Формула убийства

4

Изумленный опер Виктор Стрельников нещадно корил себя. Где же его хваленая наблюдательность, которую так ценят коллеги? Как он сразу не узнал в этой принципиальной старушке с умным цепким взглядом ту строгую, но совершенно нестандартную учительницу математики из специализированной школы? А ее жизнерадостные присказки: «дважды два — четыре» и «дважды два — пять» — как их можно забыть? Первая, одобрительная, сопровождалась сдержанной улыбкой, а вторая — колючим ехидным взглядом.

Вишневская еще в те годы дерзко игнорировала раннюю седину и совершенно не красила волосы. В те годы серебряная изморозь только начинала отвоевывать жизненное пространство в черных локонах молодой женщины, и вот — одержала безоговорочную победу.

Надо отдать должное, седина ее не портила. Модная одежда и современный макияж Валентины Ипполитовны всегда выделяли ее среди серых коллег, но сильная хромота в сочетании с незаурядным интеллектом и нетерпимостью к чужим ошибкам отпугивали потенциальных женихов. Она и раньше была одинокой, и сейчас Стрельников не заметил на ее безымянном пальце обручального кольца.

Валентина Вишневская раздробила левую ногу в юности в результате жуткой автомобильной аварии. Стоял вопрос об ампутации, но нашелся хирург-кудесник, который по кусочкам собрал сломанные косточки и сохранил красивой девушке живую ножку, хотя она и получилась короче и уже не такой стройной и гладкой, как невредимая правая. Так пятнадцатилетняя озорная Валя Вишневская превратилась из расцветающей красавицы в жалкую хромоножку. Одноклассники от нее отвернулись.

В студенческие годы развязные парни порой обращали на Валю внимание, но с одной единственной целью. Они считали, что девушка с дефектом более покладиста и не станет возражать, если они, такие крепкие и полноценные, завалят ее в постель. И бывало, что Валя верила наглецам и дарила им себя слепо и беззаветно. Но после каждого такого случая ее ждало горькое разочарование. Победитель не утруждал себя ухаживаниями и нежностями, потому что искренне верил, что облагодетельствовал калеку и имеет теперь право пользоваться ею, когда угодно. Особо циничные рассказывали о ней сальные истории и называли «хромой давалкой». Чаще всего так поступали невзрачные парни, которых отвергли красивые девушки. Вырвавшись из-под гнета собственной неполноценности, они превращались в безжалостных нравственных уродов.

Сполна хлебнув подобного «счастья», Валентина Вишневская после окончания педагогического института уже не верила ни одному мужчине и всячески сторонилась любых знаков внимания с их стороны. Сны о красивом принце, который нежным поцелуем снимет с нее оковы хромоты, остались в прошлом, подушка больше не намокала от девичьих слез. Вишневская сосредоточилась на работе. Не на карьере и показных результатах, а на повседневном незаметном труде школьной учительницы математики.

Она стремилась заинтересовать, удивить и увлечь учеников изучением своего любимого предмета. Свободное время Валентина посвящала самообразованию, сферой ее интересов являлось все многообразие проявлений законов науки в повседневной жизни. Особенно увлекали ее неразгаданные научные тайны. Она щедро делилась полученными знаниями и часто отступала от рекомендаций школьной программы, за что ей неизменно доставались шишки на педсоветах и восторг в глазах учеников.

Трудно сказать, чем бы закончилось столь своенравное поведение молодой учительницы в советской школе, если бы не случай. Мама одного из учеников поделилась сомнениями на ее счет со своей подругой. Та узнала подробности и поведала о странной учительнице своему отцу, директору лучшей в Ленинграде специализированной школы с математическим уклоном. Опытный руководитель навел справки, побывал на ее занятиях, и вскоре Валентина Ипполитовна Вишневская была переведена в его школу. Здесь приветствовались увлеченные преподаватели с нестандартным подходом и широкой эрудицией.

Валентина Ипполитовна поправила яркий шифоновый платок на шее и подошла к Стрельникову, продолжавшему пребывать в растерянности рядом с портретом Пифагора.

— Вы, Виктор, учились в нашей школе до седьмого класса, а потом перешли в обычную.

— Да, Валентина Ипполитовна, у вас хорошая память.

— Пока не жалуюсь. Я даже помню ошибки в ваших контрольных.

— Они были так интересны?

— Нет. Просто у других учеников они почти не встречались, а у вас их было много. Это запоминается. Вы правильно сделали, что сменили школу. — Бывшая учительница мягко улыбнулась.

Стрельников смущенно крякнул, словно почувствовал себя на уроке.

— Это не я. Вы посоветовали родителям, — напомнил он.

