Соль Земли

Наш стройотряд "Русичи"

1 июля 1982 года я с большим «энтузазизмом» отправился в свой первый студенческий строительный отряд «Русичи» юридического факультета АГУ (потом будут еще два). Нас было 30 парней с разных курсов и всего 5 девушек - поварих. Так что, судя по всему, ожидалось большое «гендерное» шоу, особенно когда мы узнали, что место дислокации стройотряда — это огромное алтайское поле в 30 км от деревни Шелаболиха в Павловском районе. Нас «купил» у факультета известный в Алтайском крае директор совхоза «зеркального карпа» Герой социалистического труда Сапунов, которого мы между собой за его чересчур нудный характер сразу же окрестили «председятелом».

Когда мы прибыли на место дислокации стройотряда, я был просто потрясен той величественной панорамой, которой открывалась перед нами такая знакомая и, оказывается, совершенно незнакомая природа Алтая. До чего же красивая, все-таки, эта «малая» моя Родина!

Передо мной раскинулось великолепное изумрудное поле, как в сказке Александра Волкова «Волшебник Изумрудного города». Солярные пятна от пылающего июльского солнца поднимали с волшебного поля струи горячего, раскаленного до бела воздуха, в мареве которого слабо колебались силуэты дальних околков, в беспорядке разбросанных по полю, и наших двух строительных вагончиков, убого стоящих на краю березовой рощи. Все пространство вокруг вагончиков, даже на тех редких черно - белых фотографиях, что остались от этого стройотряда, залито каким-то фантастически нереальным, ослепительно белым солнцем.

Рядом с нашими вагончиками стоял большой фургон на колесах, в котором жили водители скреперов и грейдеров (авт. - дорожно - строительная техника), приехавшие сюда на «калым» из Тальменки. Мы вместе с ними должны были строить новый пруд для «зеркального карпа».

Первая ночь в строительных вагончиках для всех прошла просто кошмарно. За день раскаленный, обшитый листовым железом вагон превращался в такую сауну, что до 3 часов ночи уснуть было совершенно невозможно. Затем, наконец, кое - как уснув под утро, через час вы уже просыпались от дикого холода — оказывается, эти тонкие, фанерные стены вагончика не могли сохранить тепло и были абсолютно беззащитными перед ледяным алтайским утром.

Утро следующего дня сразу же омрачилось печальным происшествием, в котором мы все усмотрели дурной знак и предзнаменование. Когда я вышел из вагончика, то увидел, что возле фургона рабочих из Тальменки происходит какое-то очень нехорошее движение: рабочие бегали, возбужденно размахивая руками, и что - то кричали, а на земле в это время лежали, абсолютно безучастные к происходящему, два человека, между которыми носилась, как заведенная, наш врач стройотряда Света Самойлова. Света с отличием закончила шестой курс Алтайского мединститута и теперь была интерном. В стройотряд она была направлена институтом для прохождения послевузовской учебно - производственной практики, которая так трагично и, в то же время, так нелепо стартовала сегодня.

Оказывается, двое рабочих, желая опохмелиться после вчерашнего шумного застолья, уже с раннего утра хлебанули тормозной жидкости, от которой один умер мгновенно, а второй, видимо, покрепче, еще долго мучился и мучил нашу Свету, которая рыдала в голос от собственного бессилия и кричала, как полоумная: «Если бы у меня только была сыворотка, противоядие, он бы не умер!» Целый день трупы лежали под палящим солнцем, а работяги теперь нашли «законный» повод еще раз выпить и не пойти на работу — достойно, как полагается, по - русски помянуть «безвременно ушедших».

Света понравилась мне с первого взгляда. Она была некрасива, но с каким - то особым шармом, которым обладают актрисы с похожей внешностью — Энди Макдауэлл и Барбара Стрейзанд. Я полюбил ее чисто платонической любовью, и мы на долгие годы стали настоящими друзьями, что очень редко случается между мужчиной и женщиной.

Уже на второй день нашего пребывания в стройотряде, мы вышли на производственный объект. Суть нашей, совсем несложной, работы состояла в следующем: как я уже говорил, мы строили пруд для элитного «зеркального карпа» — скреперы и грейдеры готовили «чашу» бассейна для него, а мы должны были, соответственно, подготовить и забетонировать пространство вокруг шлюзовых створов и трубы, подающей воду в бассейн пруда. С самого начала капризная алтайская природа стала мстить нам за нашу самонадеянность, безалаберность и легкомыслие.

