Белые лилии.

Глава 4.

Спустя год со стороны США к нам идет эпидемия кори. Это болезнь, что собирает свою дань среди детей. Я не могу дать каждому из них обещание, что вылечу. Просто не справлюсь. Поэтому вспоминаю все, чему научилась в других Мирах. Пешком оправляюсь на берег озера Гурон и собираю круглую гальку, шлепая босыми ногами по стылой мартовской воде. Так надо. Чем больше лишений я преодолею — тем больше отдача. Время собирать камни.

Уже дома краду без спроса у старого хрыча напильник и иду в тишине леса выводить металлом на камне руну Альгиз, что формой как раскинутые ветви дерева. Она означает активность, значимость, возможность выбирать, опеку. Защиту, заботу, зеркало от болезней. Так я защищу всех тех, кто стал мне дорог, раскидывая вокруг селения камни. В тот год никто в Сагамок не умер от кори, а я все же придумала себе личное клеймо на выкованные изделия.

Как личный знак я взяла себе символическое изображение злого хомяка. С памятью о тебе, Художник из Бруклина, для которого я больше не разжигаю огонь от кремня и кресала. Только лью вино и жалею о упущенных возможностях с неисполненными шутками. Надо было забирать тебя с собой в Сагамок, бро.

***

У меня все лучше получается работать с металлом. Ножи под маркой «Злой Хомяк» закупают в несколько ближайших городов, а парочка даже отправилась в США. Я известна, да. Только никто не знает, что Злой Хомяк — это именно я. Никто не готов видеть девушку, озаренную пламенем горна, в кожаном фартуке и с молотом в руках. Дед Монгво, старый филин, выполнил свое обещание — я теперь мастер. Доебусь до гномов — буду Мастер. Именно так, с большой буквы. А пока я экспериментирую с просыпающейся магией.

Дышу на раскаленное железо, пою для огня, добавляю свою кровь между пластинами металла для дамасской стали, сжигаю в горне травы. Дед Монгво говорит, что во время работы от меня дует разноцветный ветер. И я вспоминаю славный город Ехо и сэра Макса. Как там как-то раз объявился мастер Ветров и Закатов, что выгнал на небо двенадцать солнц и выпустил гулять по улочкам цветные ветра. Когда-нибудь я снова пройдусь по мостовым из разноцветных камней и увижу танцующие радуги острова Муримах. А пока я здесь.

***

Одиннадцатого мая шестьдесят четвертого года умирает старый дед Монгво. Как в насмешку. Ровно в тот день, когда я узнала, что Стивен Гранд Роджерс умер. Все эти годы я отдавала первый глоток алкоголя земле, в знак почтения и памяти. Видят боги, я не так хотела вспоминать тебя. А теперь придется вспоминать вас двоих. Мой бро и старый хрыч.

Я нашла его утром уже холодным. На губах застыла улыбка, как будто он встретился со старыми друзьями, но… может, так оно и было. Вложила в руку краюху хлеба на дальнюю дорогу и закрыла глаза, проведя ладонью по векам. Спи, мой старый друг, болтливый престарелый пиздюк, Мастер, индеец-гурон, мой дедушка Монгво. Ты прошел свой путь достойно, до самого конца — я сдержала свое обещание.

Я вижу, как твоя неупокоенная душа, сплетенная воедино с духом, мечется по комнате вокруг меня и не может уйти на перерождение. Не стоит беспокоиться. Неприкаянные души не могут касаться обычных смертных, но со мной не все так просто. Исполнитель воли Мира — редкая профессия, такими не разбрасываются, увы, хоть даже выходные не положены. Поэтому я кладу свои живые руки на твое призрачное лицо и оставляю на лбу прощальный поцелуй. Лети, Монгво!

Твое тело умерло и станет землей, твоя душа отринет память и возродится вновь с первым вздохом младенца, а упертый дух с ворчанием вольется в Душу Мира, становясь частью целого. И пока этот Мир держит меня — я буду чувствовать тебя дыханием ветра или ударом спикировавшей в лицо птицы, как в самом начале нашей истории. Когда мы еще не знали друг друга. И если вдруг на меня снова попробует насрать голубь, то знай, Монгво, — я буду материть на Черном наречии именно тебя, а не надоевшее мироздание. Слышишь, Филин, держи своих птах у себя под клювом!