— Разве? — женщина выразительно прищурилась, словно обращалась к ученику у доски. — И вы об этом жалеете?

Старший лейтенант с улыбкой покачал головой. Его глаза торопливо пробежались по книжным полкам и вернулись к портрету Пифагора. Оперуполномоченный выпрямил спину и бодро отрапортовал:

— Возвращаясь к вашему вопросу, Валентина Ипполитовна, могу с уверенностью заявить, что проживающий здесь гражданин занимается математикой.

— Как дважды два — четыре!

Милиционер зарделся от давно забытой похвалы.

— Его зовут Константин Данин, — продолжила Вишневская. — Он на пять лет старше вас и был одним из лучших учеников нашей школы. Вы понимаете, что это значит?

— Догадываюсь. Ошибок в его контрольных вы уж точно не припомните.

— Зато я помню его красивые решения.

— Да-а, о каждом из нас остается своя память.

— Это лучше, чем полное забвение. Белое и черное предпочтительнее грязно-серого, — успокоила опытный педагог. — Вы были очень непоседливым мальчиком, и вот теперь — старший лейтенант милиции, сыщик! Я, признаться, всегда завидовала этой профессии. Родись я мальчишкой, глядишь, была бы вашим начальником.

Пожилая женщина вздохнула, и в этом жесте действительно почувствовалось сожаление. Вспомнив о своих прямых обязанностях, оперуполномоченный спросил:

— Где сейчас работает Константин Данин?

— В последнее время нигде. То есть работает, конечно, но дома.

— Дома? — Стрельников явно заинтересовался услышанной информацией. — Неужели нигде не ценят гения?

— Гением быть нелегко, Виктор. — Учительница сделала вид, что не заметила иронии в словах милиционера. — У них несколько иные представления о том, что такое успех или счастье.

— Это меня и пугает. Если Данин нигде не работает, значит, в момент убийства он мог находиться в квартире.

Вишневская скептически посмотрела на старшего лейтенанта.

— Я думаю, это неправильная версия. Как дважды два — пять!

— Вы что-то знаете? — с плохо скрываемым неудовольствием спросил Стрельников. — Софья Евсеевна упоминала о сыне, когда возвращалась домой?

— Нет, она ничего ни о ком не сказала. Спешила за кошельком.

— А кошелек, между прочим, на месте, — сквозь зубы процедил оперативник. Профессиональная уверенность вновь вернулась к нему. — Так чаще всего и случается, когда у******о происходит на почве бытовой ссоры.

— Да не ссорились они!

Милиционер снисходительно взглянул на пожилую женщину. Уж он-то мог бы поведать наивной учительнице о той грязи и мерзости, которая порой творится во внешне благополучных семьях и выползает наружу в виде таких вот бессмысленных убийств.

Входная дверь отворилась, в прихожей зашуршала снимаемая верхняя одежда. Стрельников мгновенно напрягся, прижался к стене, рука потянулась к наплечной кобуре. В голове просчитывались варианты: вернулась врач скорой, только что покинувшая квартиру, или пришел каяться главный подозреваемый? Бывшая учительница неодобрительно следила за рукой милиционера.

В дверях комнаты появился худой взлохмаченный мужчина с залысинами. На его вытянутом лице выделялись крупные пластмассовые очки с обмотанной изолентой дужкой. Неравномерная щетина на щеках говорила о том, что брился он дня три назад, причем совершенно неаккуратно. Свитер крупной вязки, вытянутый в вороте и локтях, и старые давно не глаженые брюки, украшенные снизу шрапнелью засохших брызг, дополняли портрет одинокого мужчины средних лет, лишенного женской заботы.

Вошедший человек смотрел в пол, беззвучно шевеля губами, и с изумлением заметил присутствующих лишь после того, как Валентина Ипполитовна, всплеснув руками, шагнула к нему и обняла за плечи.

— Костя, здравствуй. С твоей мамой произошла беда.

Константин Данин застыл посреди комнаты и тревожно уставился большими карими глазами на незнакомого ему Стрельникова, вынырнувшего словно из ниоткуда с самым суровым выражением на лице.

— Разрешите ваши документы, — сухо потребовал старший лейтенант.

— Паспорт там, в ящике. — Данин растерянно указал в сторону стола.

— Это Константин Яковлевич Данин, математик, сын Софьи Евсеевны, — представила мужчину Вишневская. — А это старший лейтенант милиции Виктор Стрельников. Вот вы и познакомились.

Милиционер не разделял дружеского тона пенсионерки. Он уже листал паспорт, не забывая поглядывать на странного математика. Данин заметил беспорядок на рабочем столе и бросился к нему.

— Что здесь творится? Я никому не разрешаю прикасаться к моим бумагам. Никому!

