4
1314 Words
— Сегодня ремнём ты не получишь, Аделин. — прошипела Кора, в руках у неё блестели тонкие иглы, звенели, как предвкушение боли.
Лира, зловеще улыбаясь, добавила: — Сегодня мы проколем тебе уши. Прямо в хрящ.
Я медленно подняла голову. Мои волосы слиплись от пота и пыли подвала, но глаза… глаза горели, как у зверя, загнанного, но не побеждённого.
Я фыркнула с хриплым смешком, хриплым, словно из горла вытекал дым: — Боитесь, да? Боитесь, что я освобожусь?
Обе отшатнулись.
Да. Боялись.
Им было холодно от моего взгляда. Он становился… охотничьим.
— Когда я выйду отсюда… — я шептала, медленно, с жаждой во рту, — я сожру вас. Медленно. По кусочку. Сначала кожу сдёрну. А потом — пальцы. Один за другим…
— Грей!! — панически взвизгнула Кора. — ГРЕЙ! ИДИ СЮДА!
Он пришёл.
Как всегда — тихо, сдержанно, безэмоционально.
Весь его облик кричал: “я здесь, чтобы контролировать то, чего боюсь больше всего”.
Он даже не смотрел мне в глаза.
Схватил меня резко, нагнул, как хищницу в клетке.
Его руки держали меня крепко — слишком крепко. Как тогда, когда он… любил.
Только теперь — это была ненависть.
Кора взяла молоток.
Лира — гвоздь.
Она подошла ко мне, положила его на ухо, холодный, как предательство.
— Не злись, — прошептала она с какой-то извращённой нежностью. — Этот метод должен утолить твою жажду.
Я не успела понять, что она имела в виду.
УДАР.
Прокол. Мгновение — и всё вспыхнуло кровавым светом.
— АААААА! — Я вскрикнула. Не от боли. От ярости.
Мои лёгкие свистели, дыхание рвалось, сердце колотилось.
Второй гвоздь. Она поставила его, не медля, как будто спешила.
УДАР.
Железо вбилось в хрящ, в нервы, в саму душу.
Я закричала. Нет — зарычала.
Крик вышел зверем.
Скрежет зубов.
Хлёсткая струя крови.
Боль. Такая, что сознание начало дрожать, отступать, терять смысл.
Грей... он просто отпустил меня.
Смотрел. И ушёл.
Боль осталась.
Она не утихала — пронзала, жгла, ревела в ушах.
Сестры дрожали, будто боялись собственной работы. Я смотрела на них сквозь слёзы, сквозь кровь, сквозь ненависть.
— Сожру вас, — прохрипела я. — СОЖРУ ВСЕХ.
Они ушли.
Тихо.
Я осталась — с пульсом в ушах, звоном, адом в черепе.
Все мысли — стерлись. От сильной боли я рыдала кричала.
Стоматолог? Нет он ушел из мысли, мозг отпустил. Взамен этот боль!
Теперь я знала только боль.
Она была моей сутью.
Звон. Стон. Рёв.
Я не знала такой боли.
Не могла представить.
Это была невыносимая боль — гвозди в моих ушах, как железные клыки, вонзившиеся в саму душу.
Слишком обидно.
Слишком жестоко.
Как могли они?..
Эта боль была чуждой, зловещей, как будто кто-то вложил в неё проклятие.
Я чувствовала, как что-то больное — гнилое, чужое — вбивается в мою голову, как заноза в сознание.
И оно не отпускало.
Не утихало.
Оно жило во мне.
Я упала.
Мир исчез.
Боль стала всем.
Как будто каждая клетка моего тела пронзена, как будто ток, холод и гвозди пронизывают меня изнутри.
Шок.
Мозг — не верит.
Сердце — срывается в пропасть.
Состояние, когда уже не кричишь — слишком поздно, слишком поздно.
Я потеряла сознание.
И даже в темноте мне снилась эта боль.
Она стала моей тенью.
Моим врагом.
Моим единственным спутником.
Боль не отступала.
Ни на секунду. Ни днём, ни ночью.
Круглосуточно. Без передышки. Без пощады.
Как будто гвозди стали частью меня — не металлом, а проклятием, распятым внутри моих ушей.
Я была измотана.
Сна не было.
Мыслей не было.
Только глухой гул, звон и раскалённый ад, что жил под кожей.
Еды не давали.
Голод разъедал меня, но каждый глоток воздуха отдавался комом в горле — от боли, от страха, от бессилия.
Я лежала в забытьи, без сознания, как труп, забытый в подвале.
И вдруг…
Кто-то приоткрыл мои губы.
Капли воды. Холодные.
Я глотнула — инстинктом, не осознанием.
Это был Грей.
Он смотрел на меня — в его глазах была боль.
Я прошептала, почти не слыша себя:
— Убери… гвозди…
Он покачал головой.
— Прости. Нельзя.