На кладбище я бросаю на гроб три горсти земли. На покой. На удачный путь. На возрождение. Жители Сагамока уже давно не удивляются, что я ни на миг не постарела. Я просто Этиро, дикая кошка-кузнец. Я пою песни, и цветной ветер отгоняет в сторону печали.

Шаг за порог кладбища — и меня сдавило окружающим воздухом, перед глазами промелькнул весь путь до пустого дома, а я уже на пороге. Как раз там, где мы с дедом часто распивали бутылочку пенного после работы в кузне. Столько лет попыток, и все же смогла пройти Темным Путем. Мгновенное колдовское перемещение из точки А в точку В. Я выполнила все свои обещания. Остается только собрать вещи.

Новая торба висит на плече. Трофейный нож нью-йоркского здоровяка покоится в новых ножнах — старые износились. Платье уже не нужно — мир изменился. Голову больше не надо закрывать платком или шляпкой — мода изменилась, да и я давно себя контролирую. Выдергиваю ржавый гвоздь из поперечной перекладины над дверью кузни старого Монгво. Я сюда не вернусь. Пора пошляться по миру. Или заснуть на несколько лет. Или ввязаться в драку, вспоминая боевые приемы.

И все это для того, чтобы весной далекого две тысячи двенадцатого года встретить старого знакомого.

И освоить несколько непечатных выражений. Новеньких. Ни разу не применяемых.

Аста

Магия возвращалась ко мне постепенно, а я довольно потирала руки каждый раз, когда старые трюки удавались. И это хорошо — после смерти старого Монгво меня некому было утешать, я впала в затяжную депрессию и вытворила такое, что Карл бы меня грохнул, если бы прознал, но связи с другими Мирами еще нет, и слава богам. Зато с этим Миром состоялась «состыковка на духовном уровне». Жопа…

Рассветные лучи солнца пытались согреть мне плечи, когда я сидела на крыше мелкого дорожного мотеля где-то в Неваде и пила кофе из бумажного стаканчика, пытаясь осознать величину той задницы, в которой оказалась. Земля полна отравой, океаны скоро начнут задыхаться в мусоре, тяжелый воздух больше не очищается лесами и дождями, а духи земли и вод впали в спячку и не танцуют под луной. Некому присматривать за Миром, принося порядок и благо.

Этот Мир, при всем моем уважении, можно сравнить со старым чахоточным бомжом. Целый букет заболеваний, гнилые зубы, гангрена нижних конечностей. И алкоголизм, в который я с гигиканьем свалюсь, если и дальше продолжу рефлексировать. Истинной магии здесь остались сущие крохи, как пленка засохшего вина на стенках бокала, а без Истинной магии гаснет и Очевидная. Какая между ними разница? А вот сейчас расскажу.

Представьте себе бумагомарание… посредством красок и карандашей. Ты можешь от скуки черкать на полях тетрадок, рисовать толстосумов на заказ, марать холст посредственными сюжетами и классическими позами персонажей, но… творимое искусство будет менять только пустое место внутри вычурной рамы, переводить краски или украшать помещение. Это Очевидная магия — ты меняешь предметы. Но если вдруг тебя посетит Муза… С большой буквы, никак иначе — душа вырвется на волю широкими мазками и дикими сочетаниями красок, выплеснется прихотливой линией и заставит зрителей сопереживать или возмущаться, но только не равнодушничать. Очевидная магия насильно меняет Мир, Истинная – это когда Мир сам хочет измениться и в виде музы направляет кисть на холст. Маг — лишь рука художника с занесенным инструментом, готовая родить шедевр. Любая Истинная магия заранее одобрена, будь это хождение между Мирами, Темные Пути или наделение предметов подобием памяти, чтобы они смогли поведать свое прошлое. Жаль только, что ни одного способного к Истинной магии я на Земле не чувствую.

Хотя, может, я слишком «чайник» для этого? Незабвенный сэр Макс из Ехо пытался научить меня хоть чему-нибудь, но его высот мне не достигнуть еще веков так шесть. Он ходит в новые Миры по своему желанию, а меня только забрасывает принудительно. Либо случайно — у нас с сэром Максом одинаковая проблема с прохождением дверей, они иногда становятся внезапными порталами в неизведанное.

