Moon never makes error

В южных частях Кореи испокон веков жили волчьи стаи, которые впоследствии превращались в неразрушимые кланы оборотней. Время шло быстро, некоторые такие новообразования не смогли сохранить свою свободу из – за более сильного соперника или же недостатка пищи. Вожаки таких, уже почти распавшихся кланов, преклонялись перед сильными и примыкали в их состав, чтобы потомство не вымерло, чтобы хоть один представитель рода остался в живых. Одни из самых сильных, сумевших не только сохранить свободу, но и укрепить свою позицию среди главных, были кланы Черных, Серых и Белоснежных. Последние проживали отдаленно от первых двух, удачно выбранная горная местность давала полную свободу в передвижениях членов клана. Однако Черные и Серые, в силу маленького расстояния, отделяющего друг от друга, были вынуждены постоянно воевать. Что Серые, что Черные хотели более обширную территорию для охоты и не боялись перейти на чужую зону. На этом их вражда не заканчивалась, у обеих сторон было поровну особей и воинов, и, соответственно, каждый стремился раздавить другого, чтобы, образовав на юге империю, править ею единолично.   Среди членов обоих стай были распространены ужасные слухи и домыслы друг о друге. О Черных поговаривали, что те без зазрения совести убивали слабых детенышей, чтобы не допустить их размножения, да и в целом считалось, что они были падки на кровопролития. А о Серых бытовало мнение, как о невольных, которые часто обращались за помощью к Белоснежным, в то время как Черные даже не ставили властителей снежных вровень с собой. Это было вдвойне унизительно для Серых.   В любом случае стаи очень тревожно относились друг к другу, сколько ни старались бы казаться равнодушными. Даже было принято решение запугивать непослушных детей ссылкой в соседнее поселение, а не банальным Бу под кроватью.   Именно из – за страха оказаться в числе Черных маленький Мин Гю вел себя более чем послушно, хотя Бо Гома, его друга, родившегося с ним в один день, это никак не останавливало от шалостей.   И сейчас тоже, отдалившись от надзирателя во время выгула волчат, Бо Гом определенно рисковал не только своей хитрой, но и многострадальной жопкой Мин Гюа. Каждый раз после выходок друга, почему – то знатно перепадало только Мин Гю, который каждый божий раз уговаривал друга не нарушать тот или иной запрет. Хотя, когда дело касалось этого своевольного альфы, никакие уговоры и доводы не были убедительными и не возымели эффекта.   — Бо, нас снова накажут, — тихо ворчал Мин Гю, забираясь на дерево.   — Я в прошлый раз тут был, никто ничего не заметил.   — Это когда я был наказан и заперт дома?   — Да.   — Ты хочешь, чтобы мне снова запретили выходить на улицу и превращаться в волчицу? — ворчал Мин Гю, крепко хватаясь за ветку. Когда разговор сам зашел о его наказании, омежка не удержался. Захотелось наконец поделиться пережитыми муками хоть с кем – то. Даже если сама причина этих ненастий была в роли слушателя. — Хоть представляешь, насколько это больно — две недели сидеть в комнате без возможности освободить сущность? — расстроенно заговорил Ким после маленькой паузы. — Да откуда знать альфе, к тому же из семьи приближенных к вожаку, все тяготы жизни из низов стаи.   — Правильно мыслишь, — ответил весело Бо, протягивая руку, за которую омега отчаянно вцепился мертвой хваткой. Одним мощным рывком, Бо Гом потянул мелкое тело Мин Гю вверх, а потом помог надежно сесть на самое массивное ответвление древнего, как сам мир, дерева.   Некоторое время понадобилось, чтобы Мин Гю смог перевести дух и со страхом на дне очей, взглянуть на открывшийся с такой высоты вид. Только – только пришедшее в норму дыхание, снова сбилось. Падкий на любое проявление красоты, будь то спокойная гладь воды, невесомо порхающая бабочка, длинные пальцы друга с мелкими волдырями или шрамиками или невыносимо красивая шерсть матери в ее истинной ипостаси, Мин Гю восхищенно и оттого рвано выдавил из себя:   — Это лучшее, что я видел.   — Если бы не я, никто не стал бы тебя таскать сюда, — омеге даже не пришлось отрывать взгляд блестящих глаз от пейзажа, чтобы убедиться в том, как горделиво, слегка задрав голову и выпятив грудь, альфа расхваливал свою особу.   