Он достал бутылку со спиртом.
Я поняла.
И не успела ни вздохнуть, ни взмолиться.
Он налил прямо на гвозди.
В уши. В плоть.
Жгло так, что глаза вырвались наружу.
Огонь, ад, кислотное пламя, боль, боль, БОЛЬ!
Я закричала — не своим голосом. Это был не крик человека, это был вой живого мяса.
Он молча ушёл.
А я осталась.
Теперь во мне была не просто боль.
Теперь было жгучее, едкое страдание, как будто душу протирали наждаком.
Месяц.
Целый месяц меня держали там.
Без света. Без надежды.
Только Грей заходил — приносил еду, тихо, как призрак.
Отец тоже приходил. Стоял. Смотрел мне в глаза.
В моих глазах — усталость, безумие, пустота.
Он кивнул. Только кивнул.
И сказал:
— Освободите.
Грей вернулся.
С ним — трое братьев.
Они держали меня крепко.
Гвозди… начали вытаскивать.
Тоже больно.
О, как больно.
Металл шёл с хрящом, с кровью, с частью меня.
И снова — тьма.
Сознание рухнуло, как дом из стекла.
Я провалилась туда, где не было боли.
Наконец-то.
Мы — каннибалы.
Но не те, что орут на улицах или режут в подворотне.
Мы — семья.
Обычная. На первый взгляд.
В подвале на цепи — всегда я.
Наказанная.
Потому что в отличие от остальных, я — жру жертв без разрешения.
Я чувствую. Я хочу.
Если кто-то мне понравится…
Если запах его кожи — мягкий, тёплый, как ваниль и кровь…
Я не могу сдержаться.
Я хочу его съесть.
С детства мне дана эта странная способность — острый нюх.
Я могла почуять человека на расстоянии. Его страх. Его волнение. Его вкус.
Мама и папа пытались быть нормальными.
Они скрывали прошлое семьи.
Бабушка и дедушка — настоящие каннибалы.
Любили жарить, вялить, тушить.
Но отца они растили как «нормального».
С любовью. Без искажений.
Без крови.
Отец стал военным. Сильным. Честным. Старшим лейтенантом.
Он встретил маму — и появился я.
Семья. Счастье. Дом.
Казалось бы.
Но в один день всё рухнуло.
Ночью, когда отец был на службе, в дом ворвались мужчины.
Изверги.
Они изнасиловали маму. Убили её. Забрали всё — деньги, вещи, остатки надежды.
А я… я была младенцем. Спала в другой комнате.
Выжила случайно.
Бабушка рассказывала, как отец стоял, глядя в пустую квартиру.
Он не плакал. Он опустел.
Он бросил службу. Сломался.
Погас.
Мы переехали к бабушке и дедушке.
Туда, где стены уже давно пропахли плотью и страхом.
Где настоящая семья знала, что значит жертвоприношение.
С тех пор всё изменилось.
Мы больше не притворялись.
Отец сломался.
После смерти мамы, он больше не был тем же.
Но не погиб.
Он стал — другим.
Тихим, пустым, но в его груди тлел один-единственный огонь:
месть.
Он начал охотиться.
Тех, кто был похож на них — насильников, убийц, тварей, которых система отпускает на волю.
Они исчезали. Один за другим.
Никто не знал, что с ними произошло.
А мы знали.
Он ел их.
Жадно. Без пощады.
Не ради вкуса. А ради справедливости.
Ради ярости, что не уходила.
С того времени он стал работать в кафе — у бабушки и дедушки.
Там всё было… завуалировано.
Кухня для избранных. Меню без названий.
А в подвале — другие блюда.
Но вместе с местью в нём родилось нечто светлое.
Он начал спасать.
Брошенных.
Изломанных.
Детей, как я.
Он вытаскивал их из приютов, с улиц, из кошмаров, из тьмы.
И мы стали — братьями и сёстрами.
Нас было много. Мы все — разные, но одинаково спасённые.
Нас кормили обычным: говядина, баранина, курица.
«Нельзя иначе,» — говорили взрослые.
«Чтобы не повредиться,» — шептали.
Все были сдержанны. Даже дедушка научился соблюдать границы.
Только я — нет.
Мне было восемь.
Ночь. Холодильник.
Я искала кусок мяса, чтобы просто поесть…
И нечаянно взяла тарелку бабушки.
Я не знала.
Я не думала.
Просто откусила.
И тогда…
Мир взорвался.
Это было не мясо. Это было… восторг.
Сладкий, насыщенный, как музыка.
Живой, тёплый вкус.
Момент абсолютного счастья.
Я чувствовала, как кровь бьётся в моих венах по-новому.
Как будто всё тело пело.
Как будто я впервые почувствовала истину.
С того дня я поняла:
Во мне что-то другое.
Не человеческое.
Не такое, как у них.
У меня не было страха.
Была тяга.
И это был мой дар.
- Writer
