Ольгино море

Глава 13: Тихая Гавань

Тишина.

Она оглушала.

После какофонии красок, воя пластинок Хендрикса, лязга разбитых бутылок и Андреева хриплого рыка в мастерской – тишина московского НИИ казалась Ольге физически осязаемой. Как плотная, прохладная вода. Она входила в нее медленно, осторожно, боясь вспугнуть.

Кабинет проектного отдела. Высокие окна, затянутые сеткой осеннего дождя. Ровные ряды чертежных столов. Мерный стук кульманов. Шелест ватмана. Приглушенные голоса коллег, обсуждающих допуски и напряжения. Воздух пах свежей бумагой, графитом карандашей, дезинфицирующим средством для пола. Ни скипидара. Ни перегара. Ни страсти. Порядок. Предсказуемость. Тихая гавань.

Ольга сидела за своим столом, пальцы автоматически выводили аккуратные цифры на расчетной ведомости. Тридцать три года. Лицо еще хранило следы бурь: легкие тени под глазами, чуть более резкая линия сжатых губ. Но движения были спокойны. Руки, когда-то дрожащие от бессонницы или водки, теперь уверенно держали карандаш.

И он. Сергей.

За соседним столом. Коллега. Начальник группы. Лет сорока. Невысокий, крепко сбитый, с добрыми, немного усталыми глазами цвета мокрого асфальта и аккуратной сединой у висков. Не художник-бунтарь. Не механик-сорвиголова. Инженер. Как она. Надежный. Спокойный. Предсказуемый. Антипод Андрея. Антидот.

Он заметил ее взгляд. Поднял голову. Улыбнулся. Не экстатически, как Андрей, ослепляя безумием. Тепло. По-домашнему.

– Оль, как успехи с нагрузкой на ферму? – спросил он негромко, отодвигая стопку чертежей.

Голос у него был низкий, ровный. Успокаивающий. Как шум дождя за окном.

– Почти закончила, – ответила Ольга. Ее собственный голос звучал чуть непривычно ровно после лет криков и шепота в накуренных углах. – Проверю последние цифры.

– Отлично. – Он кивнул. – Загляни потом, обсудим узел сопряжения.

Никаких «Смотри! Это же жизнь!» или «Ты – мой вулкан!». Просто работа. Просто коллегиальность. Просто тихий ритм нормальной жизни.

Он появился не сразу. Сначала было просто – работать. Приходить в чистый, светлый кабинет. Дышать спокойным воздухом. Чувствовать твердую почву под ногами – не разбитые бутылки под босыми ступнями, а ровный линолеум. Знать, что в шесть вечера она свободна. Что никто не ворвется в ее крошечную съемную комнатку с криком и бутылкой, требуя немедленного полета.

Сергей входил в эту новую жизнь постепенно. Как теплый свет.

Сначала – профессиональная поддержка. Он видел ее способности, ее цепкий ум, выкованный в горниле выживания и институтских аудиторий. Доверял сложные расчеты. Объяснял терпеливо, когда она, отвыкшая от размеренного ритма, торопилась или сомневалась. Без унижения. Без попыток «сломать рамки». С уважением.

Потом – чай в столовой. Разговоры не о гениальности или адских муках творчества, а о новых ГОСТах, о сложностях с поставками материалов, о книгах (он любил исторические романы). Простые темы. Человеческие.

Потом – его забота. Ненавязчивая. Тихоня.

– Оль, у меня тут лишний билет в филармонию, – как-то сказал он, задерживаясь у ее стола после работы. – Жена не смогла. Не пропадать же. Хочешь?

Она пошла. Слушала Моцарта в тишине концертного зала, ощущая непривычный покой. Он сидел рядом, не пытаясь схватить ее за руку, не шепча безумные стихи на ухо. Просто слушал. Дышал ровно.

Он приносил ей домашние пирожки, которые пекла его жена. Однажды, заметив, что она сидит в промокших ботинках (осенний ливень застал врасплох), молча принес из подсобки старую, но сухую пару тапочек.

– Переобуйся, простудишься.

Эти простые жесты – билет, пирожок, сухие тапки – становились кирпичиками в стене ее новой безопасности. После Андреевых «подвигов» и «шедевров» это казалось немыслимо ценным.

Привязанность возникла незаметно. Как теплая вода в ванне – постепенно, успокаивая каждую напряженную мышцу.

Он стал ее островком спокойствия. Человеком, рядом с которым не надо было быть «вулканом» или «несломленной». Можно было быть просто Ольгой. Усталой. Иногда грустной. Инженером, делающим свою работу.

Они засиживались допоздна, когда проект требовал срочности. Работали молча, в созвучном ритме. Иногда он подходил к ее столу, ставил стакан горячего чая. Их пальцы случайно касались. Молния? Нет. Теплая волна. Уверенность.

– Спасибо, Сережа.

– Не за что, Оль.

Его жена знала. Наташа. Милая, немного грустная женщина, учительница младших классов. Они встречались у Сергея дома на праздниках отдела. Наташа смотрела на Ольгу без ревности, с тихим пониманием, даже сочувствием.

– Он много о тебе говорит, – как-то сказала Наташа, помогая Ольге на кухне мыть посуду. Голос ровный, без упрека. – Говорит, ты очень сильная. Что много прошла.

Ольга промолчала, сжимая тарелку. Стыд? Да. Но и благодарность. Благодарность за отсутствие сцен, за это странное перемирие.

Сергей не обещал развестись. Не клялся в вечной любви. Он говорил:

– Я не могу оставить Наташу. Она... хрупкая. Без меня не справится. Но ты... ты знаешь, что ты для меня важна.

Важна. Это слово значило больше, чем страстные клятвы Андрея. Оно значило: ты – часть моей жизни. Ты – есть. Ты – значима.

Ольга принимала эти правила. Два года. Это была любовь-передышка. Любовь-убежище. После урагана Андрея – она нуждалась в тихой гавани. В порту, где можно было зализать раны, починить израненный жизнью корабль.

Он обнимал ее в пустом кабинете, когда она плакала, вспоминая Сухум, шрам на запястье, гулкое эхо мастерской. Не требовал объяснений. Просто держал. Крепко. Надежно. Его молчание было целебнее любых слов.

– Все пройдет, Оль, – шептал он, гладя ее по волосам. – Ты сильная. Все наладится.

Она верила. Потому что рядом с ним – действительно налаживалось. Возвращался сон. Аппетит. Вера в то, что мир может быть не только огнем и пеплом, но и тихим утренним светом в окне кабинета, теплом чашки в руках, ровным дыханием надежного человека рядом.

Это была не страсть. Не безумие. Это было – исцеление. Тихое, медленное, глубокое. Покой после долгой, изматывающей бури. Гавань, куда ее израненный корабль наконец прибило. И хотя где-то в глубине души иногда шевелилась тоска по забытым бурям, по неоткрытым землям безумия, она знала – это ей нужно сейчас больше всего. Цена этому покою была понятна и принята. Это была любовь другого рода. Любовь-пристань. Любовь-уважение. Урок в том, что можно жить и без огня. И быть счастливой. Хотя бы иногда. Хотя бы на время.

Ольга дописала последнюю цифру, поставила точку. Подняла глаза. Сергей смотрел на нее через стол. Улыбнулся. Тепло. По-домашнему.

– Готово?

– Готово, – кивнула Ольга. И улыбнулась в ответ. Не громко. Не «до краёв». Тихо. Но искренне. Гавань принимала ее.