Хуже всего то, что без Истинной магии Душа Мира гаснет и все живое постепенно идет к гибели. Просто возникает больше ураганов и землетрясений. Живые существа извращаются еще в утробе, неспособные выжить после рождения. Появляются новые болезни. Такие, как рак. Всё, что дышит и растет, начинает погибать, словно слабое одинокое дитя, соединенное пуповиной с умершей матерью. Которую мне надо любыми способами закрепить в мире живых, даже если придется отдать ей всю свою кровь, плоть и кости. Иногда даже буквально.

В благодарность от Миров я получала разные дары. От Моухара мне достался лирим, а вот от следующего Мира — Великий Обмен. Я действительно могу обменять все, что угодно. Даже смерть на жизнь. Это очень больно и неприятно, но возможно. Но то была благодарность, и я даже не хочу узнать, как будет выглядеть негодование. И теперь мне предстоит много работы. Для начала стоит проложить Истиной магией огромную сеть Темных Путей, пройдя их собственными ногами, как геометку на карте оставить — все же я не сэр Макс. Не дано мне шастать туда, куда левая пятка пожелает. Но поддерживать Мир ворожбой все равно надо. Желательно начать прямо сейчас.

Я даже не успела продумать маршрут, когда непросохшая лужа, оставленная на крыше ночным дождем, пошла рябью и забубнила голосом Карла:

— Аста… Аста… Ты меня слышишь? — мой старый друг что-то неразборчиво буркнул под нос и рявкнул на всю округу. — Ты чайник забыла с плиты убрать, балда! Тут все сгорит нахер! А ну быстро домой, пока печеньки не зачерствели!

Ах ты мой бессменный заботливый засранец!

— Карл, включай музыку — я возвращаюсь на время домой! И запиши — двадцать три прожитых года, — на радостях запуталась в лямках торбы и ногах, чуть не растянувшись перед чердачной дверью, но улыбаюсь, как кот, неожиданно свалившийся в подвал с окороками и сметаной. — Не знаю, как ты, а я скучала по тебе, дружище. Надеюсь, тебе икалось.

Прислоняю ладонь к фанерной двери с облупленной краской, вспоминаю оставленный десятилетия назад дом, длинного на язык Карла, нашу обычную мелодию для возвращения, закипевший чайник и поворачиваю ручку. Вместо облезлой лестницы и разбитого пожарного щита вижу родные стены цвета охры, а с кухни слышу пронзительный свист — в путешествиях между Мирами время гораздо важнее расстояния.

— Я дома — встречай меня истерикой и плюшками, мой старый-старый друг.

— И как все прошло?

— Похоже, что только началось. Готовь бумагу с ручкой — будем обдумывать план. И уши. Мне стоит многое тебе рассказать.

Например, о Старых Филинах, Художниках и Рыцарях Пентаклей. Пусть первый обретет за Гранью покой, второй радость, а третьему — шиш. Картонным героям — хреновый радостный покой. Я, Астрель, так сказала!

***

Для тех, кто ходит Темным Путем, слово «индустриализация» означает проблемы и физические увечья. Пару лет назад я решила наведаться на один чудесный горячий источник, затерянный в горах. Привычно шагнула сквозь пространство на давно притоптанный старый холм. И сломала позвоночник, свалившись с пустой высоты на асфальт — холм срыли еще тремя годами ранее, при постройке новой дороги, а я даже не знала об этом, пока не шлепнулась на двойную сплошную. Если бы все мои проклятия сбылись, то человечеству пришлось бы снова брать в руки палку-копалку и опять эволюционировать до кроманьонцев. Мне же не оставалось ничего иного, кроме как затащить себя в канаву, закидаться травой с мусором и подождать несколько часов, пока кости не срастутся. Слава богам, что регенерация у меня повышенная, иначе бы я почти все время ковыляла на костылях.

Выход подсказал Карл. Он спросил, есть ли места и здания, которые точно не уничтожат вместе с проложенными Темными Путями. Мой друг гений! А я теперь самая заядлая посетительница музеев и мест культурного наследия, которые запрещено перестраивать и сносить. Составленный Карлом список настолько велик, что я иногда жалею, что провела ему интернет — он уже задолбал меня просьбами объяснить мемасики и притащить еще жестких дисков, а то фильмы не помещаются. Единственный путь спасения от его энтузиазма — отправиться в путешествие, чтобы вычеркнуть еще один пункт.

