НЕДОСЯГАЕМАЯ

Глава 5

Я стояла перед дверью, чувствуя, как каждое биение сердца отдается в висках. Пальцы дрожали, дыхание сбивалось. Я глубоко вдохнула и, сжав кулаки, постучала. Дверь тут же приоткрылась — но никого не было. Пустота. Тишина. Ожидание.

Я шагнула внутрь.

Номер был просторным, оформленным в бежевых и золотистых тонах. Просторная кровать с белоснежным бельём, большие окна, тяжёлые шторы, запах свежести и дорогого парфюма… Всё было безупречно — будто специально создано для искушения.

Я обернулась на звук и… замерла.

Из ванной вышел Августин. На нём было только полотенце, небрежно обёрнутое вокруг бёдер. Его тело — сухое, мускулистое, будто выточенное руками скульптора. Капли воды медленно стекали по загорелой коже. Он вытирал волосы вторым полотенцем, а его серые глаза смотрели прямо на меня. В его взгляде не было смущения — только лукавое превосходство.

— Всё-таки пришла… — усмехнулся он, поднимая одну бровь. — Думал, ты, как обычно, сбежишь в последний момент. Значит, ты не боишься. Или ты просто хорошая актриса? Хочешь — можешь потрогать. Убедись сама.

Я закатила глаза, не отвечая на его провокацию. Голос был спокойным, но внутри всё сжималось:

— Прежде чем… начнём, я хочу выпить.

Он хрипло рассмеялся:

— Ну да, конечно. Где же мои манеры? Вино? Шампанское?

— Текилу, — сказала я ровно, не мигая.

Он молча кивнул, подошёл к мини-бару и достал бутылку премиальной текилы, лайм, соль. Движения были точными, уверенными. Его тело двигалось, как у хищника — гибко, выверено, предельно спокойно. Я наблюдала за каждым его шагом, будто в трансе.

Он налил два шота и передал один мне. Я положила щепотку соли на руку, вдохнула поглубже и залпом выпила . Соль на языке, кислинка лайма — всё смешалось в горьком коктейле боли и решимости.

Я посмотрела ему прямо в глаза. Страх всё ещё был, но я не позволяла ему управлять собой.

— Ну что? — сказала я хрипло. — Приступим?

Августин, не отводя взгляда, рассмеялся:

— Что, не терпится?

— Не терпится, когда это всё закончится, — бросила я. — Сначала деньги. Я тебе не доверяю.

Он недовольно фыркнул, подошёл к тумбочке и вытащил оттуда маленький чёрный блокнот. Сел за стол, открыл его, быстро заполнил чек и протянул мне.

— Вот. Двадцать тысяч евро.

Я взяла чек, нахмурилась:

— Я просила шестнадцать.

— А я решил, что дам двадцать.

— Почему? — спросила я, осторожно.

Он пожал плечами:

— Просто. Хочу посмотреть, стоишь ли ты этой суммы.

Я сжала чек в руке, глядя на него. Внутри меня бушевала буря, но лицо оставалось каменным. Я глубоко вдохнула, прошептала себе в мыслях:

«Ты сильная, Алма. Ради мамы. Ради её жизни. Сделай это. Ты не сломаешься.»

Но в тот момент я ещё не знала, что за испытание на самом деле меня ждёт…Я

подошла ближе, стянула с себя платье и аккуратно повесила его на спинку кресла. На мне остались только кружевное белье и нерешительность. Его глаза потемнели. Он подошёл ко мне, обвёл взглядом с головы до пят и остановился, будто в ожидании чего-то.

Я сделала шаг. И он — тоже. Схватил за талию, притянул к себе и поцеловал.Поцелуй был глубоким, жарким, чужим и пугающим, но в нём было что-то новое — что-то, чего я давно не чувствовала. Живое прикосновение. Я позволила себе ответить — неловко, робко, неумело, но искренне. Его руки блуждали по моей спине, пальцы дрожали от желания, он прижал меня к стене, сжимая губы о мои. Мы двигались в унисон, но всё было слишком стремительно.