Друг говорил правду. Никто в клане не возился с ним. Мин Гю не обладал ничем примечательным, был хрупким, невзрачным и в любой компании оставался в стороне. Невидимая граница надёжно сохраняла его вдали от сородичей. И его родители, заметив отчуждённость в действиях омежки, переживали и оттого воспитывали строго по правилам: занимались физической стороной, учили читать и писать, хотя этим умением владели лишь несколько старших волков, имеющие дела с Городом людским. Сколько бы они ни старались, но их ребёнка сторонились, пусть даже не открыто, показывая своё неприятие. Отец Мин Гю не хотел стать свидетелем того, как его единственный сын станет отшельником или покинет стаю, став бродячим. Будь он альфой, второй исход был бы не так страшен. Была бы надежда на то, что он сможет образовать собственную стаю, найдет себе пару, но Мин Гю был омегой, к тому же, совсем невостребованным, настолько бы это в их дни не прозвучало абсурдно. Даже сейчас с регулярной рождаемостью омег в каждом втором помете, лишали некоторых волков пар. Оттого грызения в феврале — марте стали носить с каждым годом более смертоносный характер. И предупреждения предков в сохранившихся легендах о том, что ближе к исчезновению оборотней, в лучшем случае останется одна самка в каждой стае, становились все правдивее.   Когда щенки высовывают любознательные морды из логова (по обычаю Серых, волчицы рожают только в истинной ипостаси и в семейном логове), становится известно наличие омеги, старшие начинают разговоры о возможном бракосочетании новорожденного с сыном – альфой или внуком. Эта договорённость одновременно имела вес и нет. Потому что у щенка в зрелом возрасте могла появиться связь с истинным, что было довольно частым явление, в таком случае помолвка теряла свою значимость. И, конечно же, бой за права на омегу никогда не отменялся, даже если он с самого рождения обозначился чьим – то. С намерением предъявить мнимое право на новорождённого к отцу Мин Гю никто не подходил. Родитель посчитал, что дело в цвете шерсти щенка – так как Мин Гю перенял расцветку папы, который родом был из снежных краев. Щенкам со смешанной кровью всегда было предвзятое отношение – они всегда выходили предельно слабыми. Первая причина для тревожного звонка в душе родителя. Со временем этих самых звонков становилось больше, а к совершеннолетию сына он и вовсе не находил тишину, постоянно обеспокоенный оглушающим звоном. Нервозность возрастала, запреты становились все больше, наказания за непослушания жёстче. Слабенький Мин Гю медленно ломался под этим грузом. Все хорошо знали, что творилось в семье Кимов, и, как всегда, игнорировали существования маленького омеги с его большими проблемами. Потому что он не был ни свой, ни чужой.   Время не стояло на месте, Мин Гю пережил первое своё лето, и заканчивающаяся осень была почти позади. Уже подрастающих щенков все так же отправляли на выгул под присмотром старшего поколения. Следили за каждым шагом и поворотом. Сегодняшний выгул поначалу отменялся из – за боязни мести Чёрных. Вчера под покровом ночи охотничий отряд Серых наткнулся на самку Чёрных с несколькими выродками, среди которых была пара омег. Прекрасно понимая критическую нужду Чёрных в приносящих потомство волчицах, отряд, ослепленный то ли завистью (прошлой весной в их поселении появилась только одна омега, и это странный Мин Гю), то ли редкой возможностью разом лишить врага трёх самок, они перегрызли всех. Самка в возрасте, кинувшаяся в схватку с сильными волками, пала первой, придавленная тяжелой тушкой хищника и клыками, рвущими горло. После матери задавить мелких скулящих щенков не составило труда.   Месть Черных была делом времени. Они никогда не простили бы смерть очень ценных волчиц, они в целом никогда ничто не прощали, разве что только своим. Так, с утра вожак запретил выпускать волчат с территории резервации, но энергичные альфы путались под ногами, совсем не имеющие понятия о грядущей опасности отвлекали встревоженных старших волков. Несколько из них успели успешно упасть в колодец, после чего их выискивали всей стаей. Ближе к вечеру вожак, получивший лишние проблемы от активности мелких и столько же жалобы, вынужден был дать добро, так, щенков все же отправили на полянки развеяться с тремя надежными воинами клана.   