На рассвете я зайцем прилетела самолетом в Нью-Йорк и села на автобус в город — Бруклинский музей был следующим по списку. Пройти Темным Путем просто побоялась. Все же почти семьдесят лет прошло. Мало ли что там на старых местах понастроили, а застрять в текстурах, подобно мухе в янтаре, совсем не хочется. И заодно последую старому совету сэра Макса — прибывать в новый город с первыми лучами солнца и наблюдать за его пробуждением, выпивая чашечку кофе в первой понравившейся кофейне. Старбакс не в счет — нет в нем душевности, а она мне пригодится, ведь я вернусь в город, который ассоциируется у меня с потерями.

Поэтому после прыжка с подножки автобуса вытаскиваю из-под лямок рюкзака косу, натягиваю поглубже кепку и пускаю под тяжелые ботинки с высокой шнуровкой новую дорогу. Однако мечты о напитке богов портит какой-то х**н, выглядывающий из переулка. Голые волосатые ноги, видные между краем пальто и ботинками, сразу выдают в нем любителя ошарашить прохожих внезапной наготой. Тихий псих, не более.

— Детка, хочешь покататься на моем кожаном единороге? — мужик быстро бросает взгляд по пустынной округе, почти выйдя из переулка. Руку он как-то подозрительно держит в оттопыренном кармане на боку. — Иди сюда, малышка, — тебе понравится.

Только этого не хватало… Куда же вы подевались, старые добрые и безобидные писькотрясы?

***

Стив Роджерс

Семьдесят лет. Ровно столько я не жил. Лежал в Арктике, пока старились и умирали мои друзья из Ревущих Коммандос и знакомые. И Пегги Картер. А я просто пропустил все это время.

Мечта писателей-фантастов исполнилась в моем лице. Льды стали мне машиной времени и перенесли в будущее, правда, я по-другому его представлял. Колоний с садами на Марсе не построили, а люди… Люди не изменились, может, даже стали в чем-то хуже. Мужчины слишком мягкие, женщины ожесточились и больше не хотят быть принцессами и леди. Вот и сейчас я вышел на утреннюю пробежку, а впереди меня неспешно идет девушка. О том, что это именно ОНА, можно догадаться только по длинной темной косе, которую она кинула на спину поверх рюкзака. Пятнистые зеленые штаны с множеством карманов, нелепая мужская обувь. Раньше так по своей воле и в мирное время не одевались. Не прекрасная роза, а венерина мухоловка.

— Да пошел ты к черту! — крикнула на кого-то, еще и плюнула под ноги. — Пидор!

Как некрасиво… Рядом с такой девушкой не захочется даже стоять, не то что говорить. Куда катится мир? Против воли сморщился, как от вида облезлой крысы — женщине не пристало так выражаться. Уже почти отвернулся, но краем глаза заметил мелькнувшего человека, что затащил ее в подворотню. Не успел я ускорить шаг, как услышал глухой стук и вскрик. Из-за края стены торчал ботинок с высокой шнуровкой, но потом медленно исчез с глаз. Видимо, ее тащат волоком прочь с главной улицы. Надо бежать быстрее!

На месте я стою в ступоре, наблюдая развернувшийся в грязном переулке театр абсурда. Ноги, безвольно лежащие на асфальте, принадлежат не девушке, а мужчине, одетому… Одетому только в длинное распахнутое пальто.

— Сейчас я тебе устрою Королевский зоопарк, извращенец хуев, — ворчит она, сидя на корточках над распростертым телом.

Мне виден только объемный рюкзак, в петлю которого продета табачная трубка. Что-то мне это напоминает… С шепотом: «Ну и гадость», — девушка накидывает на голое причинное место мужчины край пальто.

— Мы живем, чтобы исполнять ваши желания, хе-хе. Хочешь быть единорогом — будешь. Зуб даю — все будут смотреть и удивляться, гад. Да не дергайся ты! — короткий тычок пальцами в шею, и мужчина снова обмякает. Странная девушка обшаривает карманы лежащего. — Оп! Трофей!

