Лучший друг мужа

Глава 2. Фикус и помада

(От лица Екатерины)

Утро начинается с пыли. Она оседает на подоконнике тонким слоем, словно город за окном медленно превращается в пепел. Я провожу пальцем по стеклу, оставляя след, который тут же исчезает от дыхания. Фикус в углу снова сбросил лист — третий за неделю. Поднимаю его с пола, разглядываю прожилки, напоминающие карту метро. «Куда ты собрался?» — спрашиваю шепотом, но растение молчит, лишь шевелит листьями от сквозняка.

Владимир уже ушёл на смену. На столе — смятая салфетка с пятнами кофе и крошки чёрного хлеба. Прибираю, как робот: тарелки в раковину, крошки — в ладонь, салфетку — в мусор. Рутина — это клей, скрепляющий мою жизнь. Но сегодня всё иначе. В ящике комода, под стопкой постиранного белья, лежит тюбик алой помады. Купила её вчера в «АТБ», пока Владимир выбирал колбасу. Стояла у витрины десять минут, будто брала не косметику, а запрещённый препарат.

Закрываю дверь в ванную. Зеркало покрыто пятнами от воды, но я вижу своё лицо: бледное, с тёмными кругами под глазами. Помада в руке кажется ярче, чем в магазине. Откручиваю крышку — запах воска и чего-то химического. Провожу по губам. Красный цвет вспыхивает, как сигнальная ракета в тумане. Неузнаваема. Чужая. Красивая.

Фикус наблюдает. Говорю ему: «Ну как?» — и поворачиваюсь, будто жду одобрения. В тишине квартиры звук собственного голоса пугает. Смываю помаду, но след остаётся — розовая тень, как воспоминание о другом себе.

Внезапно звонок в дверь. Сердце бьётся так, будто пытается вырваться из клетки. На экране домофона — Роман. В чёрной куртке, с рюкзаком через плечо. «Владимир дома?» — его голос хрипит от холода. Говорю «нет», но он просит впустить: «Курсовую забыл».

Пускаю. Он снимает ботинки, оставляя мокрые следы на полу. Запах дождя смешивается с ароматом дешёвого геля для душа. «Чай?» — спрашиваю автоматически. Он кивает, садится за стол, где ещё лежит моя салфетка с розовым отпечатком губ.

Пока кипятится вода, наблюдаю за ним краем глаза. Он листает учебник, поправляет очки, которые сползают на кончик носа. Внезапно поднимает голову: «А вы всегда тут одна?» Вопрос застаёт врасплох. Пожимаю плечами: «Иногда радио включаю».

Он смеётся, но звук недобрый. «Я бы сошёл с ума», — говорит, разглядывая квартиру. Его взгляд останавливается на фикусе. «Этот ваш друг… Он давно тут?» — кивает в сторону растения. Отвечаю, что пять лет — с свадьбы. «Точно, как брак», — бормочет он, и в воздухе повисает тишина.

Наливаю чай. Его пальцы снова касаются моих, когда берёт кружку. На этот раз не отдергиваю руку. Тепло от его кожи проникает в запястье, поднимается по руке, оседает где-то под рёбрами. Он замечает мои губы. «Красиво», — говорит просто. Владимир бы покраснел от таких слов, но Роман произносит их легко, будто комментирует погоду.

Уходит через полчаса, оставив на столе смятый листок с номером телефона. «Если станет скучно», — бросает на прощание. Стою у двери, сжимая бумажку в кулаке, пока звук его шагов не растворяется в подъезде.

Вечером Владимир спрашивает, почему я накрасилась. Вру, что пробовала новый крем. Он хмыкает: «Тебе и так нормально». Ночью, пока он храпит, встаю и смотрю в окно. Напротив, в соседней хрущёвке, горит свет — там старушка кормит кота. Завидую им обоим.

Фикус сбрасывает ещё один лист. Подбираю его, кладу в коробку вместе с номером Романа. «Что будем делать?» — спрашиваю растение. Ответом служит тиканье часов, отсчитывающих секунды до следующего утра.

На следующий день повторяю ритуал: помада, чай, взгляд в зеркало. Но теперь красный цвет держится дольше. Стираю его только перед возвращением Владимира. Он ничего не замечает.

Роман звонит через неделю. Голос в трубке звучит глухо: «Можно зайти? Владимир попросил передать документы». Говорю «да», хотя знаю — это ловушка. Он приходит с коробкой конфет. «За чай», — улыбается. Внутри — шоколадные фигурки в форме сердец.

Мы сидим на кухне, пока за окном темнеет. Он рассказывает о лекциях, о глупом преподавателе, о том, как мечтает уехать в Киев. «А вы?» — внезапно спрашивает. «Я…» — начинаю, но понимаю, что мне нечего сказать. Моя жизнь умещается в три комнаты.

Когда он уходит, остаётся запах его духов — древесный, с горьковатым оттенком. Открываю окно, чтобы выветрить, но холодный воздух только усиливает его. Ложусь спать, прижимая к лицу подушку, на которой он ненадолго оставил след.

Утром нахожу под фикусом ещё один опавший лист. Кладу его в коробку рядом с конфетным сердечком. «Растёшь», — шепчу растению, но понимаю, что это вранье. Мы обманываем друг друга, чтобы не признать — зелёным здесь не выжить.

Ритуал с помадой становится ежедневным. Красный цвет — мой бунт, невидимый миру. Даже Роман больше не комментирует. Но иногда ловлю его взгляд на своих губах, быстрый, как вспышка фотоаппарата. В эти моменты кажется, что мы оба участвуем в игре, правила которой не решаемся озвучить.

Однажды, когда Владимир задерживается на работе, Роман застаёт меня у зеркала. Я не успеваю стереть помаду. Он замирает в дверях, будто увидел что-то запретное. «Не говорите ему», — прошу, и он кивает, серьёзный впервые за всё время.

Перед уходом он кладёт на стол новую помаду — дорогую, в золотистой упаковке. «Цвет вам подходит», — говорит, не глядя в глаза. Вечером выбрасываю тюбик в мусоропровод, но ночью спускаюсь за ним. В темноте, при свете фонарика телефона, он кажется волшебным артефактом.

Фикус молчит. Но когда я крашу губы на следующее утро, его листья шелестят громче обычного. Может, это аплодисменты. Может, предупреждение.