Руководил всеми работами очень «веселый» гидротехник из Павловска Петр Семенов - мужчина 45 лет, недавно заочно окончивший факультет мелиорации Алтайского аграрного института и поэтому, как все настоящие заочники, чувствующий в себе просто необыкновенные силы и желание «повернуть северные реки вспять». Это был настоящий «гигант» гидротехнической мысли, который не уставал изо - дня в день удивлять нас, убогих и сирых студентов. Каждый раз, когда он придумывал для нас что - нибудь этакое, новаторское, мы вновь и вновь брали в руки увесистые березовые чурки для трамбовки грунта, и, как рабы на галерах, обливаясь потом под безжалостным июльским солнцем, с большой «теплотой» вспоминая всех ближайших родственников гидротехника, начинали исступленно месить какую - то очень странную синюю глину, отвратительной «кашей» проступающую сквозь землю в шлюзовом канале.

На объекте возникла очень непростая гидротехническая ситуация. Дело в том, что на Алтае грунтовые воды залегают очень близко от поверхности земли. Даже фотосъемка с космоса (я лично убедился в этом на научно - практической конференции географического факультета АГУ, которую посетил в 1993 году) показала, что под всей территорией Алтайского края, сравнительно на небольшой глубине, раскинулось огромное артезианское озеро. Это подземное озеро, как - раз, и питают многочисленные водные артерии и «капилляры», которые сейчас безжалостно нарушили скреперы и грейдеры, срезавшие верхний слой земли. Как пораненный зверь, земля сейчас просто истекала «кровью», ежеминутно выделяя обильные грунтовые воды даже под действием простой лопаты.

Каждый раз, приходя утром на объект, мы с огорчением обнаруживали, что вся наша трехдневная работа за ночь смыта водой и смешана со странной синей глиной, которую в таком количестве я встречал только на Алтае и которой местные жители приписывают невероятные целебные свойства. Под действием грунтовых вод в земле образовывались многочисленные «карманы» и «пустоты», в которые легко можно было загнать по самую «шляпку» трехметровую арматуру. И вновь прибегал наш «веселый чертик» - гидротехник, сангвинически размахивая руками и с энтузиазмом умалишенного призывающий нас не «опускать» руки, а «весело и непринужденно» начать все с начала. И снова мы, как оглашенные, начинали трамбовать склоны и дно шлюза, а на следующее утро наблюдалась все та же привычная картина разрушения. Получался какой-то бездарный, совершенно бесполезный «сизифов труд». Первым не выдержал Валера Хмыкин. «Да е... этот п....техник (авт. - ругательство в адрес плохого гинеколога)! - гневно воскликнул он однажды. - Доколе же еще этот «долбоюноша» будет испытывать наше терпение?»

Валера Хмыкин — рослый, видный из себя парень 24 лет с внешностью известного в то время актера Евгения Киндинова и бесподобным, просто незаурядным чувством юмора. Он пришел к нам в университет уже «взросленьким» из Советской Армии, где отслужил «срочную» в милицейском батальоне внутренних войск в Иркутске и даже умудрился охранять Московскую Олимпиаду 1980 года. Валера к тому времени был уже женатым человеком, имеющим на иждивении жену и маленького ребенка, поэтому пользовался в стройотряде безусловным авторитетом, являясь нашим «неформальным» лидером. Сложная материальная обстановка в семье вскоре вынудит его перевестись на заочное отделение юрфака и устроиться на работу в милицию.

С водной стихией, безусловно, можно было совладать при условии надлежащей организации производственного процесса, которой как - раз у «героя труда» Сапунова не было и в помине. «И за что только ему дали «героя соцтруда»?» - все время недоумевал Хмыкин. Как только мы подготавливали площадку, тщательно утрамбовав ее тяжелыми березовыми чурками, надо было срочно бетонировать ее, а у Сапунова, как всегда, не был готов цементный раствор. Опять день вынужденного простоя, и на утро приходилось начинать все с самого начала. В конце концов, в результате этой вопиющей безалаберности и бесхозяйственности совхоз «зеркального карпа» остался без пруда, а мы без заработка, съездив в стройотряд вхолостую, в отличие от счастливых коллег по «Ермаку» и «Скифу».

Как - то раз, во время завтрака я обнаружил, что совсем не могу держать столовую ложку — на правой ладони вздулась огромная шишка. В панике я побежал к Свете Самойловой, которая тут же вынесла свой неутешительный «приговор»: «Сережа, дело плохо! У тебя надорвался внутренний мозоль и образовался обширный абсцесс. Надо срочно оперировать, а то можно потерять всю руку. Здесь, в полевых условиях я не рискну делать эту операцию на твоей «драгоценной руке». Езжай в город, причем срочно!» Да за что же Боженька так на меня рассердился, что я такого Ему сделал, крамольного — уже второй раз за год приходится ложиться под нож хирурга!

