When Universes Collide

Гарольд и Ясь. Часть 3.

* * *

Раздался чей-то шумный вздох, и, вскинув голову, Ясь увидел на ступеньках лестницы ошеломлённо застывшего с разинутым ртом Гая. А, повернув голову, заметил и Гарольда, статуей воздвигшегося у подножия другой лестницы.

Оба заговорили одновременно.

— Донянькаешься, — процедил Гарольд, нахмурив брови.

— А ручеёк-то холодный? — жизнерадостно поинтересовался Гай.

Ясь плотно сжал губы и опять уткнулся в кружку, притворившись глухонемым.

— С тех пор, как ты сам туда летал, он нисколько не нагрелся, — медовым голосом отозвалась Тори. — Садитесь, сейчас ещё пирожков подложу.

— Ты-ы?

— Ты тоже?

И Ясь, и Гарольд во все глаза уставились на Гая.

— А что, я не человек, что ли? — фыркнул тот, хватая с блюда пирожок. — О, с клубникой!.. Четыре раза летал!

— Потому как с первого раза до него не дошло, — кротко пояснила Тори. — И даже со второго. И с третьего.

— Да, я тупой, — охотно согласился Гай, разламывая следующий пирожок. — Опять с клубникой... То есть я хотел сказать, я упорный! А вдруг?..

— Вдруг?! — Гарольд с размаху опустился на лавку у противоположного края стола и потёр лоб ладонью. — И ты его после всего отсюда не вышвырнула? И этого, — он зло кивнул на Яся, — оставляешь? Да ты... ты святая или дура?!.. Ладно, заткнитесь уже, я и так знаю... Дом этот умнее вас всех!

— Это точно! — весело подтвердил Гай, цапнув с блюда ещё один пирожок. — А есть не с клубникой?

Гарольд, беззвучно пошевелив губами, только рукой махнул.

— Имеется предложение! — живо продолжал Гай, кое-как прожевав пирожок и отхлёбывая чай из кружки Яся. — А пойдёмте к ручью, а?

— Чего-о? — простонал Ясь.

Гай похлопал его по плечу, лучезарно ухмыляясь:

— Костёр разведём, жратвы возьмём, вина... Гитару возьмём. Тебя и тебя, — он обернулся к Гарольду, — возьмём, чёртовы вы долбо... звоны.

Тори фыркнула.

Голубые глаза Гая азартно блеснули:

— Песнюшек поорём! Спляшешь, а, королева?

— Спляшешь? — ошарашенно повторил Гарольд, уставившись на Тори.

— Если ты не видел, друг, ка-ак она пляшет, — Гай и его хлопнул по плечу и зажмурился, даже причмокнув от избытка чувств, — ты ни... чего в своей жизни не видел, поверь! А как поёт! Хоть я половины слов не понимаю....

— А я на скрипке играю... играл, — вдруг выдохнул Ясь. — Давно...

— Серьёзно? — Гай аж подпрыгнул и вдруг заорал во всю глотку, задрав голову к потолку: — Руби! Ру-уби! Хорош дрыхнуть! Тащи сюда всех! Скрипку тащи, что Леон оставил! Гитару я сам возьму! Ух, щас как погуди-им!

— Полночь — самое время гудеть, ага, — степенно кивнула Тори, прикусывая губу.

— А! Дени надо взять! Щас я за ним зайду! Пошли со мной, парень, как там тебя... ага, Ясь. Заодно новые штаны тебе дам, а то твои х**н знает когда высохнут... Пошли, пошли!

Когда Гай наконец скрылся внутри дома, волоча за собой совершенно обалдевшего Яся, Тори взглянула на Гарольда и расхохоталась:

— Вот теперь ты увидишь почти всех, кто тут живёт. Только не удивляйся ничему. И никому. Там на берегу кострище есть — отнеси туда дров, ладно? Я только переоденусь.

* * *

«Не удивляйся ничему и никому...»

Гарольд не удивлялся. Сложно было описать то, что он чувствовал.

Сперва к этому костру пришёл огромный, меднокожий мужик по имени Роланд, с волосами, заплетёнными в косы, и без одной — правой — руки. За его широким плечом маячила рукоять здоровенного меча, с которым он, как видно, никогда не расставался.

Потом — карлик, крохотный горбун, чья макушка едва доходивший Роланду до пояса. Его звали Сэмом, и он почти всё время молчал, лишь усмехаясь себе под нос и иногда отпуская едкие шуточки в адрес беззлобно огрызавшегося Гая.

