Плоть. Любовь, которую ты не переживёшь.

3

Щелчок.

Отец выключил телевизор.

Нахмуренный. Молчащий. Холодный.

Он медленно повернулся ко мне.

Глаза — как сталь. Лицо — камень.

— Это касается тебя, Аделин, — прорычал он.

Я не обернулась.

Просто продолжала готовить.

Молча. Спокойно. Но внутри всё вибрировало.

Когда все поужинали и разошлись по своим комнатам, дом постепенно наполнился тишиной.

Где-то хлопнула дверь. Где-то послышался зевок.

Кора со Лирой уже шептались в своей комнате.

Отец закрылся, как всегда, не сказав ни слова.

Я осталась на кухне одна.

Села за стол, передо мной — мясо. Моё мясо. Моя охота. Моя добыча.

Пахло густо, сладко, почти наркотически.

Я медленно отрезала кусок, положила в рот и почувствовала, как мир вокруг будто на миг замер.

И тут — Грей.

Беззвучно. Как всегда.

Открыл холодильник, достал холодную бутылку газировки, открыл и сел рядом.

Он молчал. Но его взгляд...

Как нож. Острый. Навязчивый. Ревнивый.

Я не обернулась, просто спокойно сказала, не прекращая есть:

— Что ты так смотришь, любимый? Хочешь меня — говори словами.

Он хмыкнул и сказал глухо:

— Я хочу тебя прямо сейчас. Здесь. На этом столе. Веришь?

Я ухмыльнулась, даже не удивившись:

— Не сегодня. Настроение — в нуле.

В следующий миг — глухой удар кулаком по столу.

Вилка в моей руке чуть не выпала.

Он навис над столом, лицо исказилось:

— Аделин, не начинай.

Отец и так зол, а я уже на пределе.

Ты решилась, да?! Стерва… Опять?!

Хочешь, чтоб я запер тебя в подвал, как тогда?!

Я медленно подняла взгляд. Мои глаза — лед и ярость.

— Грей, не порть мой аппетит... или ты станешь моим ужином. Завтра.

Я отложила нож.

— Если ты по глазам понял, что я снова “на следе” — не лезь. Я тебя предупреждала.

Он смотрел. Не дышал.

Жадный. Ревнивый. Безумный.

— Я сказала: ничего делать не собираюсь. Пока.

Я встала из-за стола, развернулась, пошла прочь.

Дверь в мою комнату захлопнулась с глухим звуком.

Я повернула ключ. Дважды.

Через мгновение — тихий щелчок ручки.

Он пробовал зайти.

Не вышло.

Он ушёл.

А я...

Я легла на кровать. Думая о нем. О Стамотологе...

Утро было душным.

Дом — будто давил на грудь своей тишиной.

За кухонным столом — все. Отец, Грей, Лира, Кора…

Никто не говорил. Даже вилка, падающая на тарелку, казалась взрывом в этом гробовом молчании.

Грей хмурый. Брови сдвинуты, кулаки сжаты.

Отец мрачен, будто буря надвигается.

— Ты сегодня останешься дома, Аделин, — холодно бросил отец, не глядя.

Я медленно подняла взгляд. Его голос был как цепь на шее.

— Это наказание. От тебя — слишком много проблем.

Глаза его вспыхнули, как угли в камине.

Я фыркнула спокойно, но внутри меня что-то зашевелилось — мрак, играющий в венах.

— Хорошо… Я приготовлю ужин и буду сидеть, как хорошая девочка, — прошептала я, пряча улыбку.

Они не знали — мне только это и нужно.

Ведь сегодня вечером я встречусь с ним.

---

Когда все ушли, дом выдохнул.

Я — вдохнула.

Тишина. Свобода. Запах свободы — пахло мылом, деревом и плотью.

Я взяла телефон и набрала его номер. Он ответил. Голос — глубокий, бархатный, врачебно-спокойный.

— Да, слушаю.

— Я хотела бы записаться на консультацию. Сегодня.

Только сегодня.

— У меня нет свободных мест, — ответил он, немного озадаченно. — Разве что после семи, когда все клиенты уйдут…

Я тихо выдохнула, глядя на отражение в окне.

— После семи. Идеально. Жду встречи…

---

Дом блестел.

Я убрала всё, как будто ждала гостей.

Ужин был на плите — просто для маскировки.

Душ. Холодный. Мягкий аромат лаванды.

Платье. Чёрное. Гладкое по телу. Губы алые. Тени дымчатые.

Я — ночь. Я — голод. Я — капкан.

---

Клиника стояла одиноко в центре города. Современная, стеклянная, но от него веяло теплом. Он остался ради меня — коллеги уже ушли.

Он был в белом. В очках. Его волосы слегка взлохмачены, губы сжаты — уставший, красивый, настоящий.