Щенки устраивали спарринги, наиграно кусали друг друга, а старшие, недавно отошедшие от смены патруля территории, пробежавшие за последние сутки много милей, лежали на вышке, положив большие морды на лапы перед собой. Их сонные глаза не упускали ни единого щенка из виду. Если кто – то из неуклюжих коротконожек выходил из поля зрения, то надзиратель мигом утробным рыком возвращал его на место. Солнце перед закатом грело тушки волков, глаза все чаще прикрывались от усталости, а мирная возня волчат успокаивала.   Черные напали молниеносно. С двух сторон. Пока с надзирателями разбирались несколько мощных волков с иссиня - черной шерстью, остальные кинулись за разбежавшимися щенками. Они, зная, как нужно поступать в таких случаях, пытались скорее скрыться в кустарниках или высокой траве. В лесу везде можно найти укромное место для маленького тельца. Волчата скрывались порознь. Но расстояние между кромкой дерева, в которое запрыгнул Мин Гю и кустарником, где успешно скрывался Бо Гом, было маленьким. Они следили друг за другом. Альфа не хотел оставлять слабого на произвол судьбы. В конечном счете спасение потребовалось ему самому.   Колотящееся сердце омеги на миг остановилось, когда черная пасть, вцепившийся за загривок друга, вытащила его рывком из укрытия. Омега не слушающимися лапами покинул свое место, почти не дыша, с огромными глазами смотрел, как друга убивали. Огромный волк, намного большего их вожака, подкинул тельце Бо Гома, чтобы на лету вцепиться в плоть клыками. Ряд острых зубов пришелся точно по тонкой детской шее с детской мохнатой шерстью. Могучий волк затряс головой, тело в его пасти трясло, кости хрустели одна за другой, Бо Гом уже не выл, а пищал. Через некоторое время маленькие лапки, оторванные от земли, задергались, а потом неподвижно повисли. Бо Гом перестал пищать, звать на помощь, жить. Волк кинул мертвого в сторону, уловив шорохи в чаще, побежал вглубь леса, не теряя времени.   Омега подошел к тельцу на протоптанной траве и упал сверху, уткнувшись мордочкой в мягкую шерсть. Слезы скатились по ней, а уши прижались к голове. Мин Гю обессилено завыл, приложив как можно больше скорби в вой. Члены стаи его услышали и стремительно кинулись на помощь. Им не дано было стать первыми, их опередил могучий черный убийца Бо Гома. Заприметив чужака в зарослях, направляющегося к нему, Мин Гю сильнее поджал хвост и уши и прижался к телу под собой. К слову, волчье тело теряло тепло стремительно, как и душу, покидающую его навсегда.   Волк подходил все ближе, оскаливаясь. А Мин Гю все также хотел сохранить тепло Бо Гома, ценой даже собственной жизни. Когда черный был близок к омеге, его сбил с ног вылетевший из зарослей волк с янтарными глазами поменьше телом, но гораздо выше чином, раз первый никак не ответил на нападки, а лишь уловив короткий рык, удалился, поднявшись с земли.   Мин Гю уже смирился с участью, уготовленной ему. Но не смог угасить страх, отчего заметался под чёрной шерстью нависшего над ним чужака.   Чужак сначала обнюхал волчицу, выпуская из самых глубин нутра странные звуки. Действия его не были агрессивными, однако вызывали страх не меньше, чем попытки у***ь. Первые укусы омега принял с закрытыми глазами, дернув телом без единого звука. Они были мягкими, не рвали шкуру. Казалось, он искал своими надкусами особое место. Лапки дернулись, несколько капель слез поспешно скатились с морды, как и кровь, окрасившая белую шерсть в красный, когда клыки чужака все же порвали шкуру. Чужак отстранился, по подсчетам Мин Гю слишком рано — он ведь ещё не умер. Омега боязливо открыл глаза и напоролся на жгучий взгляд янтарных глаз.   —  Я приду за тобой, — уловил мысль чужака Ким, прежде чем тот кинулся прочь. Омега в щели закрытых век видел, как он одним мощным прыжком исчез в зарослях. Сознание уплыло, вдали был слышен вой родных, но сил на скулеж совсем не осталось.   Тот вечер в памяти оставил холод, исходящий от тела друга, страх за жизнь и размытую картину на чёрном фоне с мерцающими янтарными глазами, ещё долго не позволяющую спокойно спать темными ночами.   Если память сотрясалась воспоминаниями, то тело устрашало со временем уродливо увеличившейся меткой, покрывающей всю шею сплошным шрамом. Она была неправильной по всем параметрам; неправильный возраст, когда ее ставили, при неправильных обстоятельствах, в неправильном месте и от неправильного оборотня.                                                                                             * * *