Была здесь и Руби, снявшая наконец свой дурацкий чепчик, распустившая по тонким плечам светлые волосы и не сводившая с Гая очарованных глаз.

Был Дени, черноволосый кудрявый парень лет двадцати, который — о Господи! — наполовину был деревом, — деревом! — и передвигаться мог только с посторонней помощью. На нём был какой-то длинный широкий балахон, но и тот  не скрывал, что левая сторона его тела покрыта заскорузлой корой, и на ней растут веточки с листьями — дубовыми! Руби, Гай и сам смущенно улыбавшийся Дени наперебой толковали обалдевшим Гарольду и Ясю о каком-то провалившемся эксперименте. Из этих пояснений Гарольд понял только, что раньше было куда хуже, но сейчас Дени медленно и верно возвращает себе изначальный человеческий облик. «Но это всё равно было круто!» — завершил свои объяснения Дени и зажмурился, увидев приставленные к своему носу четыре кулака, один из которых принадлежал Тори.

И Тори... Тори в короткой красной юбке, вьющейся вокруг бёдер, в белом корсаже, небрежно зашнурованном на высокой груди, босая, с тёмной копной безудержно разметавшихся волос.

Она тряхнула этой сияющей копной, выходя в круг у костра и решительно отстраняя протянутый ей Роландом стакан вина:

— Я ж окосею сразу... Давай, Гай!

И Гай дал.

– Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,

Развевайся, чубчик, на ветру,

Раньше, чубчик, я тебя любила,

А теперь забыть я не могу…

Гарольд тоже понимал слова этих песен через одно. Или вообще не понимал. Но он понимал — музыку.

Её музыку. И музыку пацана — Яся.

Ясь играл, самозабвенно полузакрыв глаза и улыбаясь. Старая скрипка пела — пела так, что щемило сердце. И тоже хотелось петь.

Или плакать.

Они пели и пили, музыка лилась и лилась, как вино, Тори плясала, как в последний раз, а Гарольд смотрел и слушал, как в последний раз, и, наталкиваясь взглядом на Яся, тут же отводил глаза, будто обжегшись. И снова смотрел — украдкой, исподтишка.

– Я моряк, красивый сам собою,

Мне от роду двадцать лет,

Полюбил девицу всей душою,

Без любови веселья нет…

Гарольд знал, что не забудет этого никогда — этих песен и людей у костра.

Этой отчаянно пляшущей босой женщины.

И Яся, играющего на скрипке — глаза закрыты, на губах самозабвенная улыбка, мягкая, как никогда. И счастливая.

– Когда я пьян, а пьян всегда я,

Ничто меня не устрашит,

И никакая сила злая

Моё блаженство не смутит…

Гарольд тоже закрыл глаза. Всё это он вспомнит, когда его будут вешать. Когда колючая толстая петля ляжет ему на голую шею, толпа зевак взревёт, и палач в чёрном капюшоне с прорезями занесёт ногу в тяжёлом башмаке, чтобы выбить чурбак у него из-под ног.

Музыка оборвалась, и Тори, тяжело дыша, растрёпанная и смеющаяся, наконец осушила стакан с вином и покачнулась. Великан Роланд подхватил её под локоть, а Гай встревоженно заглянул в раскрасневшееся лицо:

— Ты как, королева?

— Отлично, — хрипловато вымолвила та, облизывая губы, и снова засмеялась. — Голос сорвала только. Давно не пела. Всё, ребята, праздник на сегодня кончился. Гай, дай мне свою куртку, пожалуйста. Руби, где мои заколки? Роланд, ты поможешь Дени добраться до комнаты?

Она накинула на плечи куртку Гая и запахнула полы, будто застёгивая броню. Собрала наверх спутанные волосы и, морщась, сколола их в узел. Повернулась к Гарольду, словно почувствовав его напряжённый взгляд:

— Что?

И Гай тоже поглядел на него.

И Ясь.

Улыбки на его лице уже не было.

— Надо поговорить, — угрюмо проронил Гарольд.

— Утром? — полуутвердительно спросила она, взглянув на светлеющее небо, и потёрла глаза кулаками, как ребёнок.

— Сейчас.

* * *

— Я ухожу, — коротко сказал Гарольд, едва перешагнув порог её комнаты. — Деньги оставь — в счёт пацана. И... присмотри тут за ним, ладно?