Приехав в Барнаул, я тут же, со всех ног, помчался в уже знакомую мне вторую поликлинику, где на этот раз меня принял пожилой врач -мужчина. «Ничего страшного, - оптимистично заявил он и назначил мне прогревание на УВЧ. А к вечеру руку «разбарабанило» уже по самое запястье. «Сережа, тянуть до понедельника никак нельзя, - сказала бабушка, с тревогой осматривая руку, - сейчас пятница, за два выходных абсцесс поднимется до локтя. Надо резать, причем немедленно, но будет очень больно. Выдержишь?» Я только молча кивнул головой. Брат Женя, которому едва исполнилось 12 лет, с интересом расположился рядом в ожидании волнующего душу зрелища. Бабушка протерла спиртом маникюрные ножницы, обработала руку, и молниеносным движением руки вырезала мне довольно приличный кусочек воспаленной плоти. В глазах моих потемнело, а Женька громко заголосил: «Ты что делаешь, ему же больно!» Я побежал в туалет и меня тут же стошнило от боли. Когда я вернулся, бабушка принялась, что есть силы, выдавливать гной из ладони, а потом заставила опустить мою руку в горячий соляной раствор.

Когда в понедельник утром я пришел к хирургу в поликлинику, он ревниво посмотрел на мою обновленную, практически здоровую руку и спросил, явно уязвленный: «Тебе кто сделал операцию?» «Бабушка, она - тоже хирург!» -ответил я. «Хорошо сделала,» - только и смог сказать этот врач - неудачник.

За время этого злополучного стройотряда мне пришлось еще раз обратиться к Свете за медицинской помощью. А дело было так.

Как - то раз, вместе с Сашей Сафроновым, редкостным пьяницей и забулдыгой с моей же академической  группы, я отправился к ближайшему околку полакомиться земляникой, которая обильной россыпью, как драгоценными самородками, усеяла все окрестные луга. Наевшись досыта земляники, мы стали весело резвиться на солнышке, как водится в таких случаях, швыряясь    набившей оскомину ягодой друг в друга. А потом принялись шумно бороться и кататься по изумрудной траве, как не на шутку расшалившиеся медвежата, покрывая свои тела обильными рубиновыми каплями от раздавленной под нашей тяжестью луговой земляники. Однако, суровая расплата за эту детскую шалость и легкомыслие вскоре не заставила себя ждать.

Вернувшись в лагерь, я с ужасом обнаружил у себя трех здоровенных клещей, «мертвой» хваткой вцепившихся в мошонку. «Валера, что делать?» - чуть не плача, обратился я к Валере Хмыкину, нашему безусловному «авторитету» в стройотряде и просто надежному товарищу, показывая ему свою сильно распухшую от укусов клещей мошонку. «Да, однако! Эка тебя «разбарабанило», - сочувственно сказал Валера, и, видимо, желая хоть как-то успокоить меня, добавил: «Ты, Серега, не переживай сильно по поводу своих яиц; знаешь как меня укусила одна бл... на Московских Олимпийских Играх 1980 года - до сих пор залупа ноет, как вспомню. Стояли мы тогда в патруле с одним сержантом из Новосибирска в Парке культуры имени Горького. Нас, «пепсов» (авт. - ППС патрульно-постовая служба) тогда в Москву со всей страны согнали. Идем мы ночью по парку, кругом ни души; вдруг, слышим - где-то баба орет! Мы с товарищем в кусты и видим: лежит баба, а ее «обрабатывают» два голых мужичка. Вот такие неприглядные, «скотомогильные» дела (это было его любимое выражение)! Мы оба подумали тогда — в парке совершают групповое изнасилование. Одного мужичка, того, что на бабе, я, не долго думая, огрел рукояткой пистолета по голове, да так, что он потерял сознание. Погнался было за вторым, да он где-то спрятался, голый, в кустах. Мой товарищ, как в ступоре, все это время стоял рядом, разинув рот, и просто смотрел, как я геройски расправляюсь с «бандой маньяков». А баба, вместо благодарности, и говорит нам, очень так сердито: «Вы что, мусора, наделали? Дескать, у нас тут все было по добровольному согласию, а вы чуть моего еб... не убили!» Оказалось, что эта «пресвятая троица» работала в каком - то московском НИИ, и каждые выходные устраивала себе «большое эротическое шоу». Тут уж пришла моя очередь рассердиться. «Ну, тогда соси, - говорю, - сука, за «ложный вызов!» Вот она и «пососала», от «всей души» прикусив член, чтобы я впредь был вежливым с дамами. Такая вот история случилась, а ты говоришь: «Яйца мои, яйца! Член — вот это да!» Очень меня позабавила тогда и немного успокоила эта «поучительная» история Валеры Хмыкина.

