Решала для Царя

Глава 14

Вода смыла с Алисы запах лаванды, пыли салона и невидимый след прикосновений Глеба. Горячий душ превратил кожу в розовую, но внутри оставалась дрожь – не от холода, а от унижения осмотра и ярости Глеба, уехавшего сеять месть. Она натянула старый, мягкий свитер и просторные треники – доспехи комфорта против мира, где она была «вещью». Босиком, с мокрыми волосами, спустилась вниз.

Тишина в огромном доме была гулкой, давящей. Она шла на кухню – не за едой, а за светом, за ощущением жизни. И остановилась в дверях.

Артем сидел за массивным кухонным островом. Не на посту у входа, а здесь, в теплом свете подвесных ламп. Перед ним стояли две чашки. Из одной поднимался легкий пар. Рядом – простой заварной чайник. Он заварил чай. Черный, крепкий, как она любила. Он сидел, чуть ссутулившись, его мощные руки с татуировками на предплечьях лежали на столешнице. Он смотрел в пустоту перед собой, его каменное лицо казалось усталым, отбросив на мгновение маску телохранителя. Он выглядел... человечно. И бесконечно одиноко.

Он услышал ее шаги, поднял голову. Серые глаза встретились с ее зелеными. Никакой оценки угрозы. Никакой профессиональной дистанции. Было просто признание ее присутствия. И усталость.

— Чай заварился, – сказал он тихо, кивнув на чашку напротив. Его голос был обычным, низким, но без привычной стальной нити. Просто предложение.

Алиса подошла, села на высокий стул напротив. Потянула к себе чашку. Тепло обожгло ладони. Она сделала глоток. Крепкий, горьковатый, настоящий. Как глоток реальности после кошмара.

— Спасибо, – прошептала она. Не только за чай. За все. За спасение. За пиджак. За молчаливое присутствие после унижения. За его историю в машине.

Он кивнул, неловко. Выпил из своей чашки. Тишина снова сгустилась, но на этот раз не враждебная. Тяжелая, но... общая. Наполненная невысказанным.

Алиса смотрела на пар, поднимающийся из ее чашки. Говорить было не свойственно. Она была Решала. Холодная. Расчетливая. Маска – ее вторая кожа. Но сейчас, в этом теплом свете кухни, после дня, когда смерть коснулась ее кожи, а Глеб оголил ее душу, маска треснула. А перед этим человеком... она чувствовала странное, опасное доверие. Он видел ее голой – и телом, и душой. И не использовал это.

— Ты знаешь, что я сегодня завидовала? – ее голос прозвучал тихо, непривычно хрупко.

Она не смотрела на него. Смотрела на пар.

— Не Лене с ее коляской и мужем-инженером. Хотя и ей тоже. — Она сделала паузу, собираясь с силами. — Я завидовала... массажисту. Алексею.

Артем перестал пить. Его взгляд стал пристальнее, но не осуждающим. Вопрошающим.

— Он испугался, – продолжила Алиса, и в ее голосе прозвучала горечь. — Он закричал. Спрятался. Он показал свой страх. И это... это было нормально. Понятно. Его не осудят за этот страх. Его не назовут слабым звеном. Не скажут, что он обязан не бояться.

Она подняла глаза на Артема. В них была боль.

— Я... я не имею права бояться, Артем. Никогда. Потому что я – «вещь» Царя. Вещь должна быть безупречной. Бесстрашной. Неуязвимой. Это вбили в меня с детства. Виктор. Глеб.— Она обвела рукой роскошную, бездушную кухню. — Вот за это. За эту клетку. За эти бриллианты и Бентли. Я заплатила правом... быть человеком. Быть просто Алисой, которая может испугаться, заплакать, попросить о помощи.

Она замолчала. Слова, такие личные, такие опасные, повисли в воздухе. Она открылась ему. Совсем. Как никогда никому. Это было страшно. И... освобождающе.

Артем смотрел на нее. Его каменное лицо смягчилось. В серых глазах не было жалости, которая унизила бы. Было глубокое понимание. Понимание той цены, которую она платила. Понимание ловушки статуса и силы.