Тори опустилась на стул, по-прежнему крепко стягивая на груди полы куртки.

— Почему сейчас?

Потому что чем дольше он здесь, тем трудней ему будет уйти.

Потому что ей только такого подарка здесь не хватает.

Потому что больно смотреть на пацана.

На Яся.

— Потому что пора, — отрезал Гарольд, не глядя на неё. — Так ты за ним присмотришь?

— Конечно, — она прикрыла глаза. — Не беспокойся.

— Я не беспокоюсь! Чего мне беспокоиться об этом чёртовом сопляке! — вспыхнул вдруг Гарольд. — Я просто... — Он запнулся и махнул рукой.

Тори медленно кивнула, не открывая глаз:

— Я поняла. Ты просто. Я позабочусь о нём.

— Ты понятливая, — тяжело усмехнулся Гарольд. — И заботливая. Только вот кто позаботится о тебе, женщина?

— Я не нуждаюсь ни в чьей заботе! — огрызнулась она, наконец распахнув потемневшие от гнева глаза. — Я тебе уже говорила! Я...

— Как ты попала сюда? — перебил её Гарольд. — Откуда взялся этот дом?

— Он уже был здесь, на этой поляне, когда я... пришла, — откликнулась она устало и замолчала, будто прислушиваясь к чему-то. Он уже не раз видел на её лице такое выражение. — Зачем тебе это знать? Дом нуждался в хозяине и принял меня. Теперь я не могу и не хочу его оставлять. И он заботится обо мне. Только он. И... больше мне никто не нужен. На этом всё. Иди, если ты уходишь. Если остаёшься — останься.

— Ухожу, — помолчав, бесстрастно произнёс Гарольд. — Прощай... королева.

* * *

Он только заберёт своё барахло, и всё. Пацану ни слова не скажет. Хватит пустой болтовни.

Войдя без стука, Гарольд подхватил с пола у кровати вещевой мешок и опять развернулся к дверям.

Ясь стоял у окна, опёршись на подоконник, и наблюдал за ним — всё так же исподлобья.

— Ты за что на каторгу попал?

Гарольд вздрогнул, услышав этот вопрос.

— Тебе-то что? Ты... — Он запнулся. — Придушил офицера. Я был сержантом в гвардии. Он приказал запороть моего друга до смерти. Меня должны были расстрелять, но помиловали. Я сбежал. Собрал людей. Так и понеслось... А ты?

Ясь помолчал. Губы его сжались в тонкую линию.

— Моя мать вышла замуж, а потом... взяла и умерла, а я остался с отчимом. Он привёл в наш дом свою шлюху, и я забрал материны драгоценности, все документы, деньги, его коня... — Он безразлично пожал плечами. — Цацки загнал в столице, бумаги спалил, а конь... сломал шею, когда я удирал от солдат. Лучше б это я её сломал.

Гарольд покачал головой.

— Почему ты мне раньше этого никогда не рассказывал?

Он уже знал ответ.

— Потому что ты никогда не спрашивал, — криво усмехнулся тот.

— А если б я спросил, ты бы рассказал?

— Не знаю.

— Почему ты дразнил меня? — помедлив, спросил Гарольд. — Ты же нарочно...

— Не знаю! — выкрикнул Ясь, сверкнув глазами. — Какая теперь разница?!

Иди, если ты уходишь.

Если остаёшься — останься.

Почему-то было так больно, как будто прямо на сердце выжигали клеймо.

Кивнув, Гарольд вышел.

* * *

– Я моряк, красивый сам собою,

Мне от роду двадцать лет,

Полюбил девицу всей душою,

Без любови веселья нет…

Тори поймала себя на том, что выстукивает ритм этой песни карандашом по переплёту амбарной книги. Она не пела давно — три месяца минуло с той ночи, когда ушёл Гарольд.

Как будто и не было того весёлого, опьяняющего полночного безумия.

И Ясь больше не играл на скрипке. Даже не притрагивался к ней.

Зато он подружился с Драконом. Пожалуй, Дракон никого, кроме неё и Яся, так близко не подпускал. Даже Гая, которому изредка позволял на себе летать.

Ясь был готов пропадать в небе часами.

Но...

Тори отложила карандаш и устало потёрла глаза.

