Мои шальные дяди 2

Глава 6 Давид

Накрываю ей рот рукой:

- Спокойно детка, береги горло. Прекращай. Или я заткну твой рот другим способом.

Девчонка утихает, и я точно, дико, безмерно разочарован. Словно меня наеб@@@ потому что Бу заткнулась и молчит.

Смотрит на меня, вытаращив глазища и не верит, что я стою перед ней.

Много воды утекло…

Но, черт возьми, все, что мне хочется при виде ее, это найти предлог. Сгодится любая причина. Любая, чтобы прижаться членом к ее красивым обветренным губам.

Ее глаза блестят страхом.

Я уверен, что другая причина найдется скоро. Очень скоро.

То, что свело нас вместе до смешного, напоминает дежавю.

У нее то, что нужно мне, и я готов получить это любыми способами.

- Хорошая девочка, - неспешно убираю руку. – У хорошей, послушной девочки должно быть и поведение примерное. Верно?

Она кивает, продолжая трястись.

- И ты мне расскажешь все, что я хочу узнать. Верно?

Она снова кивает…

А вот и нет. Не верно!

Девчонка прячет взгляд, опускает глаза в пол, прежде чем кивнуть. Соглашается и кивает - на все, что я говорю. Слишком перепугана неожиданной встречей.

Хотя кому нежданной, а кому годами планируемой.

- Еще раз соврешь, накажу? – произношу я с угрозой, наблюдая, как она взмахивает ресницами и смотрит в испуге.

Ее сладкий рот приоткрывается в глубоком сиплом выдохе.

– Давай попробуем еще раз, Бу. Я задам вопрос. А ты в этот раз, скажешь правду. Возможно, ты не поняла меня.

Ее зрачки в глазах становятся огромными, она вдыхает.

- Где Тенгиз?

Я прижат к ее телу достаточно плотно, чтобы прекрасно чувствовать, как ее дыхание, убыстряясь меняется, становится поверхностным.

Грудь так и гуляет вверх-вниз. На это можно долго глядеть. Их вид завораживает. Медленно стаскиваю с ее рук мокрую курточку на пол.

Она не догадывается, зачем я это делаю.

- Я… понятия не имею. Не видела его также давно, как и тебя.

Голос у нее сел, дрожит хрипотцой.

Я вижу, куколка снова лжет. Плохая девочка, непослушная…

Она делает судорожный вздох и прячет глаза, облизывает губы и снова повторяет свою ложь.

Это злит.

Кто так врет? Кто ее этому учил? Разучилась за все последующие годы.

- Пожалуйста. Отпусти меня. Я ничего не знаю! – шепчет, так сладко, почти лепечет.

Я отступаю и с силой хватаю ее тонкую футболку обоими руками. Она с возгласом содрогается и подпрыгивает.

Дергаю вверх, так что она вынуждена поднять руки высоко над головой. Удерживаю мокрую белую ткань, вокруг ее тончайших запястий. Одним движением, безжалостно скучиваю вокруг них, как веревкой.

Буяна охает, начинает вертеться, вилять бедрами, пытаясь освободиться, выскочить из фиксирующей блокировки. На ее губах почти осязаемо читается отрицание.

Толкаю ее к стене. Она шлепается в нее всей собой. Хныкает, выдыхая протест.

Ткань больно сжимает ей запястья, теперь руки надежно связаны. Я легко переношу свой вес на одну ногу, а другую подняв, с силой вжимаю между ее ног.

В тот момент, когда мое колено касается ее обтянутой джинсами промежности, она чудесно замирает. Смотрит мне в глаза, как зайка в лапах волка, в моих лапах.

- Все, куколка, детские игры закончились. Ты выросла, теперь будет как у взрослых.

Для большой девочки, большущее наказание.

- Остановись, - молит в голос. – Я ничего тебе не сделала!

Из-за спины достаю охотничий нож, и глаза ее лезут на лоб. Держу его перед нею. Она громко сипло выдыхает.

- Батыров стой! Прошу! Не надо.

- Тихо, детка, - успокаиваю ее, внутри все коробит от того, как она зовет меня не по имени. – Т-с-с… не шуми.

Прижимаю лезвие к ее нежной коже, просунув острие между грудей бюстгальтера, поворачиваю надрезая стык чашек.

Лента и резинка хорошо режутся.

Она плачет, но стоит неподвижно.

Слишком близко нож.

Дышит, так часто и так ко мне близко, что я втягиваю сквозь зубы воздух.

Буянушка!

Ее звуки, нечто похожее на полустон-полумяуканье. И когда мое тело прижимается сильнее, она буквально вибрирует, ходит ходуном.