— Присаживайтесь, — сказал он.

Я легла в кресло. Он наклонился ко мне. Перчатки, маска, лампа в лицо.

Но я не смотрела на свет.

Я вдыхала его аромат.

Запах дерева, стали и мужской кожи.

Сердце билось. Виски стучали.

Он сказал:

— У вас… идеальные зубы. Редко вижу такие.

И в этот момент — я сорвалась.

Я резко схватила его руку, сорвала перчатку и вгрызлась в плоть.

— ААААААА!!

Кровь брызнула. Он закричал, оттолкнул меня. Я упала, но встала быстро — будто тень, будто зверь.

Пнула его в живот. Он согнулся. Я рассмеялась.

— Ты даже лучше, чем я думала…

Не бойся больно не будет...

Иди сюда сладкий мой!!!!

Я пнула ему в живот, и ударила кулаком в его лицо... Он упал на пол, а я бросилась на него.

Он пытался спрятать лицо, зашишался рукамы, но я снова кинулась — укусила предплечье, впилась зубами, как в мясо.

Тёплая, живая кровь — потекла по моим губам. Плоть жесткий от шока, заметно мясо мягкий.

Блаженство. Чистое. Животное. Необратимое.

И тут — резкий толчок. Меня оторвали. Швырнули на пол.

Я вскочила — злая, готовая растерзать.

Это был Грей.

Лицо злое, кулак уже сжат.

— Хватит! — рявкнул он.

И ударил меня в лицо.

Всё потемнело.

---

Он подня меня, я была без сознание.. И сказал стоматологу:

— Простите… Она… больна. У неё редкое психическое расстройство.

Прошу, не вызывайте полицию. Я всё оплачу. Медицинские счета, моральный ущерб. Только… не нужно.

Мужчина дрожал. На его лице — страх, настоящий. Его глаза метались.

— Уходите, — прошептал он. — Просто… уйдите.

Очнулась.

Глаза открылись медленно — как будто в них налили свинец.

Холод сковывал тело, как лёд по венам.

Подо мной — бетон. Надо мной — тусклый свет. Стены — серые, голые, без времени.

Подвал.

Мой подвал.

Я не могла пошевелиться.

На мне снова была эта белая рубашка для психов, крепко завязанная сзади — так, что руки прижаты к груди, а тело сковано. Я знала её слишком хорошо.

Она пахла мной, кровью, моими срывами.

Передо мной — он.

Отец.

Сидел молча на старом деревянном стуле. Спина ровная. Лицо напряжённое.

Но его глаза...

Они были злые.

— Что ты натворила, Аделин?! — грохнул его голос, как удар молота.

Я сглотнула. Не от страха — а от бессилия.

Его голос бил по мне, по голове, по телу, по душе.

— Я ведь предупреждал тебя! — продолжал он. — Предупреждал!

Ты хоть понимаешь, если он напишет в милицию… Тебя либо убьют, либо дадут пожизненно.

Ты глупая! Безрассудная!

Я хотела ответить.

Хотела защититься.

Но рот будто пересох.

Слова не шли. Только дыхание — тихое, слабое, чужое.

Он встал. Медленно. И подошёл ближе.

Смотрел на меня сверху вниз, как на упавшую волчицу, которая больше не может рычать.

— Грей тебя спас. — прорычал он. — Если бы не он, ты бы растерзала этого стоматолога. Как тех трёх...

— …которые исчезли месяц назад, — добавил он злобно. — Думаешь, я не знаю?

Я прошептала:

— У всех… вкус разный...

Аромат…

Он был особенный, отец.

Он зарычал:

— У тебя в холодильнике достаточно мяса! Помимо этих троих! Тебе мало?! — ударил по трубе, звук эхом прокатился по подвалу.

Я смотрела в пол.

Шёпотом:

— Я не хотела подвести тебя. Я просто… хотела именно его.

Пожалуйста… прости…

Он резко фыркнул:

— Я не одобряю это, Аделин. Ты наказана.

Развернулся и ушёл, хлопнув дверью. Замок защёлкнулся. Я осталась в подвале — одна. Связанная. С жаждой. С голодом. С мыслями о нём.

И тут дверь снова открылась.

Кора и Лира.

Мои сестрички-близняшки.

Обе в одинаковых фартуках. Волосы затянуты в пучки. Улыбки — натянутые, ледяные.

— Ну прости нас, сестрёнка... — пропела Кора.

— Отец приказал. — добавила Лира, доставая шприц и ремни.

Они подошли ближе. Одна села рядом, другая встала сзади.

Я слышала, как капает вода где-то в углу.

Как бьётся сердце. Моё. Или их?

Они знали, что делать. Это было не в первый раз.

Но в этот раз… я знала…

Я не сдамся.