Когда он уложил меня на кровать, его губы уже скользили по моей шее, плечам, груди… Я чувствовала, как тело откликается на его прикосновения, как жар разливается внутри, как желание борется со страхом. Он снял с меня нижнее бельё, целовал меня с жадностью, с которой, казалось, хотел стереть всё, что нас разделяло. Но когда он взял мои руки и прижал их к подушке, тело среагировало быстрее, чем разум.

Паника.

Тепло — сменилось холодом. Пульс — стал ударом в уши. Воспоминания — как обжигающий шёпот, прошедший по телу. Я начала дёргаться, пытаясь вырваться, дыхание сбилось:

— Стой… прошу… отпусти руки…

Он не услышал. Или не понял. Его ладонь скользнула вниз.

— Нет… прошу тебя… Умоляю, услышь… — голос сорвался. — Мама! Помоги! Нет!

Я закричала. Слёзы хлынули. Я зажмурилась, вжимаясь в кровать. Внутри всё сжалось от ужаса, от памяти, от того, чего я так долго прятала.

Всё прекратилось.

— Алма?! — услышала я. — Алма, открой глаза! Посмотри на меня!

Я с трудом приоткрыла веки. Его лицо было передо мной. Он растерянно смотрел на меня, тяжело дыша, дрожащими пальцами касаясь моего лица. Я свернулась калачиком, натянула на себя простыню и начала всхлипывать, дрожа всем телом. Он молча сел рядом, опустив голову, будто не знал, как себя вести.

Я встала. Подняла платье, быстро оделась, стараясь не встречаться с ним взглядом.

— Прости… — прошептала я, едва сдерживая слёзы. — Я… не могу. Я обещаю… я верну деньги. Любым способом.

И вышла. Захлопнула за собой дверь, а когда лифт скрыл меня от его глаз, я опустилась на пол, обняв колени и громко заплакала. Мне казалось, что я сдала последний бой. Но, может быть, я только начала его…

Я пыталась прийти в себя, но слёзы не прекращались — будто кто-то открыл внутри меня старую, ржавую рану, и теперь из неё хлестала не только боль, но и всё то, что я прятала слишком долго.

Когда двери лифта открылись, я осталась сидеть на полу, прижав к груди колени. Несколько человек, ожидавших свою очередь, замерли в изумлении. Один мужчина сделал шаг ко мне:

— Девушка, вам плохо? Вам помочь?

Я медленно поднялась, дрожа, вытерла слёзы тыльной стороной ладони и прошептала с болезненной улыбкой:

— Всё в порядке… Спасибо.

Ничего не было в порядке, но я больше не могла говорить. Я вышла на улицу, и вечерний воздух ударил по щекам холодом. Было почти темно , небо серело — а я чувствовала, как будто внутри меня всё умерло. Я дрожащими пальцами вызвала такси. Пока ждала, попыталась привести себя в порядок — стерла слезы, размазанный макияж, провела пальцами по волосам. На экране телефона мигало сообщение от больницы: «Мама уже в палате, доктор ждёт вас для обсуждения операции .»

В груди заныло. Всё это — ради неё.

Такси приехало. Водитель бросил на меня озадаченный взгляд, но ничего не сказал. Всю дорогу я смотрела в окно, сжав сумочку до боли в пальцах.

Когда я прибыла в больницу, я сразу бросилась в ближайшую уборную. Заперлась в кабинке, прислонилась к холодной стене и снова заплакала — но уже без звука, срываясь в короткие судорожные всхлипы. Потом подошла к зеркалу. Моё отражение напоминало мне чужую женщину — глаза покрасневшие, губы распухшие, кожа мертвенно-бледная.

Я включила ледяную воду и с усилием начала умываться. Очищала лицо, словно хотела стереть не просто макияж, а всё, что произошло. Всё, что он сделал. Всё, что я позволила.

— Соберись, — прошептала я своему отражению, глядя в собственные опухшие глаза. — Маме нужна ты. Не сломанная. Сильная.