Иногда ей страшно не хватало именно мелочей из своего мира. Шариковых ручек и фломастеров. Очков, хотя здесь ей досталось почти идеальное зрение. Клея «Момент». Самого завалящего плейера. Майонеза «Провансаль». Слюнявых книжонок из серии «Шарм». Программы «Поле чудес», которую так любила смотреть мама.

Мама.

Стоп!

Карандаш в её руке с хрустом переломился.

Все, кого она любила, затерялись в такой далёкой дали, что и представить невозможно. Вспоминать о них — бессмысленно.

Бессмысленно и больно.

Слишком больно.

За пять лет она воздвигла такую прочную стену между собой и тем миром, который покинула, что стена эта казалась нерушимой. Бреши в ней могли пробить только воспоминания. Значит, воспоминания надо было изгнать, чтобы сохранить здравый рассудок.

Теперь здесь были люди, за которых она отвечала, и сходить с ума она просто не имела права.

Попала собака в колесо, визжи, но бежи...

Единственное, что она не могла контролировать — сны.

— Хозяйка...

— Домик, я в порядке.

— Хозяйка, но я же здесь. Я же с тобой. Я же тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, Домик. Всё-всё, больше не буду. Ты не волнуйся...

В дверь легко постучали, и Тори облегчённо поднялась со стула.

— Заходи, Ясь.

— Ты всегда видишь, кто за дверью? — поинтересовался тот с любопытством.

Слава Богу, за эти три месяца парень хоть на человека стал похож, а не на затравленно зверя, косящегося на всех исподлобья.

— Я не вижу. Я чувствую, — женщина пожала плечами и снова села. — Куда вы летали сегодня?

Теперь пожал плечами Ясь:

— Да так... Над лесом... В горы, — Он запнулся. — Тори...

— Что?

— А ты ничего не чувствуешь... про Гарольда?

Серые глаза его лихорадочно блестели.

Хороший вопрос.

— Тревогу, — честно ответила Тори, машинально разглаживая ладонями юбку. — А ты?

— А я точно знаю — что-то происходит! Что-то плохое! — выпалил Ясь, задохнувшись. — И я не знаю, как узнать! Я не могу туда пойти — поймают!

— Гай вернётся послезавтра, — проговорила Тори раздумчиво. — Роланд... наверное, только через неделю. Ладно. Я сама схожу, узнаю.

— Сходишь, правда? — Ясь вдруг бухнулся на пол, уткнувшись лбом ей в колени, и глухо вымолвил: — Спасибо.

— Фигню не пори, — нарочито грубо посоветовала Тори, поддевая ладонью его острый подбородок. — Спаси-ибо, вот ещё... Глянь-ка сюда. Ты зачем вообще его отпустил, если он тебе так нужен?

— Я ему не нужен, — пробормотал Ясь, упрямо отворачиваясь. — Он же меня ненавидел. Его аж корёжило из-за того... из-за того, что он сделал. А ведь это я, — он судорожно переглотнул, — я тогда был виноват.

Тори тоскливо покачала головой:

— Господи, Господи, ну почему же вы все такие...

— Ка... какие?

— Слепые! Глухие! Тупые! — Она вдруг разозлилась так, что даже в глазах потемнело. — Чёрт бы вас всех побрал! Он же только о тебе и думал всё время! С самого начала! Потому и заступался за тебя! Разве ты не видел?

Его мокрые ресницы взметнулись:

— Не врёшь?!

— Иди ты... — хмуро проворчала она и испуганно ойкнула, когда парень сгрёб её со стула и подбросил к самому потолку: — Спятил?!

— Конечно, спятил, королева! — Глаза его горели. — Так ты идёшь?

— Я, наверно, сама спятила... — буркнула Тори себе под нос. — Ступай уже отсюда, горюшко, дай я хоть переоденусь, что ли... И учти — ноги я бить не намерена, подкинете с Драконом докуда можно. Докуда не опасно.

— Ага!

— И подождёте там, пока я не вернусь.

— Ага!

Дверь хлопнула, послышался бешеный топот ног по лестничным ступеням и пронзительный свист со двора. Спустя несколько минут с высоты ультразвуком отозвался Дракон, заставив птиц тревожно затрепыхаться в курятнике, а Баяна в конуре — басовито залаять.

Тори сердито вытряхнула из ларя рубаху и штаны. Она не сомневалась, что Ясь абсолютно прав, и Гарольду срочно нужна помощь. Только вот примет ли её этот упрямый твердолобый остолоп, поверит ли, что он действительно нужен мальчишке?