— Я знаю, что такое долг, – сказал он наконец, его голос был тише обычного. — И клетка. Моя другая. Но... ты сильная, Алиса. Ты не вещь. Ты человек. То, что ты сделала сегодня... до того, как я вошел. Бросила банку. Попыталась сопротивляться голой... Это не слабость. Это сила. Дикая. Настоящая.

Его слова, такие простые, такие искренние, ударили прямо в сердце. Никто никогда не говорил ей такого. Никто не видел в ее действиях силу, а не просто необходимость выжить. Горячие слезы предательски выступили на глазах. Она быстро опустила взгляд в чашку.

Между ними протянулась невидимая нить. Нить боли, понимания, одинокой силы в мире жестокости. Нить доверия, прорвавшего плотину их одиночества. Алиса чувствовала, как ее тянет к нему. Не как телохранителю. Не как инструменту Глеба. Как к Артему. Сильному. Травмированному. Человеку. Ей нравился его запах. Нравилась его тихая сила. Нравилась его безупречность. Нравился он. Это осознание было как удар током – сладким и смертельно опасным.

Она подняла руку. Не думая. Рука сама потянулась через стол. Ее пальцы, тонкие, холодные, коснулись его руки. Легко. Мимолетно. Как перышко. Прикосновение к теплой коже, к шероховатым костяшкам пальцев, к темным линиям татуировок. Прикосновение благодарности. Прикосновение... чего-то большего. Признания этой невидимой связи.

Артем вздрогнул. Не от отвращения. От шока. От электрического разряда, пронзившего его насквозь. Его серые глаза расширились, в них мелькнуло что-то дикое, неконтролируемое – желание. Желание сжать ее руку в ответ. Желание встать, обойти стол и обнять ее. Обнять так крепко, чтобы сдавить боль, страх, одиночество. Обнять и почувствовать ее хрупкость и силу не через пиджак, а кожей к коже.

Но в следующий миг его лицо окаменело. Он резко отдернул руку, как от огня. Его движение было резким, почти грубым. Он отодвинулся на стуле, увеличив дистанцию. Его челюсти сжались так, что выступили бугры на скулах. В глазах бушевала буря: борьба между вспыхнувшим чувством и железным долгом. Долгом перед Глебом, который купил его. Долгом телохранителя. Долгом, который не позволял ему даже прикоснуться к «вещи» Царя. Не говоря уже о том, чтобы...

— Нельзя, – вырвалось у него хрипло. Голос был сдавленным, полным боли и самообладания. — Я... не имею права. Ни на что.

Он встал. Стол между ними внезапно стал казаться пропастью. Он отвернулся, подошел к окну, спиной к ней. Его мощные плечи были напряжены до предела, руки сжаты в кулаки. Он смотрел в черное стекло, где отражались лишь его собственное искаженное болью лицо и тусклый свет кухни.

Алиса сидела, словно обожженная. Ее рука, только что коснувшаяся его, замерла в воздухе. Стыд, боль, понимание обрушились на нее волной. Она перешла черту. Черту, за которой – только опасность. Для нее. Для него. Глеб не простил бы. Никогда.

Она опустила руку. Сжала чашку так, что пальцы побелели. Слезы, которые она сдерживала, наконец потекли по щекам. Тихо. Беззвучно. Она не вытирала их.

— Прости, – прошептала она в тишину, зная, что он слышит. — Я... не подумала.

Он не обернулся. Не ответил. Его спина была непроницаемой стеной. Но напряжение в его плечах говорило больше слов. Он боролся. Боролся с желанием обернуться и стереть ее слезы. Боролся с долгом, который связывал его по рукам и ногам.

Алиса допила холодный чай. Горечь во рту смешалась с горечью слез. Она встала. Ей нужно было бежать. Бежать от этой кухни, от его боли, от своей глупой, опасной надежды.

— Спокойной ночи, Артем, – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Он не ответил. Только кивнул, все так же глядя в черное стекло.

Она вышла из кухни, оставив его одного с его долгом и их невысказанной болью. Пар над остывающим чайником был похож на призрак их невозможного чувства. А пропасть между ними, которую на мгновение попытался преодолеть дюйм прикосновения, теперь казалась шире и глубже, чем когда-либо. Они были так близки. И так бесконечно далеки. Запертые в своих клетках ключами, которые держал один человек – Глеб, Царь.