Осенённая ангельским крылом

Лекарство от скуки

Как же много всего осталось в прошлом!

Нет больше наивной и добродушной Галины Плавновой.

Нет «дикой штучки» Линды Делани.

Нет Луизы Мари Дюран — кем бы она ни была.

Есть Мари Амиди.

Верная и заботливая жёнушка, живущая в тени своего знаменитого мужа.

Однако, в тени она находилась не долго. Когда улеглись страсти медового месяца, Мари откровенно заскучала, не зная, чем себя занять.

В Голливуде всё частенько решали за неё.

В Париже приходилось постоянно думать о том, чем заинтересовать читателя, чтобы тиражи не падали — а вместе с ними и её гонорары.

В Квебеке партию "главной скрипки" играл Морис.

Мари жила согласно его расписаний и планов и всё чаще чувствовала, что ей жизненно необходимо занять мозги, пока они не заплыли жиром. Срочно требовалось занятие для души — если не работа, то какое-нибудь хобби. С лёгкой руки Мориса, она участвовала в нескольких благотворительных проектах, но этого ей явно было недостаточно. Не хватало именно СВОЕГО занятия.

Однажды утром, Мари рассеянно листала глянцевый женский журнал без малейших проблесков надежды найти в нём лекарство от тоски. И вдруг напряглась и «сделала стойку», как охотничья собака: «А что это у нас тут за объявленьице?». В затейливой рамочке оказался вдохновляющий текст: ведущая турфирма страны накануне сезона летних отпусков объявляла конкурс рассказов на около отпускную тематику.

Живо всплыл в памяти медовый месяц на Балеарских островах: вечерние винные посиделки, страстные ночи, ленивые утра... Отогретая заботой и любовью Мориса, Мари, как проснувшаяся после столетнего сна спящая красавица, жадно впитывала впечатления от окружающего мира - наблюдала за людьми на пляжах, в магазинах, в ресторанчиках, в аэропорту… Прислушивалась к разговорам, ловила тайные жесты, говорящие гораздо больше, чем красивые слова…Когда-то она так же поступала при подготовке к новой роли. Сейчас — просто училась жить заново. Быть новой версией себя. Помимо сувениров она привезла домой целый блокнот «творческих воспоминаний». И вот сейчас содержимое блокнота сослужило ей добрую службу.

Поначалу слова складывались в несколько тяжеловесные фразы. Так бывает, если долго не пишешь. Чем-то напоминает голос, пропадающий от длительного молчания: требуется хорошенько прокашляться, чтобы он зазвучал громко и чётко. Главное, не забрасывать свои попытки - в конце концов родится ладное предложение, за ним второе и дальше уже только успевай записывать, рассказ польётся полноводной рекой. Мари как будто заново прожила то действительно «медовое» время в объятьях любимого мужа, листая в памяти «странички» отпускных впечатлений. И ошарашила вернувшегося с гастролей Мориса приливом небывалой нежности и ласки. Обычно она бывала чуть отстранённой сразу после его возвращения: требовалось немного времени для того, чтобы перестроиться, привыкнуть к тому, что муж снова дома — протяни руку и дотронься.

С приездом Мориса дом оживал, а его хозяйка стряхивала с себя сонную меланхолию и порхала по комнатам большой и яркой бабочкой. К домашним хлопотам добавлялись выходы в свет, визиты вежливости, волонтёрская деятельность в организации Красного Креста - дни становились заполнены мероприятиями под завязку, а вечера принадлежали только им двоим. Поглощённая всей этой суматохой и заботой о муже, Мари совсем забыла об отправленном на конкурс рассказе. И очень удивилась, когда через месяц получила чек на сумму, достаточную для покупки не одного комплекта «шпилек и булавок». "Отпускной" рассказ получил премию за первое место.

- У нас гости? - Морис потянулся с поцелуем к Мари, одновременно пытаясь снять куртку.

- Почему ты так решил?

- В гостиной играет музыка, из кухни доносится запах чего-то жареного...ммм. Сейчас слюной захлебнусь...И ты как-то иначе выглядишь...не могу понять, что изменилось, но ты определённо какая-то другая...Ах, вот оно: глаза блестят! Да ещё как хитро! Ну, постой хоть чуть на месте...Дай обниму тебя, я соскучился...Так что же у нас за праздник? Уж не хочешь ли ты сказать…

Морис просиял. А вот градус веселья Мари заметно упал - она знала, каких вестей ждал муж.

Морис скучал по сыну.