Я глубоко вдохнула и направилась в сторону палаты. Шла, как будто преодолевала бурю. Кажется, в этот момент я окончательно поняла: я не вернусь прежней. И, возможно, это начало моего настоящего пробуждения.

*******

Августин стоял у окна, всё ещё не в силах осознать, что только что произошло. Его дыхание было неровным, руки дрожали — не от страсти, а от злости и замешательства. Он чувствовал, как его грудь сжимается от гнева… но на кого? На Алму? На себя? Или на ту боль, которую он прочёл в её глазах?

Он оделся молча, резкими движениями, и вышел из номера. В коридоре отель был пуст, но он услышал, как щёлкнула дверь лифта. Он быстро подошёл к окну в конце коридора и, приподняв жалюзи, увидел, как Алма выходит на улицу, сжимая сумку и опустив голову.

Она села в такси.

Августин сжал кулаки, челюсть задвигалась от напряжения. Он бросился вниз и буквально прыгнул в машину, хлопнув дверью:

— Иди за этим такси! Немедленно! — резко приказал он водителю, даже не называя адрес.

Такси впереди мчалось по утренним улицам, а Августин напряжённо наблюдал за ним, каждый поворот, каждую остановку. Внутри всё кипело — и страх, и ярость, и странное чувство вины. Он сам не понимал, зачем едет за ней… Он просто должен был.

Машина остановилась у больницы. Августин нахмурился:

— Больница? Что она здесь делает?

Он вышел и медленно подошёл ко входу. Прячась за углом здания, он заметил её. Алма выходила из женского туалета, её лицо было бледным, глаза опухшими, но в походке уже чувствовалась стальная решимость. Она направлялась к врачу — мужчина в белом халате встретил её у двери приёмного отделения.

— Она не просто так сбежала… — прошептал он сам себе. — Что, чёрт возьми, с ней происходит?

*********

Я вышла из уборной и тут же столкнулась с доктором Аврамом. Его взгляд тут же застыл на моём лице, он нахмурился, заметив мои заплаканные глаза и размазанный макияж.

— Алма? Что ты здесь делаешь в такой час? С тобой всё в порядке? Ты… плакала?

Я попыталась улыбнуться, но улыбка дрожала на губах, как тонкий лёд, готовый треснуть. Я достала из сумочки чек и подала его доктору.

— Всё хорошо… Просто… Я хотела оплатить операцию мамы. Подойдёт ли чек?

Доктор молча взял бумагу, посмотрел на цифры и удивлённо приподнял бровь.

— Конечно. Но здесь сумма больше необходимой… Остаток ты сможешь получить обратно в кассе. Пройди туда и оформи всё.

— Спасибо… — прошептала я, и пошла к кассе, будто во сне.

Документы оформили быстро. Четыре тысячи евро вернули наличными. Я сжала их в кулаке, не глядя. Эти деньги не радовали. Они жгли ладонь. Направляясь к палате мамы, я столкнулась с ней прямо у двери. Она выглядела бледной, ослабленной, но глаза сразу метнулись к моему внешнему виду — короткое платье, накрашенные губы, усталое лицо и покрасневшие глаза.

— Алма? Что с тобой? Что ты на себя надела? Почему ты плакала? Я… я не помню, когда в последний раз видела тебя в таком виде…

Я подошла к ней и крепко обняла, глотая слёзы:

— Мамочка, прошу… не волнуйся. Давай зайдём в палату. Там я тебе всё расскажу. Только не переживай…

Но не успела я закончить фразу, как чья-то рука схватила меня за локоть и резко развернула. Я ахнула. Передо мной стоял Августин. Его лицо перекосило от злости.

— Ты меня обманула! — прошипел он. — Просто ушла, даже не поблагодарив! Деньги взяла, обещание не выполнила! Думаешь, я игрушка? Думаешь, я идиот?! У нас был договор , мое удовольствие ради денег , и ты его нарушила! Ты… лгунья!

Я застыла. Слова резали, как лезвие. Но страшнее было то, что за моей спиной стояла мама. Я обернулась — её лицо побелело, в глазах ужас.