Положение мое было «хуже губернаторского» - ведь не показывать же свое «хозяйство» нашему врачу Свете Самойловой, к которой я питал такие нежные и возвышенные чувства. Но делать было нечего — пришлось, все-таки, отправиться в медсанчасть. Света внимательно выслушала, дала нитки и вазелин, объяснив, как извлечь клещей из столь нежной плоти. И вскоре я, уже счастливый, рассекал по лагерю с гордым видом победителя этой мерзкой твари, посланной Создателем на Землю, видимо, в назидание людям.

Дальнейшая Судьба Валеры Хмыкина сложилась очень драматично. Сразу же после стройотряда, он по семейным обстоятельствам перевелся на заочное отделение юрфака и устроился инспектором уголовного розыска в Ленинский РОВД города Барнаула. Вскоре, всего через полгода службы, он был задержан, арестован и осужден, к счастью условно, за неосторожное у******о при задержании преступника. А дело было так.

Как - то раз осенью, на пульт дежурного по Ленинскому РОВД поступило криминальное сообщение, что из местного лесхоза двое неизвестных на «КАМАЗе» похитили прицеп с лесом. Для задержания преступников немедленно послали группу быстрого реагирования (ГБР), в составе которой и был молодой инспектор уголовного розыска Валерий Хмыкин. Машину с похищенным лесом нашли очень быстро. За рулем «КАМАЗа» сидел молодой солдат — срочник первого года службы, а рядом с ним капитан - артиллерист из дивизиона ПВО, дислоцированного в поселке Березовка недалеко от Барнаула. Началась погоня, в процессе которой Хмыкин, как в детективном кино, эффектно прыгнул на подножку военного грузовика и начал бороться с солдатом за руль, принуждая его остановиться. В этот момент и произошел самопроизвольный выстрел (это выстрелил снятый с предохранителя пистолет в правой руке Валеры), пуля попала в сидевшего рядом капитана, убив его наповал.

И начались долгие, мучительные мытарства Валеры. Весь РОВД бросился на защиту Хмыкина (надо признать - любил его, все - таки, народ) — эксперты - криминалисты нарочно подрезали боевую пружину спускового механизма у его «ПМ», доказывая тем самым, что выстрел, все-таки, был самопроизвольным из-за технического дефекта оружия; руководство РОВД выставило на суд целых трех общественных защитников и наняло для защиты Хмыкина самого лучшего адвоката в городе Барнауле - Шпица. Но все эти, поистине титанические, усилия оказались тщетными и судимости, даже условной, все же избежать не удалось. Хмыкина уволили из органов, исключили из университета, и он был вынужден, чтобы содержать семью, длительное время работать токарем на Алтайском моторном заводе (АМЗ), делая дизели для прекрасных отечественных танков «Т-72» и «Т -80».

Как - то, много лет спустя после описанного события, я случайно встретил Валеру на улице Барнаула — передо мной стоял уже зрелый, много переживший в жизни мужчина с совершенно седой головой. «Эка тебя «поколбасило», однако!» - подумал я тогда.

Только Валера Хмыкин с его незаурядным комбинаторным мышлением настоящего оперативника мог придумать и провернуть в стройотряде такое экзистенциальное представление, как трагико — комическая постановка под названием «Кораблин повесился». А дело было так.

Однажды в августе 1982 года, Володя Кораблин, невероятно тщедушный и тощий, прямо как Кащей Бессмертный, 25 - летний студент из параллельной группы, получил письмо от любимой девушки, которая извещала его, что уходит к другому мужчине. Хмыкин и еще пара старшекурсников, задумавших всю эту «оперативно - тактическую комбинацию», постарались сделать так, чтобы накануне столь волнующего события все ребята в стройотряде узнали об этом шокирующем письме. Володя, совершенно «раздавленный горем», целый день, голодный, ничком лежал на своей панцирной кровати в нашем душном вагончике и хватался за сердце, всем своим видом показывая, что «ему жизнь не мила». Я, реально испугавшись попытки суицида, вызвал к Кораблину Свету Самойлову, которая тут же дала ему успокоительного. Так продолжалось до самого вечера.