Анна соблюдала предписание суда с точностью до запятой, и позволяла Ренье проводить с отцом ровно столько времени, сколько удалось выхлопотать адвокату Лангелитье во время бракоразводного процесса. Ни минутой больше.

Нерастраченная нежность прорывалась всякий раз, когда кто-либо из коллег Мориса приходил на репетицию с детьми или внуками, выплескивалась в любой другой ситуации, где рядом с ним оказывались дети. Не однажды муж заводил разговор о том, что он не против снова стать отцом.

- Прости, Морис, это не то, о чём ты подумал...

Как-то уныло опустив плечи — ей вдруг стало тяжело удерживать трепещущие за спиной крылышки успеха — Мари развернулась и побрела в комнату. Лангелитье сам не ожидал, что его разочарование окажется таким глубоким, но поспешил вслед за ней, обнял за талию, попытался развернуть к себе лицом…

- Подожди...Не убегай...Расскажи же, что случилось? Что зажгло таинственные звёзды в твоих глазах?

- Ах, Морис! Мы так мало разговариваем в последнее время. А если разговариваем, то исключительно о твоей работе. Я не привыкла…

Мари вовремя прикусила язык, чтобы не выдать себя с потрохами, упомянув о своей голливудской жизни, в которой все вокруг считались с её успехами, работали на них…

- Я просто не привыкла сидеть и ждать — когда же в плотном расписании мужа найдётся время и место для меня.

- Ой ли? Так и не привыкла до сих пор? Мне казалось, ты очень даже неплохо справляешься! Я имел неосторожность полагать, что в Париже ты устала от борьбы за существование и хочешь немного отдохнуть. О чём это говорит? Никогда не решай за другого, не посоветовавшись с ним наперёд! Давай-ка подумаем... Чем бы ты хотела заняться?

- Я уже занялась, Морис. - Мари бросилась в спальню и принесла номер журнала с напечатанным рассказом, и чек, сумма которого красноречиво намекала, что рассказ непременно стоило прочесть.

- Ты хочешь сказать, что отправила рассказ на конкурс, ничего мне не сказав?

Мари кивнула, в волнении покручивая прядь волос, выбившуюся из незатейливого пучка на затылке.

- Какой смысл трещать об этом прежде времени? Говорят, лучше не распространяться о том, что ещё не свершилось, не тратить энергию зря... Что-то не так?

Знакомая глубокая морщина между бровей Мориса прочертила переносицу зигзагом молнии во время грозы.

- Мне хотелось бы знать, чем ты живёшь, что для тебя важно — а ты не сочла нужным прочесть этот рассказ мне первому?

- Ну, извини...Я не подумала, что это так важно и значимо...Тебя и в городе не было...С другой стороны - что тут такого? Мне нужно отчитываться перед тобой о каждом чихе? Ты хочешь во всём контролировать меня? Тебе важно быть основным благодетелем в моей судьбе?

- Ещё чего не хватало! Я просто полагал, что между нами как-то больше доверия…

Мари с глубоким вздохом отправилась вглубь квартиры.

- Всё понятно. Праздник не удался…

Хлопнула дверь спальни. На стене чуть покачнулась картина одного из современных французских импрессионистов Лорана Парселье. Её яркие краски и позитивный сюжет рождали явный диссонанс с той тревожной атмосферой, что сгустилась в гостиной во время перебранки супругов.

Взгляд Лангелитье остановился на празднично накрытом столе, но голода он больше не чувствовал. Как когда-то в Париже, после того, как Мари ушла, оставив его в полностью растрёпанных чувствах, он казался себе первоклассником, провинившимся перед учителем.

Из кухни донёсся запах горелого мяса. В ту же минуту Мари выскочила из спальни:

- Чёрт побери! Курица! Я забыла выключить духовку!

Они стояли, обнявшись, посреди кухни, пока из духовки не повалил дым и не сработала чуткая пожарная сигнализация….

Понадобилось немало времени для того, чтобы разогнать дымовал и убедить консьержа в том, что пожарную службу вызывать не нужно. Обгорелая куриная тушка с закопчёнными костями, торчащими, словно балки разбомбленного здания, выглядела рукотворным памятником семейным ссорам и поэтому быстро перекочевала в мусорное ведро…

- А знаешь что, дорогая? Поехали-ка в ресторан и отпразднуем твой первый канадский успех как следует!