Складной нож щёлкнул механизмом, сверкнул в полутьме лезвием, ловко прокрученный между пальцами, и скрылся в кармане армейских штанов. Из бокового кармашка рюкзака неудавшаяся жертва вытащила тюбик клея и цапнула с асфальта пустую жестянку из-под пива. Что вообще происходит?!

— Мисс, вам помочь? — она оглядывается из-за плеча, и из-под козырька недоверчиво смотрят темные глаза.

— Да нет, я уже почти закончила. Вы, прохожий, проходите, куда шли. Идите-идите, не мешайте процессу.

Голос у нее миролюбивый, как и натянутая улыбка, а сама мажет дно банки суперклеем из тюбика. Я же не могу сдвинуться с места, наблюдая, как жестянка из-под пива пару мгновений спустя цветастым рогом торчит на лбу напавшего.

— Хм… а ведь на еще одну пакость хватит, — мажет клеем руки злодея и с силой прижимает их к небритым щекам. — Как там было … «О-о-о?! А кто это сделал?!».

Встает, отряхивая колени, но потом бьет себя по лбу. Отнятый нож снова щелкает в ее руке, когда она стоит над вырубленным противником. Дежавю, как укол в висок — я уже это видел когда-то. Пока я пытаюсь поймать воспоминание за хвост, плащ мужчины оказывается разрезан в нескольких местах от пояса до края.

— Сделал гадость — сердцу радость! Ибо нефиг маленьких обижать! — довольно упирает руки в бока и любуется картиной, а меня как бьет обухом по голове. Те же слова и взгляд из-под нахмуренных бровей, когда она повернулась и увидела меня. — Эй! А ты почему не ушел? Тоже будешь мне непристойные предложения делать? Или хочешь рядом с ним прилечь? — надвигается на меня, держа руку в кармане. — Дай пройти, шкаф!

Что-то было в этой гордо вздернутой голове, когда она прошагала мимо, хотя сама едва достает до моего плеча. Пока я стоял в ступоре, она завернула за угол и быстро ушла. Мне даже пришлось немного пробежаться, чтобы догнать ее.

— Мисс, мы не встречались? — вглядываюсь в профиль, который кажется мне знакомым.

— Навряд ли, — цедит сквозь зубы на ходу. — Такую громадину я бы запомнила.

— Но мне кажется, что мы все же были знакомы. И тогда вы были так же не согласны с… обидами.

— Как сказала одна выдуманная мудрая женщина: «Встречи невозможно забыть, их бывает трудно вспомнить», — смотрит на меня в упор, заходит сбоку, смотрит снизу, сменяя ракурс обзора. — Я не могу припомнить, при каких обстоятельствах мы встречались. Мы дрались или торговались?

— Нет, совсем нет, — губы сами разъезжаются в улыбке, хоть разум и кричит о невозможности встречи. Все же семьдесят лет прошло. — Когда-то давно мы…

— Молчи! Надо же мне хотя бы иногда напрягать память. Так, подойди-ка к крыльцу, — ставит меня перед каменной лестницей и начинает, не отрывая взгляда, подниматься спиной вперед, нашаривая пятками ступеньки.

Когда мы оказываемся на одном уровне, она замирает, подносит к глазам руку, загораживая себе обзор. Брови взлетают вверх и исчезают за козырьком.

— Триждыблядская Драконья Мать... и все ее семейство, балрог их дери… Художник Стивен? — последние слова я уже просто читаю по губам.

— Аста, как…

Договорить не успеваю, потому что она вихрем слетает ко мне со ступеней. И бьет острым кулаком в челюсть. Будь я прежним слабаком, меня бы этот удар повалил с ног. Это точно она — ее зрачки несколько раз резко увеличились и стянулись в черные точки, как круги на воде. Странная девушка Аста, рядом с которой я и в сороковых, и сейчас чувствовал сладкий ужас, как при скоростном спуске на русских горках. И тепло, словно она снова прямо на мне зашивает свой воняющий спиртом свитер, расправляя дыры от ножа пальцами.

