6
1494 Words
Отец сидел на краю кровати, сжав руки в замок, будто пытаясь удержать собственную ярость. Его взгляд — тяжёлый, уставший — скользнул по моему лицу, и я увидела в нём не только злость, но и боль. Настоящую, глубокую, отчаянную.
— Аделин, хватит, — сказал он резко. — Ты думаешь, нам легко видеть, как ты превращаешься в это?.. Ты стала слишком... дикой. Хищной. Ты переступаешь все границы.
Я молчала. Он выдержал паузу.
— Если так будет продолжаться... — голос дрогнул, — я буду вынужден запереть тебя. Навсегда. В подвале. На цепи.
Я взглянула ему в глаза. Холодно. Спокойно.
— Ты ведь знаешь, что не сможешь.
Он долго смотрел на меня. Минуты три, может, пять. Потом сказал:
— Смогу. Даже если ты моя дочь. Придётся.
В его глазах сверкнули слёзы, но он не позволил себе расплакаться. Сдержался. Лицо оставалось каменным, а голос всё больше дрожал.
— Это моя вина... — выдохнул он. — Я не должен был привозить тебя сюда. Я хотел оградить тебя. Спрятать. Но слишком поздно. Если бы мама видела тебя сейчас... она бы не узнала. Она бы умерла второй раз.
Я продолжала молчать. Не оправдывалась.
Он вскрикнул:
— Аделин, остановись! Если у тебя ещё осталась совесть, если ты помнишь, что ты часть этой семьи — хватит охотиться на людей! Ты тоже человек. Не забывай. Я приношу тебе пищу — ешь их. Но больше никаких людей. Они невинные. А невинных мы не трогаем!
Он резко встал, захлопнул дверь с грохотом.
Я сидела в тишине. Молча. Рука дрожала. Но внутри было... спокойно. До странного спокойно.
Я пролежала почти три недели. Беспробудно, тихо. Еду мне приносили — мясо. Я ела, спокойно, без лишних движений. Иногда по ночам ко мне заглядывал Грей. Просто молча стоял в дверях, будто проверял: дышу ли. Всё было… сносно. Все думали, что я успокоилась. Что теперь буду вести себя как положено. Смирно. Послушно.
Но я просто копила силы. Поднималась. День за днём моё тело крепло, разум прояснялся. Аппетит вернулся, и я начала потихоньку двигаться по комнате. Смотреться в зеркало. Моя кожа — бледная, но чистая. Лицо — даже прекрасное. Волосы... длинные, спутанные, дикие. Я не трогала их — мне нравилось так. Натурально. Неручная зверь-девочка.
И вот однажды я решила — хватит. Хватит сидеть в комнате.
Я открыла дверь и вышла. За столом все разом замолчали. Будто мертвец зашёл. Смотрели на меня, как на привидение. Воздух стал плотным, напряжение можно было резать ножом.
Я улыбнулась, будто ничего не случилось, и спокойно села.
— Ну, здравствуйте. Добрый день.
Кoра дрожащими руками поставила передо мной тарелку, даже не глядя мне в глаза.
Я начала есть. Тихо, сдержанно. Потом подняла голову и сказала:
— Отец. Я решила.
Он смотрел на меня, будто надеялся на чудо. Ждал. Ждал, что я скажу "прости", или "я больше не такая". Может, ждал чего-то, что давно не услышал от меня.
— Как ты просил, — сказала я, — я больше не буду трогать обычных людей.
Он застыл.
— Но, — продолжила я, — разреши мне охотиться. На насильников. На убийц. На педофилов.
Он долго молчал. Потом, наконец, произнёс:
— Хорошо. Но помни: они сильнее, чем ты думаешь. И ты — женщина.
Я усмехнулась.
— Не волнуйся. Я всё-таки твоя дочь.
Он кивнул.
— Не каждый день. По графику.
— Конечно, — ответила я. — Можешь доверять. В этот раз — получится.
Все сидели в тишине. Напряжённо. Никто не верил своим ушам.
Я наблюдала, как один за другим они быстро доедают, будто хотят поскорее закончить этот обед — эту сцену. Один за другим встали из-за стола, оставив меня и Грея.
Я продолжала спокойно есть. Смаковала каждый кусок мяса. Жевала медленно, глядя на них. На каждое движение. Я видела, как Грей украдкой косится на меня, будто боится, что я заговорю.
И тут отец заговорил:
— Ну что, что будешь делать сегодня?
Я отложила вилку, вытерла губы салфеткой.
— Можно я пойду с тобой в кафешку?
Он вскинул брови. Хмыкнул:
— Не будешь делать глупостей?
Я приподняла уголки губ в лёгкой, почти невинной улыбке.
— Да ты что, отец. Я же сказала — не буду. Ни единой глупости. Обещаю.
Он взглянул на меня пристально. Молча. А потом откинулся на спинку стула и сказал:
— Ладно. Собирайся.
И мы пошли. Все собрались, молча, каждый в своих мыслях. Мы сели в машину и поехали в ресторан.
Мысли мои неслись прочь от реальности. К стоматологу.
Мой взгляд скользил по дороге, пронзая стекло. Вдруг я его увижу? Где он теперь? В каком он состоянии? Жив? Боится? Забыл?
Но вместе с этим из-под кожи поднималась старая злость — злая, дикая.
Я вдруг вспомнила отца. Как он запирал меня. Как держал, будто я — не дочь, а зверь в клетке. И где-то глубоко внутри, почти с наслаждением, я представляла, как вгрызаюсь в его плечо, вырываю плоть, слышу его крик...