Подобные полустоны можно услышать только, когда член загоняешь женщине глубоко в горло. А милое мяуканье и лепет с хныканьем, когда ремень гуляет по пухлой и округлой заднице красотки.

Господи, Буяна была миленькой малышкой. Эти огромные глаза в обрамлении пушистых ресниц. Высокие скулы. Пухлый рот. Каштановые кудри. Раньше она их носила до плеч. Сейчас отпустила до пояса, из-за тяжести они лежат волнами. Сколько мужиков хотели бы намотать их на свой кулак и трахнуть такую конфетку в попочку?

Подобные фантазии заставляют дернуться в моих руках лезвие и перерезать стык лифчика по ее тихое оханье.

Ткань с виду вроде бы тяжелая, обвисла под мокрой тяжестью, но удержалась на ней. Раскрылась, как книжка, оголяя солнечное сплетение, не давая любоваться и разглядывать все остальное. Чертовы соски! Какие у нее они? Сколько раз я об этом думал? Тысячу?

Темные или светлые, розовые или цвета охры?

Пришлось кончиком ножа, подцепить сначала одну чашку и отвести ее, затем другую. Я осторожно, чтобы не задеть соски, не порезать, не поцарапать нежную кожу, убираю тряпки в стороны. Ее кошки на чашках напоминают ее саму.

Она встрёпанная, мокрая, и перепуганная настолько, что зажмурилась. Кусает свои пухлые губы белоснежными зубками. Терпит. Отвернула голову, всем видом показывая, как неприятно и судя по дыханию тревожно.

Я смотрю на соски.

Они розовые. Чертовки привлекательные ореолы бледные от перепуга. Грудь белоснежная. Соски на ней от напряжения торчат, как две маленькие ягоды цвета голубики. Хочется сожрать. У них точно есть вкус.

Какой?

Бу стоит неподвижно. Уязвимая и дивная.

Отрываю нож, и она айкает, ослабив на мгновение хватку, перехватываю ее запястья. Вгоняю нож в стену, с силой проткнув мокрую ткань между ее рук. А хочу вогнать не его и не в стену.

Накрываю ладонями восхитительные холмики. Рассчитываю обхватить каждый изгиб. Все что можно.

Кожа прохладная, нежная, мягкая. М-м-м…

Реакция возникает сразу. Нужно сказать предсказуемая.

Буяна дергается. Голова ее запрокидывается. Губы поджимаются и она рвет и мечет. На щеках вспыхивает румянец. Взгляд становится вызывающим.

Я наблюдаю, как она пытается безуспешно освободиться. Такие мокрые, скрученные футболки, плотно лучше всяких веревок обтягивают руки. Держат толстым жгутом, без возможности избавиться. Девчонка напрягает мышцы бедер. Не трудно догадаться для чего.

Предусмотрительно просовываю колено между ее ножек. Смотрю ей в глаза в большой задумчивости:

- Ты могла бы быть, и креативнее. Бить по яйцам того, у кого в руках нож и сила, не вариант. Думаешь, после этого от меня не будет проку? Ошибаешься, - оскаливаюсь жестко, чтобы она все поняла верно.

Больно щипаю ее правый сосок пальцами. Она взвизгивает, трясет головой и кусает губы. Да, куколка, теребить соски можно по-разному. Выбор за тобой.

- Итак, где Тенгиз?

Она поджимается и шумно дышит носом, пока пальцами оглаживаю оба ее соска, вполне себе приветливо. Они у нее твердые, дразнящее-мясистые. Почти бархатные.

Заглядывая мне в глаза, Буяна сердито бормочет:

- Я. Не знаю. Где! Он.

- Хм-м-м, а я думаю, знаешь. Вся проблема в том Бу, что ты лгунья. Ты знаешь, где он, верно? – я наклоняюсь к ней очень близко.

Шепчу ей в приоткрытые губы.

Мимолетные прикосновения обжигают.

– В этом наша сложность, Бу. Ты все время мне лжешь!

Сжимаю оба соска сразу, указательными и большими пальцами. Давлю, как виноградинки. Она вскликивает, протяжно стонет, но скорее от неожиданности, чем от боли.

Во мне это вызывает несказанное удовольствие и прилив чувств. Мои изощренно-чистые, глубоко-ясные фантазии о ней в сознании совокупляются с реальностью.

- Куколка, у людей есть разные признаки, того, что они лгут. Их очень много, - слегка уплотняю колено между ее ног и нежно поглаживаю пульсирующую вену на ее горле пальцами. - Паузы, опущенный взгляд, дыхание. Поверь мне. Ты не захочешь знать, что произойдет, если ты соврешь мне еще раз.

Пальцы на горле заставляли ее трепетать. От нажима моего большого, у нее сбилось дыхание.

- Больше я спрашивать не буду.