***

Аста

Говорят, что холодные мурашки, волной ползущие по спине, — признак пролетевшего мимо призрака. Когда я ладонью заслонила здоровяка, оставив на виду только лицо — по мне словно пробежался табун ледяных кобылиц. Глаза милого мертвеца, что равнялись цветом с безмятежным небом. Невозможно… Смотрю глубже, но вот она — знакомая сияющая душа и дух, подобный кварцу. Может, просто новое перерождение? Смотрю еще глубже, добираясь до памяти. Вот мелькает в воспоминаниях высокий темноволосый парень, которого Стивен зовет Баки, вот бесчестные драки… и наши посиделки с костром. Но как это возможно? Человеческий срок жизни еще слишком мал, чтобы старость не приблизилась к нему ни на шаг за такой большой отрезок времени. А новое тело? Такое может сотворить с живой плотью только очень могущественная магия, посильнее моей. Может, он не совсем человек? Или над ним поворожили духи? Кем он был для них, если они вложили в его преображение столько сил? Почему скрыли его от меня? И главное — как? Я ведь ворожила для живого сердца и прекратила, когда оно замолкло.

Моя душа сейчас как шейкер бармена, куда накидали радость, смущение, обиду и ярость, а потом взболтали со всей дури, выписывая финты. Похоже, что ярости сыпанули с горкой.

Он шевелит губами, видимо, пытается что-то сказать, а у меня просыпается рефлекс на стресс. Можно сказать, что ударила я его нехотя — он даже не пошатнулся.

— Ты! ... Засранец! — хватаю его за грудки и трясу, а майка угрожающе трещит. Он даже наклонился, чтобы мне было удобнее орать ему в лицо. — Я целых три года жгла для тебя костры, чтобы ты не умер раньше времени! Три долбанных года! А потом еще шестьдесят семь лет лила вино на землю за упокой души! Какого хрена ты запросто ходишь молодым и сильным, а не ковыляешь старым мелким дедом, ты, гребанный потомок фейри?! У тебя ведь сердце прекратило биться, я знаю! Кто его остановил?! Скажи, и я вырву им позвоночник! Я им… И тебя вместе с ними… Гады! Твари! А-р-р-р!

Мужчины знают только два способа успокоить истерящую женщину — дать пощечину или обнять. Мне повезло, что Стивен все еще оставался джентльменом и применил второй способ. Хотя будет вернее сказать, что он просто решил меня обездвижить, потому что обнимал мою тушку, как питон добычу. Вывернуться можно, но совсем не хочется. Голова прижата к его груди, а в ухо мне бьется живое горячее сердце. Это самый удивительный звук в моем сумасшедшем мире — у фейри и духов сердце не грохочет, а значит, мой бро действительно жив.

— Вот я и дождалась от тебя обнимашек, Стивен Грант Роджерс, — улыбаюсь и выдыхаю. — Да-да, я помню, что ты не любишь, когда тебя называют полным именем. Но ничего не могу с собой поделать. Смирись с этим, Художник.

— Я думал, ты давно умерла. Сначала даже решил, что ты — внучка Асты, но слишком много совпадений, — придерживает за плечи. Видимо, опасается рецидива. — Ты жива… Как это возможно?

— Уж поверь, у меня те же вопросы. И это явно будет долгий разговор. Думаю, он пройдет лучше под чашечку кофе, — пытаюсь успокоиться, ведь уши и зубы от психов снова начинают чесаться. — История повторяется. Не проводишь меня к ближайшей кофейне, мой старый друг?

— Аста, я здесь сам давно не был. Как и везде, если говорить честно. В этот раз я не знаю, где находится «меняла», — и смущенно улыбается, отведя взгляд. Ну ни капли не изменился.

— Тогда просто пойдем по дороге. Может, судьба нам чего и подбросит? Как сейчас, — одергиваю его многострадальную майку. На трикотаже торчат два вытянутых «рога», которые я сжимала в кулаках. — Прости, я попортила тебе одежду. Взамен пироженка к кофе за мой счет. Может, предложишь мне локоть, как в старые добрые времена? Ноги трясутся, но в раскоряку ходить не буду.