Сказано – сделано. Спустя двадцать минут - именно столько понадобилось Мари, чтобы собраться на этот праздничный ужин - захлопнули за собой дверцы заказанного такси, поджидавшего у подъезда. Покутили они на славу: не зря же Морис знал в ближайших пригородах практически все заведения, где можно вкусно поесть, укрывшись от любопытных людских взглядов в комфортных полутёмных закутках. Вернулись домой в два часа ночи и шикали друг на друга, выходя из лифта: их, конечно же, пробило посмеяться в самое неподходящее для этого время…От выпитого немного «штормило» и остановить приступы смеха никак не получалось...

В прихожей, быстро скинув с ног ботинки, Морис подхватил Мари на руки и отнёс в спальню. Осторожно, не спеша, муж снимал с неё одежду — как коллекционер, распаковывающий присланную с аукциона хрупкую вазу...А потом...Потом стало не понятно, от чего кружится голова: от выпитого или от того, что ласки и поцелуи заставляли кровь кипеть, пережигали в ней кислород, лишали дыхания...И забылось в этой любовной горячке всё недопонимание нынешнего вечера: растворилось, как кусок сахара в чашке горячего чая…

Уже засыпая, Мари пробормотала: - Нужно будет прогуляться по редакциям местных газет и журналов, вдруг пишущие о летних отпусках журналисты сейчас в цене?

Морис не смог удержаться от смеха. Потом обнял жену покрепче, пристроив руку под её грудью так, чтобы чувствовать, как удары сердца Мари отзываются в его ладони, и прошептал:

- Не нужно тебе никуда ходить! Кажется, у меня есть идея получше, чем обивание порогов местных газетёнок...

Через пару дней он познакомил Мари с Клодом Леру, который поначалу отнёсся к затее друга, как к очередному розыгрышу. Но, почитав оставленную на его строгий суд стопку рассказов, понял, что отмахиваться от Мари Амиди не стоит. Стиль, в котором она писала, был далёк от привычных канонов. Однако Леру сразу почувствовал, что излагать мысли на бумаге, сплетая их в замысловатое кружево текста, Мари любила и умела делать это «на отлично». Позвонив Морису, он велел позвать Мари к телефону и попросил написать «что-нибудь из более крупной формы». Чем она тут же радостно занялась, не замедлив получить выговор от Мориса за клубы сигаретного дыма, выплывающие из-под закрытых дверей её рабочего кабинета и расползающиеся по всему дому.

- Ты же говорила, что бросила курить!

- Ну, я тоже на это надеялась...Снова вот начала...

- Омерзительно! Твоим табаком пропахло всё, что можно и нельзя: портьеры, мебельная обивка, одежда… Твои волосы даже после душа пахнут табаком!

- Ну, начёт душа — это неправда...И что я могу поделать, если мне не пишется без сигареты?!

- Мари!!! Ты же знаешь, для моих связок вреден табачный дым! Я уже дважды их восстанавливал, больше не хочу. К тому же, врач не давал гарантии, что это возможно сделать и по третьему кругу… Я не могу рисковать своим голосом. Его отличное состояние - залог не только моего благополучия, между прочим!

- Снова только "Я, Я, Я"! А где же тут я? На задворках твоей жизни? Где-то там: за концертами, съемками, интервью и - самое главное! - твоими драгоценными голосовыми связками? Я тоже не хочу рисковать своим вдохновением! Придётся мне искать офис где-нибудь в городе, работать там…

- Это всё, до чего ты способна додуматься? Неужели не можешь противостоять вредной привычке?! Красивая молодая женщина — и добровольно разрушаешь красоту и здоровье…

- Ой, всё, прекращай проповеди! Я проветрю квартиру и постараюсь не курить дома…

С каждой ссорой в душе у Мари селился жирный червяк, грызущий эту самую душу, как сочное наливное яблоко. Но приходил вечер и они с Морисом мирились. Так уж повелось с того момента, как стали жить вместе - не ложиться спать в плохом настроении, проговаривать проблемы, обиды и тревоги. Земной шар продолжал вращаться в привычном ритме. И в целом всё было хорошо и ладно в их доме. Пока Мари не заметила, что они с Морисом стали всё меньше времени проводить вместе.

Он безвылазно торчал в студии, записывая музыку к новому мюзиклу. Даже разговоры по поводу того, чтобы обзавестись наследником, прекратил.

Она бешено колотила по клавишам компьютерной клавиатуры, выплёскивая душевную боль от вновь нахлынувшего на неё чувства ненужности и одиночества на страницы своих книг…

А теперь вот боль перестала выплёскиваться и рискует задушить Мари в своих смертоносных объятьях.