— Теперь эти вопросы — в моей компетенции, — отрезал старший лейтенант.

— Константин, здесь все так и было, — поспешила вмешаться Вишневская. — Милиционеры ничего не брали. А что-то не так?

— Кто-то рылся в моих бумагах. Мама никогда этого не делала. — Данин нервно перебирал разрозненные записи, будто что-то искал. Вскоре он истерически рассмеялся. Листы выпали из его рук и разлетелись по полу.

— Что-нибудь пропало? — тревожно поинтересовалась Валентина Ипполитовна.

— Да так, сущие пустяки. — Лицо математика, искаженное сарказмом, повернулось к милиционеру. — Что здесь происходит? Зачем вы здесь?

— В вашей квартире произошло печальное событие, Константин Яковлевич. А именно: у******о вашей матери.

Старший лейтенант следил за выражением лица Данина. Первые эмоции многое могут сказать о подозреваемом. Тот, словно не расслышав оперативника, перевел непонимающий взгляд на бывшую учительницу.

— Да, Константин, это так. Кто-то ударил Софью Евсеевну по голове. Она умерла.

— Вы разве ничего не заметили, когда вошли в квартиру? — с подковыркой спросил милиционер.

— Я? Нет, — покачал головой математик.

— Странно.

— Она на кухне, — подсказала Вишневская. Учительница знала, что в сосредоточенном состоянии многие ученые действительно все делают машинально и ничего не замечают вокруг.

Данин метнулся в коридор и натолкнулся на эксперта, деловито склонившегося над телом матери. Тот сделал строгий знак Алексею Матыкину:

— Никого сюда не пускать! Хватит, и так натоптали уже.

Молодой оперативник заслонил широкой грудью проход. Растерянный Данин приподнял очки, потер глаза и медленно вернулся в комнату. Худое тело беспомощно плюхнулось в видавшее виды кресло.

— Как вы понимаете, я должен задать вам несколько вопросов, — продолжил разговор Стрельников, буравя пытливым взглядом математика. Подавленное состояние Данина его вполне устраивало: в этом случае легче распознать заведомую ложь.

— Где вы были сегодня в последние полтора часа? — с напором спросил милиционер.

— В Петербурге, — устало шепнул Данин.

— Это и так понятно. Я спрашиваю, где вы находились в период, — Стрельников взглянул на часы, чтобы определить время преступления, — с одиннадцати тридцати до текущего момента?

— Гулял по улицам Петербурга.

— Вы вышли из дома одновременно с Софьей Евсеевной?

— Нет. Когда я уходил, она только собиралась в магазин.

— Допустим. Куда вы пошли?

— Домой.

— У вас есть второй дом?

— Нет. Я вышел из дома, чтобы вернуться в него.

— А цель вашей прогулки?

— Во время монотонного движения мысли упорядочиваются.

— То есть вы бродили бесцельно?

— Я думал. Что тут непонятного?

— Хорошо. Кто видел вас во время прогулки?

— Люди, не страдающие слепотой, при условии, что я попадал в их поле зрения и их глаза были открыты.

— Хм. Кто конкретно может подтвердить ваши слова?

— Каждый, кто меня запомнил и умеет говорить.

— Вы намерены и********я над следствием? — разъярился Стрельников.

— Я стараюсь отвечать на ваши вопросы максимально точно, — спокойно произнес Данин.

В комнату заглянул Семеныч. Его тонкие усики, требовавшие кропотливого ухода, лучше всего отражали натуру опытного эксперта: свою работу он выполнял аккуратно и тщательно.

Семеныч быстро оценил напряженную обстановку, поманил к себе Стрельникова и зашептал ему на ухо. Тот выслушал, медленно втянул носом воздух, что-то обдумывая, и решительно заявил:

— Так. Сейчас мы снимем отпечатки пальцев. С вас и с вас, — старший лейтенант указал на Данина и Вишневскую.

— Это необходимо? — поинтересовалась бывшая учительница.

— Это позволит ответить на важный вопрос.

— Тогда я не возражаю, — согласилась пенсионерка.

Пока эксперт обрабатывал полученные отпечатки, старший лейтенант выдал новую команду.

— А теперь, Валентина Ипполитовна, с вашей помощью мы должны воспроизвести точное положение тела в момент обнаружения.

Женщина понимающе кивнула, отложила ватку, которой протирала испачканные краской пальцы, и с готовностью прошла на кухню. Там она без «охов» и «ахов» принялась руководить молодым опером с физиономией боксера.