Я хмыкнула. Почти шепотом, одними губами:
— Господи... откуда это?
Это же мой отец.
Но не только. Это же тот, кто предал.
Я прикрыла глаза на секунду.
Кора. Лира.
Как же я их ненавидела. Их лицемерные взгляды, как будто я — ошибка. Как будто они правы.
О, нет. Я не забыла. Я просто подожду. Я сделаю это медленно. Очень медленно. А может, и прощу их... может. Но не сегодня.
— Эй, — Грей слегка толкнул меня в плечо. — О чём опять думаешь, Аделин?
Я глянула на него и чуть приподняла бровь:
— Чувак, просто думаю, как сегодня работа пойдёт.
Я начала работать. Почти не выходила из кухни.
Пряталась там. Подальше от людей. От запаха их кожи. От пульса. От шепота крови.
Я делала вид, будто всё хорошо. Будто я меняюсь. И все верили. Или хотели верить.
День за днём. Работа. Мыть, резать, подавать. Повторять.
Я держалась. Изо всех сил. Но внутри всё бурлило.
А по телевизору всё ещё говорили о пропавших людях.
Их так и не нашли. И теперь новости были всё мрачнее —
насилие, убийства, грабежи. Город начал гнить изнутри.
Преступники расползались, как тараканы.
И никто не знал, что настоящая охота вот-вот начнётся.
И никто не знал, что те, кого съели раньше, были лишь началом.
Я хмыкнула и посмотрела на отца.
Он поднял взгляд и спокойно, будто между делом, сказал:
— Похоже, вечером мы прогуляемся, Аделин.
Я кивнула.
— Да. Обязательно.
Наступил вечер.
Отец собрал всех у входа и коротко сказал:
— Едьте домой. Готовьте ужин. Мы с Аделин — пешком.
Я только улыбнулась.
Что-то в его тоне было особенное. Спокойное, почти тёплое. Но я знала — он напряжён. И я — тоже.
Он накинул плащ, сунул в карман что-то тяжёлое. На всякий случай. И мы вышли.
Дорога была тёмная. Фонари мерцали.
Люди гуляли — смеялись, шептались, пили кофе на лавочках.
А мы шли. Молча. Я смотрела. Слушала.
Каждый шаг казался бесконечным.
Мы свернули в переулок. Он был тихим. Слишком.
Отец вдруг остановился. Прислушался.
Тонко. Почти шёпотом:
— Что-то не так… Пойдём домой.
Я кивнула.
— Хорошо. Но… ты иди. Я чуть позже.
Он резко повернулся ко мне:
— Опасно. Ты женщина, вообще-то.
Я посмотрела ему прямо в глаза:
— Я не маленькая, отец. Дай мне хоть немного побыть наедине.
Просто пройтись.
Он хотел что-то сказать. Но не успел.
Я уже развернулась и, не оборачиваясь, побежала обратно по переулку.
Свобода. Темнота.
Моя территория.
Я шла одна.
Улицы были почти пусты. Словно весь город знал — началась охота.
Моя охота.
Я двигалась медленно, будто растворяясь в ночи.
Фонари мерцали, отражаясь в лужах, как тусклое предупреждение.
Я гуляла, не спеша. Вдыхала тьму.
И вдруг — голос сзади:
— Детка, ты заблудилась?
Я медленно повернулась, глаза полны невинной тревоги.
— Да... и мне так страшно. Ох, как страшно.
Передо мной стоял здоровенный мужчина. Один.
Пахло от него остро: потом, табаком, алчностью.
Он подошёл ближе, и я прошептала:
— Может, вы проводите меня?.. Я совсем одна.
И так боюсь...
Он усмехнулся, удовлетворённо.
— Конечно, красавица. Без проблем.
Я взяла его за руку. Пальцы скользнули по жилам, по мускулам.
— Ух… какие у вас сильные руки.
Ммм… мне с вами безопасно.
Он рассмеялся, и сказал ты странная.
Не боишься от меня?
Я кивнула счего бы мне бояться. От такого красавчика. Ведь настояшых мужчин редко встретишь сейчас..
Он на мгновение замер, будто не ожидал.
— Может, — продолжила я, — вы зайдёте ко мне? Выпьем чаю... вдвоём.
А то одиночество сьедает меня.
Он согласился.
В глазах у него уже пылала жажда. Жар. Вожделение.
И… грязь. Я почувствовала. Его ауру. Кипящую, тёмную.
Горячая кровь. Жёсткое мясо.
Плоть, пропитанная насилием.
На теле — татуировки. Лицо знакомое.
Я вспомнила: его ищут. Убийца. Насильник.
Я улыбнулась.
— Пойдём… домой.
---
Мы зашли в дом.
Он огляделся и резко нахмурился:
— Ты же сказала, что живёшь одна! Что за…
Все в доме как раз сидели за ужином.
Они молча посмотрели на нас.
Я обернулась. Закрыла дверь. Медленно. Щёлкнул ключ.
— Садись, — сказала я.
Он рванулся к двери, но поздно.
Я прыгнула.
Мои пальцы сомкнулись на его горле. Он заорал, попытался сдёрнуть меня, но я вцепилась намертво.
Клыки впились в плоть.
Я кусала. Рвала.
Горячая кровь хлынула на язык. Солёная, густая. Жгучая.
Он стонал, брыкался, но я не отпускала.
Я была в своей стихии.
Ночь была моя.
И жертва — тоже.
- Writer