Ночью мы все проснулись от ужасного истерического вопля, почти как в незабвенном «Джимми - шизофренике»: «Висит!» Это истошно кричала наша повариха Ольга Маршина. По цепочке побежала жуткая новость: «Кораблин повесился!» Тут со мной случилась самая настоящая истерика. «Ведь я знал, знал ведь и ничего не сделал, чтобы он остался живым! Я, только я виноват в его смерти!» - кричал я на весь вагон и громко рыдал. «Ну повесился и повесился, х*р с ним!» - философски изрек Миша Татьянин и повернулся на другой бок - спать дальше.

Всей толпой мы побежали к опушке леса, где в свете полной луны зловеще раскачивалось на ветру тело несчастного висельника. Прибежав на место, мы все в ужасе оцепенели, не решаясь подойти к «покойнику»: жалкое тощее тело Кораблина в его неизменном, очень трогательном голубеньком капюшоне на голове (петлю он накинул поверх головы) качалось из стороны в сторону под отвратительный скрип старой березы. «Ребята, он еще может быть жив!» - закричал Саша Каширский и схватил Кораблина за ноги, пытаясь вытащить из петли. Однако, в руках его остались только кроссовки, а из-под старых рваных штанин торчали две корявые березовые палки. «Что это за херня?» - удивленно произнес Каширский и сорвал бутафорское «тело» с березы. Оно упало на землю, а из капюшона выкатился наш любимый футбольный мячик. «Я этого Кораблина сейчас действительно повешу!» - крикнул Саша, и шумной, очень возбужденной толпой мы принялись искать Кораблина по всему лагерю. Однако, в ту ночь мы его так и не нашли, так как предусмотрительный Хмыкин, ожидая подобной реакции народных масс, загодя спрятал Вову в своем вагончике.

Только через два дня Володя Кораблин рискнул появиться на людях, подошел ко мне и сказал с большим чувством благодарности: «Спасибо, Сережа, за твое сочувствие и человечность — только ты по - настоящему пожалел меня в той непростой ситуации!»

Несмотря на тотем «Сухой закон», гордо и многообещающе стоящий посреди лагеря, который мастерски вырезал из дерева горноалтаец Слава Тюхтенев по прозвищу «Маршал», Хмыкин и проживающие вместе с ним в вагончике старшекурсники регулярно «побухивали». Отвратительное пойло, продукт деревенского самогоноварения, им, день через день, привозили местные ребята из Шелаболихи. Они с шумом и треском приезжали к нам на своих мотоциклах, и подолгу, за полночь, засиживались за спиртным в соседнем вагончике.

Однажды, поздно вечером, накануне отъезда в Барнаул по завершению стройотрядовского сезона, я лежал в своем вагончике и мучился от страшной зубной боли (от ледяной родниковой воды, которую мы пили каждый день, воспалилась надкостница зуба), когда к нам зашел молодой симпатичный парень из Шелаболихи и спросил: «Кто здесь Сережа Воронин? Я его - троюродный брат». Оказалось, что это — мой дальний родственник Петя по линии моего двоюродного брата Жени. Мой дядя, Валерий Степанович Гулимов, сам родом из Шелаболихи, радостно сообщил своей родне в деревне, что по соседству с ними в стройотряде нахожусь я. Вот Петя и решил познакомиться со мной - своей дальней родней из Барнаула. С этим «веселым» родственником однажды произошла крайне неприятная и одновременно удивительная история.

Однажды Петя катался на своем любимом мотоцикле «Ява» (самом модном и престижном в то время), вдрызг пьяный. Уснув за рулем, он, вместе с мотоциклом, совершил невероятный акробатический кульбит с 20-метрового обрыва в Обь, сломал себе тазовую кость в нескольких местах, но, самое удивительное - не утонул при этом на самой стремнине могучей реки и даже не проснулся от боли. Река благополучно доставила его, спящего, на берег, где его и подобрали рыбаки. Лишний раз, своим личным уникальным опытом Петя доказал всему миру, что «пьяному - действительно, море по колено»!

Наконец, пришла пора расставаться с нашим чудным природным уголком, в котором прошло два месяца моей счастливой безоблачной юности. С грустью и большой нежностью взирали мы на два убегающих вдаль вагончика, убого и печально стоящие посреди огромного луга - брошенные и позабытые всеми на многие годы временные жилища для трех десятков молодых балбесов (по рассказам моего сокурсника Юры Дранишникова, который недавно ездил туда, они до сих пор находятся там, на том же самом месте, вместе с одиноко торчащим посреди поляны деревянным тотемом «Сухой закон», изрядно позеленевшим от времени и сырости).

Приехав в конце августа 1982 года в Барнаул, я, первым делом, отправился в местную поликлинику, где «на дорожку» поставил укол обезболивающего лекарства. Впереди было 5 суток трудного пути — я первый раз ехал к своим родителям в Хабаровск на поезде.