Я думала, что Андрион захочет снова коснуться меня вскоре после нашей первой ночи, но он не торопил и не давил. Даже несмотря на то, что я пыталась скрыть — он понял: мне было больно ещё несколько дней. Он не упрекал и не требовал, напротив — несколько раз ублажал меня языком, бережно, не касаясь даже пальцами, будто стараясь показать: наслаждение может быть мягким, безопасным. В ответ я заставляла его кончать своим ртом, и в этих моментах между нами не было власти и подчинения — только упрямая близость, которую мы оба учились принимать.
Я не знала, ждал ли он от меня благодарности или признания, но в ту ночь, когда он вернулся домой измученный, с тяжелым лицом и яростью, застывшей в глазах, я впервые сама захотела дать ему больше. Хотела, чтобы хотя бы здесь он мог отдохнуть от бесконечн