Что они все — на его стороне?

* * *

Когда начало смеркаться, Ясь с тысячу раз перемерил шагами всю чёртову полянку, где Тори оставила их четыре часа назад, вытоптав несколько тропинок. Дракон давно перестал успокаивающе посвистывать — понял, что бесполезно, слетал поохотиться на озёрных уток и теперь терпеливо лежал, сложив крылья, обвив тонким хвостом задние лапы и положив огромную угловатую голову на вытянутые передние.

Неожиданно он вскинулся, встопорщив крылья. В кустах послышался шорох и тихий мелодичный свист.

Тори!

Хозяйка была сумрачна и задумчива, тёмные глаза смотрели испытующе. Сердце у Яся враз ухнуло вниз.

— Ну?! — выдохнул он, хватая её за плечо.

— Баранки гну. Сядь! — отрезала она и сама опустилась на траву между когтистыми  лапами Дракона, который тревожно зафыркал, мерцая янтарными глазами.

Стиснув зубы, Ясь сел там, где стоял.

— В общем, так, парень, — тяжело проговорила Тори, внимательно глядя на него. — Дела хреновые, ты был прав. Его казнят завтра в полдень у ратуши. Взяли позавчера, так что до предела ещё не запытали, хотя и могли. Но это вряд ли, таких мастеров искать надо. У нас только эта ночь, только мы с тобой, а оружия практически нет. Что скажешь?

Ясь не раздумывал ни секунды:

— Без «мы с тобой». Я. Я один. Ты не можешь оставить Дом.

Тори резко вскинула руку:

— Не обсуждается. Я не могу оставить тебя.

Они напряжённо смотрели друг на друга ещё несколько секунд, пока Тори не добавила, уже мягче:

— Ты его не спасёшь в одиночку. Даже с Драконом. Погибнешь без толку, понимаешь?

Сдаваясь, Ясь отвёл глаза, чувствуя одновременно и облегчение, и стыд за это облегчение, такой, что аж в горле запершило. Крепкая ладонь легла на его плечо:

— Прорвёмся, парень, где наша не пропадала. Ну?

Глаза её азартно горели, и Ясь рассмеялся и вскочил, захлёстываемый этим лихим задором:

— Что сначала?

— Сначала... — Тори помедлила, — я думаю, надо взять «языка».

* * *

Ясь не молился с той ночи, когда умирала мать. Но когда Дракон взлетел с поляны и, стремительно набрав высоту, понёсся к тюрьме, он вдруг вспомнил те полузабытые обжигающие слова, которые повторяют все, когда уже нет никакой надежды.

Тори, может быть, тоже молилась, но в сгущавшейся тьме он мог различить только её силуэт. Она крепко держалась обеими руками за ремень, обвивавший шею Дракона.

«Языка»-часового они подцепили прямо с галереи тюремной башни, возле которой огромной бесшумной тенью проскользнул Дракон. Часовой не сопротивлялся. Какое там! Он трясся, как листок на ветру, стуча зубами, и, кажется, даже обмочился, когда Ясь и Тори в четыре руки втаскивали его на спину Дракона. Но у него были два кинжала и пистоль за поясом.

Один из этих кинжалов, острый как бритва, Ясь, не раздумывая, поднёс к горлу пленника, когда они приземлились на заросшем бурьяном пустыре невдалеке от тюрьмы:

— Я тебя не зарежу, гнида, я тебя живьём скормлю вот ему, — он указал на довольно облизнувшегося Дракона.

Тори отвернулась.

Пленник завыл почти беззвучно, давясь соплями. Воняло от него нестерпимо.

— Останешься в живых, если скажешь, где держат Гарольда... заключенного, которого должны завтра казнить! Как лучше добраться до камеры, где взять ключи! Ну?!

Часовой закивал так отчаянно, что Ясь удивился, почему у него не отвалилась голова, и невнятно забормотал:

— Да-да, я расскажу... всё расскажу, да, только не надо... этому чудовищу, не надо!

Дракон презрительно и обиженно фыркнул.

Они оставили пленника в овраге на краю пустыря. Ясь от души пнул его под зад, направляя к ручью:

— Штаны сполосни, вонючка!

Тори поперхнулась смешком, вцепившись в его руку.

— Не соврал? — озабоченно обернулся к ней Ясь.

Она отрицательно качнула головой.