чтобы переспать со мной?

Он фыркнул с усмешкой:

— Нет. Я готов принять это… как плату по твоему долгу.

Я опустила глаза, потом резко вскинула голову. В груди начало бурлить.

— Забудь про работу, — твёрдо сказала я. — У меня есть другое предложение. Ты даёшь мне шестнадцать тысяч евро… и получаешь то, что хочешь.

Он застыл. Несколько секунд просто смотрел на меня. Потом начал смеяться — не громко, но зло:

— Знал. Я знал, что ты такая. Все вы одинаковые. Продажные.

— Я не продажная, — прошептала я. — Я просто в отчаянии. Ты согласен или нет? Мне нужны эти деньги. Немедленно.

— А как ты заплатишь мне за расторжение контракта? — бросил он.

— Я не уволюсь, — сказала я глухо. — Вопрос был не в этом. Я просто… пытаюсь спасти маму. Если ты сказал это из обиды — забудем. Но если нет… Я прошу — помоги мне. Или… — я сглотнула боль — …я готова работать бесплатно, чтобы вернуть тебе долг. По частям. Любой ценой.

Он начал нервно ходить по комнате, вытирая ладонью рот. Потом остановился и зло посмотрел на меня:

— Ты правда считаешь, что стоишь этих денег?

Я не выдержала и усмехнулась:

— За девственность платят миллионы. Я прошу шестнадцать тысяч.

Его брови взлетели, и он смотрел на меня с таким выражением, будто я только что ударила его молотком по голове.

— Девственница?.. — прошептал он. — Чёрт… Ты сумасшедшая. — Потом осёкся. — Зачем тебе эти деньги?

— Это личное. Тебя не касается.

— Скажи мне. Или нет сделки.

Я стиснула зубы, глаза наполнились слезами:

— Мама… Она умирает. Ей нужна срочная операция. Я не прошу у тебя милости. Я даю тебе выбор: займись со мной сексом… или дай в долг. Или вообще забудь обо мне.

Он подошёл ко мне вплотную. Неожиданно, без слов, прижал к себе и… поцеловал. Резко, жадно. Я вздрогнула. Всё моё тело напряглось. Он был горячий, сильный, тяжёлый. Я зажмурилась и, не зная как, но позволила себе ответить.

Это был мой первый поцелуй.

Я боялась. Но ещё больше боялась потерять маму.

Когда он отстранился, дыхание у нас обоих сбилось. Он смотрел на меня, и в его взгляде было… нечто дикое. Страсть, злость, растерянность.

Я сглотнула и тихо сказала:

— Итак… ты согласен ?

Он стиснул челюсть, долго молчал… потом сухо сказал:

— Сегодня. Пять часов. Отель «Лавилас». Спросишь номер на ресепшене.

— Принято, — выдохнула я, стараясь спокойно. — Увидимся.

Я выбежала из кабинета, словно из клетки, и с грохотом захлопнула за собой дверь. Холодный воздух улицы ударил в лицо, как пощёчина. Я зажмурилась на мгновение, пытаясь собраться с мыслями. Всё казалось сном. Нет — кошмаром.

“Ты только что продала себя…” — пронеслось в голове. Руки дрожали. Сердце колотилось в груди так громко, что, казалось, его мог услышать весь город.

— Если меня пугают даже прикосновения… если один поцелуй заставляет тело биться в истерике… что будет потом? Что будет, когда я позволю ему… всё? — я прижала ладони к лицу и застонала.

“Ради мамы. Ради её жизни. Ради той, кто отдала мне всё.”

Я выпрямилась. В глазах загорелась решимость. Я должна.

Дома я не позволила себе даже сесть — иначе рухну. Прямо прошла в ванную, скинула одежду, включила горячую воду и нырнула под струи, будто хотела смыть с себя страх.

Я сделала глубокую эпиляцию, тщательно скрабировала всё тело. Боль от выдёргивания волос казалась даже желанной — как наказание за то, что задумала. Кожа стала гладкой, бархатистой. Я намазала её кремом с лёгким ароматом ванили, стараясь не думать ни о чём, кроме задач, как будто это не я — а кто-то другой в моём теле.

Я вышла из ванны, завернулась в полотенце и долго сидела перед зеркалом. Взяла кисть и начала краситься, как в трансe — тон, бронзер, тушь, помада. Сделала макияж с мягкими, но выразительными акцентами. “Ты сильная. Ты справишься.”

Потом достала любимое кружевное бельё — белое, нежное, невинное. Я медленно оделась, будто это был ритуал. Высушила волосы, уложила их мягкими волнами. На финал — красное облегающее платье, старые туфли на каблуке, которые однажды носила на выпускной. Они всё ещё подходили, всё ещё сидели идеально. Глядя на себя в зеркало, я едва узнала собственное отражение.

— Ну что, Алма… — прошептала я. — Удачи тебе. Надеюсь, ты не побежишь в последний момент…

Такси прибыло быстро. Водитель, мужчина средних лет с густыми бровями, украдкой смотрел на меня в зеркало заднего вида всё время дороги. Я отводила взгляд в сторону, ловя в груди холодную пустоту. “Он смотрит на тебя как на женщину. А ты чувствуешь себя… как жертва.”

Когда машина остановилась перед роскошным отелем, я не сразу вышла. Несколько секунд просто сидела, глядя на сияющее здание. Красивое. Стеклянные двери, позолочённые колонны, мягкий свет фонарей.

“Здесь ты откажешься от последнего, что в тебе было по-настоящему твоим.”

Я глубоко вдохнула, расплатилась и шагнула внутрь. Просторный холл встретил меня тишиной, мягкими коврами и запахом ландыша. На ресепшене стояла молодая блондинка в чёрной форме с безупречной укладкой. Она улыбнулась так, как будто это обычный вечер.

— Добрый вечер. Чем могу помочь?

— Здравствуйте, — мой голос слегка дрожал. — Меня зовут Алма. Меня ждёт… Августин Бруно. В каком он номере?

— Конечно, — улыбка девушки не изменилась. — Десятый этаж, номер 115.

Я кивнула.

— Спасибо…

Я шагнула к лифту, чувствуя, как каблуки гулко отдаются в пустом пространстве. И с каждым этажом вверх мне становилось всё… труднее дышать.