Не успела я засмущать Стивена окончательно, как волоски на загривке встали дыбом, а где-то на краю сознания зашипел и оскалился лирим. Звериные инстинкты всегда настоящие, а не та жалкая отмазка, к которой прибегают подлые и нечистые на руку отдельные личности, — с другой стороны дороги к нам шел человек. Простой человек в простой одежде, но интуиция вопила резаной свиньей, пока я наконец не заметила в его ухе прозрачный проводок гарнитуры. Черт! Беру старого друга за руку. М-м-м… тепленький.

— Стивен, стой на месте и ничего не бойся. Меня, похоже, как-то вычислили.

Лирим выпустил уши и клыки, а мне приходится прижимать кепку к голове свободной рукой. Не то будет она торчать и болтаться на ушах, как каска на шишке в старых мультиках про мышь и кота.

Человек приближается к нам на десять шагов и начинает что-то искать за спиной, оружие, скорее всего. Я ловлю его взгляд и начинаю дышать в одном с ним ритме — прием для игры в прятки у магической малышни одного далекого Мира.

— Нас здесь нет.

Остановился, как будто налетел на стену, завертел головой, зашарил пальцами свободной руки по воротнику. Хм, а за спиной был пистолет. Стивен сжал ладонь и дернулся закрыть меня собой, почти вдавливая в стену. Зря — поц с пистолетиком все равно нас не видит.

— Я их потерял. Они просто растворились в воздухе! Я проверю дальше по улице, — и затрусил в сторону, откуда мы пришли.

Оглядываюсь на своего невольного сообщника. Что ж, он тоже ошарашен. Вон какой задумчивый у него вид — застывший взгляд, поднятые брови. Мою руку он так и не выпустил — мнет бедную конечность, проводя пальцем по покрасневшим от удара костяшкам. Его лапищи теперь под стать новому телу — большие и крепкие, едва похожие на узкие кисти Художника. С таким здоровяком надо объясняться мягко — вдруг он от стресса тоже сначала колотит, а потом спрашивает?

— Пожалуй, выпьем по две чашечки кофе — одной для разговора не хватит, — давай, делай невинную моську, Аста. — Ты согласен? Можем заключить Договор, если опасаешься подвоха.

— Эм… Мне стоит беспокоиться за сохранность своей души?

Я рассмеялась от его слов, а он, как в прежние времена, предложил локоть чисто из вежливости и воспитания. Но все же не сбежал, вопя о нечистой силе, — уже хорошо.

Мы почти отошли от этого проклятого места, когда на улицу выкатился еще один человек, чем-то похожий на нашего неудачливого преследователя. Видимо, пистолетом, гарнитурой в ухе и тем, что пытается говорить в ворот рубашки.

— Джон, они еще здесь! Их видно по камерам!

Ах ты ж черт! Закрываю рукавом лицо и быстро кручу головой по сторонам. Так и есть. На стене у крыльца, где Стивен вкусил моего кулака, а я его удушающих объятий, висела камера. Зашибись.

— А вот теперь нам точно стоит убраться. Пошли, камера не должна заснять переход, — тяну его в сторону переулка с «единорогом». Писькотряс так и валяется без памяти, светя причиндалами в свежие прорехи. — Парень из Бруклина, ты мне веришь?

— Верю, — говорит спустя пару секунд, не спуская взгляда с пока пустого простенка.

— Тогда закрой глаза и иди со мной, — обхватываю его за талию. — Готов?

— Да.

Ступая на Темный Путь, я хотела оказаться как можно дальше от этого переулка и спешащих к нему людей с оружием. Главное в таких перемещениях — четко и ясно представлять себе конечную точку, а не шастать наугад. Поэтому спустя секунду нас встретил сильный ветер, швырнувший в лицо как минимум ведро ледяной соленой воды.

— Господи, где мы? Что это за место? — пытался перекричать ветер мой спутник.

— Мы на архипелаге Огненная Земля, между Тихим и Атлантическим океанами. Это мыс Горн. Спрячемся за скалой, — орала в ответ я, поскальзываясь на мокрых камнях. — Тут всегда так холодно весной — за проливом Антарктида.

За скальной стеной суровый западный ветер почти нехотя стремился заморозить тело до костей. Мне пришлось оторваться от Стивена, чтобы распотрошить рюкзак, но все было бесполезно — я не собиралась забираться в такую холодину, так что свитера в этот раз со мной не оказалось. Но майку все равно надо выжать, стараясь не светить пупком перед слишком воспитанным парнем.