— Переверните ее, пожалуйста, лицом вниз. Да, вот так. Чуть-чуть сюда. Лицо было повернуто вправо. Левая рука согнута, прижата телом, а правая, наоборот, вытянута. Кисть лежала в луже среди рассыпавшихся цветов. Эти розы я ей подарила две недели назад, первого октября. Я только с лета на пенсии, и мне некоторые ученики до сих пор цветы дарят на день учителя, вот я с ней и поделилась. Софья Евсеевна ведь тоже учителем была, преподавала математику в ПТУ. Но о ней все забыли.

Валентина Ипполитовна укоризненно посмотрела на Стрельникова, будто он лично был  виноват в забвении погибшей учительницы.

— Не отвлекайтесь, — вежливо одернул ее старший лейтенант. — Посмотрите внимательно. Теперь все так, как вы застали?

Пенсионерка утвердительно кивнула.

— Да, именно так.

— А где до момента преступления стояла ваза с цветами? — поинтересовался оперативник, перебегая взглядом от Вишневской к притихшему Данину.

— На холодильнике. Вот здесь, — первой указала Валентина Ипполитовна.

— Ага, высоко. Значит, случайно зацепить ее при падении жертва не могла. — Он крикнул в коридор: — Семеныч, ты закончил?

— Готово, — подтвердил Барабаш.

— Зафиксируй картинку.

Эксперт попросил всех отойти и щелкнул несколько раз фотоаппаратом. Когда он закончил, старший лейтенант вопросительно посмотрел на него.

— Семеныч, что у нас с пальчиками?

— На вазе, которая послужила орудием убийства, имеются свежие отпечатки правой руки этого человека. — Эксперт без эмоций указал на Константина Данина.

Виктор Стрельников победоносно улыбнулся: дело и впрямь оказалось несложным. Его голос окрасился стальными нотками:

— Константин Яковлевич, мы задерживаем вас по подозрению в убийстве Софьи Евсеевны Даниной.

Старший лейтенант сделал знак оперу-боксеру. Матыкин мгновенно оказался рядом с математиком и железной хваткой сжал ему кисти рук.

— Зачем? Это же бессмысленно! — возмутилась Вишневская. — Константин здесь проживает, и его отпечатки, естественно, могут быть где угодно.

Милиционер поежился под сердитым взглядом бывшей учительницы, но проявил твердость.

— Увести, — кивнул он коллеге. — Вези в отдел.

Щелкнули наручники. Данин, молчавший все это время и напряженно смотревший в пол, еле слышно произнес:

— Теорема Ферма… из-за нее...

Он хотел что-то показать, но молодой оперативник подтолкнул упирающегося Данина к выходу.

— Пшел, — буркнул опер-боксер. — Следователю будешь про теоремы байки заливать.

Константин с трудом удержал равновесие. Его качнувшаяся голова оказалась около учительницы. Тусклые глаза под толстыми стеклами неожиданно посветлели. Данин шепнул:

— Там было не все.

— Да пошел ты! — ругнулся Алексей Матыкин и толкнул задержанного еще раз.

По коридору протопали две пары мужских ботинок. Эксперт Барабаш подхватил чемоданчик и хотел было уйти вслед за ними, но около входной двери задержался и пригляделся к простенькому замку. В его руке появилась отвертка.

Вишневская проводила растерянным взглядом сгорбленную фигуру лучшего ученика и повернулась к старшему лейтенанту.

— Это невозможно! Я тридцать лет знаю Костю Данина. Он не способен на такое. Он безобиден. Константин думает только о математике.

— В жизни чего только не бывает, Валентина Ипполитовна.

Стрельникову было жаль бывшую учительницу. Как и многие обыватели, она пребывала в святой уверенности, что убийцы и насильники существуют где-то отдельно от обычных людей.

— Пройдемте в комнату, — пригласил он. — Сейчас приедут из прокуратуры, и еще раз понадобятся ваши показания. После этого мы опечатаем квартиру.

— Вы совершаете ошибку! Костю нельзя арестовывать.

— Я делаю свою работу. Дальнейшее будет решать следователь.

Расположившись в комнате, старший лейтенант дождался, когда женщина чуть-чуть успокоится, и смущенно спросил:

— А что за теорему он упомянул?

Валентина Ипполитовна удивленно вскинула аккуратно выщипанные брови.

— Верно говорят: как корабль назовешь, так он и поплывет. Вам бы, Стрельников, только стрелять. Теорема Ферма — великая недоказанная теорема в математике! Ее более трех с половиной веков пытались доказать самые гениальные умы. Разве вы не помните, я рассказывала о ней в школе после изучения теоремы Пифагора?

— Я помню, что если нет доказательства, то это только гипотеза, а не теорема.

— Однако Пьер Ферма, который ее сформулировал, утверждал, что знает ее доказательство!