— Мамочка… это не так, я объясню… пожалуйста…

Но она уже не слушала. Слёзы текли по её щекам. Вдруг её рука резко поднялась — и сильная пощёчина отбросила мою голову в сторону. Щека обожгла.

— Как ты могла?! — кричала она, плача. — Как ты могла так опуститься?! Ты не моя дочь! Не так я тебя воспитывала… Господи… как же больно…

Я не успела ничего сказать. Мама закашлялась, схватилась за грудь, начала задыхаться. Глаза её расширились от боли, она пошатнулась.

— Мама! — закричала я, подхватывая её. — Мама, держись! Помогите! Кто-нибудь, помогите!

Августин тут же подхватил её на руки. Его лицо теперь было не злым — испуганным, напряжённым, бледным. Несколько медсестёр и доктор Аврам примчались.

— В операционную! Срочно! — крикнул Аврам, указывая на каталку.

Маму положили на стол и укатили прочь. Я осталась стоять одна в коридоре, ощущая, как всё внутри обрывается. Слова, крики, плач, голоса — всё слилось в один гул, как будто я тонула в воде, и последние слова, которые я разобрала, были как удар:

— Готовьте к операции! Мы теряем её! Срочно!

Я стояла перед дверью операционной, будто вцепившись в воздух. В груди было пусто. Сердце не билось — оно будто исчезло. В голове звенела тишина, и лишь лампы в коридоре моргали, как сдавленные слёзы, не находящие выхода.

Я медленно повернулась. Августин стоял в стороне, прислонившись к стене, опустив голову. Но как только я посмотрела на него, что-то во мне сорвалось. Взрыв. Я почувствовала, как по венам закипает ненависть, сжигая остатки страха и усталости.

— Ты… — прошипела я сквозь зубы, и в следующий миг подбежала к нему. Я ударила его в грудь кулаками. Один, второй, третий. Он не двигался, только смотрел мне в лицо, как будто ждал.

— Как ты мог?! — закричала я, голос дрожал, срывался. — Как ты посмел сказать такое… перед моей мамой?! Зачем ты пришёл туда, зачем всё испортил?! Это всё из-за тебя! Из-за тебя!

Я продолжала его бить, но кулаки слабо глухо ударялись о его грудь — он не отталкивал меня, не реагировал. Только сжал челюсти и тяжело дышал, как будто что-то удерживал внутри.

— Я верну тебе эти чёртовы деньги! — кричала я сквозь рыдания. — Жизнь моей мамы важнее моего тела, моего достоинства, моих чувств! Ты даже не представляешь, что значит для меня быть тронутой мужчиной!

Я всхлипнула, слёзы текли по щекам, но я не останавливалась. Голос срывался в крик и шепот одновременно:

— Я психически больная, ясно тебе?! Меня тошнит от прикосновений! Я боюсь людей! Боюсь мужчин! Я ненавижу себя за это! Моя мама заболела из-за меня… из-за того, что я сломана! А теперь она может умереть… из-за тебя. Из-за сегодняшнего позора!

Я судорожно вдохнула, схватилась за голову:

— Я… я правда думала, что ты другой. Я правда… я увидела в тебе что-то большее, чем маску злости… Думала, что ты тоже ранен. Что ты не чудовище. Но ты — монстр! Ты заставил меня поверить, что могу не бояться… а потом растоптал это чувство, растоптал меня, как грязь!

Я вытащила из сумки свёрток купюр — те самые четыре тысячи евро, что вернули мне в кассе — и со всей силы ударила ими его в грудь. Он даже не дрогнул.

— Вот! Забери! Забери свои проклятые деньги! Я верну остальное! Я буду работать в твоём чертовом клубе, пока не отдам тебе всё! Но после этого… я не хочу видеть тебя. Никогда!

Глаза его оставались неподвижными, но я не могла в них смотреть. Я развернулась и пошла прочь, не оборачиваясь. Слёзы затуманили зрение, ноги подкашивались, но я уходила быстро, как будто убегала не от него — от себя.