— Прости, я испугалась. Страх не лучший спутник для таких путешествий, — надеваю рюкзак обратно на плечи. — Пожалуй, придется нам с тобой обсохнуть и выпить три чашки — по одной на коварный вопрос. Как думаешь? — поворачиваюсь в его сторону.

— Четыре, — бесцветный голос перебил рев прибоя.

— Хм, что? — и замечаю, как он смотрит поверх головы.

— По четыре чашки кофе, Аста.

Сраженная внезапной догадкой, провожу пальцами по голове. И натыкаюсь на торчащие стоймя острые уши, покрытые темной шерстью. Кепку сдуло еще в первые секунды нашего здесь пребывания. Засада…

— Мой милый друг, скажи мне, ты сегодня с утра не пил?

— Нет.

— Может, вчера бухал как не в себя до самого рассвета?

— Я таким не занимаюсь.

— Зря, хорошее дело пропускаешь. Может быть, тебе прописали какие-нибудь таблеточки с занятными эффектами?

— Да зачем ты это спрашиваешь? — складывает руки на груди, возвышаясь надо мной скалой. — Зачем?

— Обрубаю себе возможности отбрехаться, — вздыхаю и смотрю в глаза. Странно, но ни отвращения, ни страха не вижу. — Нам нужно согреться и просохнуть. Я приглашаю тебя к себе домой. Я чту законы гостеприимства, а это значит, что не причиню вреда и ты выйдешь из моего дома в полном комплекте, с целой душой, всеми внутренностями и наружностями.

— Согласен, — ответил после недолгих раздумий. — Мне все равно не хватит на билет до Нью-Йорка.

— Тогда спускаемся. За поворотом стоит домик смотрителей маяка — нам нужна дверь, — лирим успокаивается, сворачиваясь в моей душе уютным клубком.

Эх, была не была! Надо же мне расспросить этого потомка фейри, где он прятался все время. И какая падла ему в этом помогла — ворожбу с костром и травами очень сложно обмануть, а значит, его сердце действительно какое-то время не билось.

***

Стив Роджерс

Мне кажется, что сейчас сорок пятый год, а я до сих медленно погружаюсь на дно Атлантики на борту Валькирии. И все увиденное: нелепое будущее, предложение Фьюри, опека ЩИТа и новая встреча со странной девушкой Астой — лишь бред угасающего сознания. И холод, пробирающий по самую душу, тому подтверждение. Иначе зачем Асте шептать в никуда «режим три»?

— Будь как дома, дорогой друг. Но я все же попрошу тебя разуться — слуг у меня нет. Ну и все равно обувь мокрая, — говорит, стягивая хлюпающий ботинок. — Кофе или горячее вино? Вино лучше греет.

— Мы договаривались на кофе, мисс, — Аста замирает, запутавшись в шнурках.

— Стивен, ты чего? Мы же вроде уже давно отбросили «мисс» и «мистер». Мы же бро…

— Я не знаю…

Обвожу взглядом холл… Логово безалаберного туриста, где на вешалках вразброс висят вещи, мотки веревок, ледоруб и порванный дождевик. Чуть дальше видна комната и угол софы, но стены так же захламлены.

— Мне все это кажется. Эта комната в два раза больше того ветхого дома, в который мы вошли, — носки оставляют мокрые следы на полу. Когда я успел разуться и забыть о разумном опасении? — Люди не могут внезапно терять из виду человека, стоящего прямо перед ним! Невозможно за секунду оказаться на другом конце Земли!

— Ну, допустим, не на другом конце Земли. Будь это так — плескаться бы нам в океане около Австралии. А так только в Южную Америку попали. Пха! Мелочи! — скидывает рюкзак. — Ну, раз это твоя галлюцинация, то пошли греться и сохнуть, — кричит уже из соседнего помещения.

Эта комната велика. На полу огромный ковер, в центре стоит диван с небольшим столом, у камина два низких и широких кресла. На стенах тускло бликует оружие — средневековые мечи-полуторники, топоры, странные сабли, несколько копий и луки с колчанами. Как будто смешали в одну кучу все эпохи. Грубое и утонченное, простое и украшенное чеканкой, поцарапанное и сверкающее полировкой. Одна стена полностью усеяна ножами.