Никотиновая баллада

18 сентября

Во время вчерашней поездки на троллейбусе у меня сперли мобильник. Жаль было не столько вещицу, сколько полезную информацию, которая в ней хранилась. Особенно меня расстроила потеря телефона Гаврика. Я так и не собралась позвонить ему со времени нашей веселой и хмельной встречи в клубе. Но теперь, когда связующая нас ниточка была порвана, почувствовала острую необходимость его увидеть.

Мик поджимал губы и замыкался при любом упоминании о брате. Эта тема была для него табу. (Почему? – непонятно.) Он вообще в последние дни стал каким-то другим: больше молчал, погруженный в себя, и в то же время периодически срывался, обижаясь по пустякам. Я  сильно сомневалась, что сумею выцарапать у него адрес его ближайшего родственника.

Впрочем, я знала дом и знала имя. Хорошо, что в тот раз я провожала своего кавалера, а не наоборот. Видимо, пришла пора наведаться в гости.

Память у меня фотографическая, поэтому я мигом нашла новенькую семиэтажку и нужный подъезд. А дальше застопорило. Квартир было предостаточно,  номера я, естественно, не знала. На мое счастье у подъезда стояла скамеечка, а на ней – старушка, из породы всезнающих. К ней я и устремила торопливые шаги.

- Простите, вы не подскажете, где я могу найти Гаврилу?

- Заславского, что ль?.. Да где ему и быть, как не дома. Наркош окаянный. Вечно к нему шляются паскуды разные, весь подъезд уже загадили. Мы уж и милицию вызывали, и к властям обращались – все без толку. Мамаша с папашей у него богатенькие, отмазывают сыночка…

- А номер квартиры не подскажете? – прервала я поток словесного мусора.

Ненавижу старых сплетниц: до всего-то им дело есть, все-то вокруг дерьмо и падаль, и лишь они одни хорошие и несправедливо обиженные.

- Седьмая. А тебе зачем? Ты кем ему, собственно, приходишься?.. – Я не ответила, двинувшись к дверям. Вдогонку донеслось злобное шипение: - Понарожала земля хамья… И откуда только такие берутся? Что б тебе пусто было!..

Внутренне передернувшись, я обернулась:

- И вам, бабушка, всего самого лучшего!..

Я долго терзала дверной звонок, но либо он не работал, либо меня не слышали. Только спустя десять минут непрерывной долбежки кулаком и носком ботинка дверь соизволила открыться. Создание, стоявшее на пороге, выглядело столь маргинально, что трудно было даже с уверенностью определить его пол: складки мешковатой рубахи скрадывали фигуру, сальные плети волос падали на лицо с серой кожей, запах грязи и пота с легкостью преодолевал разделявшие нас полметра.

- Я могу увидеть Гаврика? – Несмотря на захлестнувшее омерзение, я старалась говорить вежливо

- А Гаврик… он того… Спит, наверное. Я его сегодня не видел.

- Можно пройти?

Я протиснулась в прихожую, не дожидаясь ответа и потеснив грязное существо. Оно так и осталось подпирать косяк, тупо глядя мне вслед.

Квартира была огромной, двухэтажной, и феноменально загаженной. Еще поражало почти полное отсутствие вещей. Зато тут и там попадались тела в отключке. Въедливая старушка на лавочке, похоже, была права. Похоже, мальчик и впрямь нежился в дерьме по самые ушки. Если б он не был точной копией Мика, если б не искристое обаяние, плескавшееся в его глазах и речах месяц назад, я бы развернулась и ушла, едва увидев бесполое чмо на пороге.

Хозяин обнаружился на втором этаже. Гаврик сидел в проеме ванной, левая рука была перетянула жгутом, в вене торчал шприц. Сначала мне показалось, что он мертв или вот-вот отойдет – от передозы. Но он улыбался, и перекошенная физиономия выражала высшую степень блаженства.

Я не часто в своей жизни сталкивалась с наркотиками. Точнее, один раз - после ссоры с Миком, когда он в запале бросил мне в лицо, что для окончательного падения мне осталось лишь спиться или сколоться. Назло ему я купила какой-то дряни у барыг и загнала в себя. И три дня болталась на грани смерти, поскольку у меня оказалась какая-то индивидуальная непереносимость определенных препаратов. Врач «скорой», которую в конце концов вызвала соседка, сообщил, что даже обыкновенная травка, которая уже легализована в нескольких странах, может стать для меня билетом на тот свет. А жаль. Наркоманка из меня вышла бы знатная. Я и так не отличаюсь кротостью нрава и стабильностью психики, а под кайфом вообще наступил бы трендец. Ну, да не судьба.

Как выводить человека из наркотического транса, я понятия не имела. К крови я отношусь спокойно – успела повидать всякого – поэтому для начала вытащила из вены шприц. Затем поволокла улыбающееся туловище в ванну, решив, что от холодной воды вреда не будет. Битый час я приводила Гаврика в чувство и, боюсь, половина того, что я делала, было неправильно: мои пощечины, скажем, вряд ли способствовали улучшению его самочувствия. (Правда, они дали мне возможность выплеснуть большую часть злости.) Наконец, мы с ним оказались сидящими на полу не менее загаженной, чем вся остальная квартира, кухни.

- Ты кто? – выдал Гаврик, пристально разглядывая что-то над моим левым ухом.

- Твоя галлюцинация.

- Ясно… - Он меланхолично кивнул.

- Ты что, не помнишь: клуб, кошки, разговаривающие с богами?..

- Почему же, помню… Ты – Наташа. Тату. И как ты сюда попала?..

 Он говорил, словно проталкивая слова сквозь толщу воды. Ни былого блеска, ни искристости – полнейшее равнодушие в интонациях и тусклых заплывших глазках.

- Это не важно.

Я понимала, что нужно уйти. Желала этого всеми своими фибрами, но отчего-то продолжала сидеть. Прошло, наверное, минут десять, пока я не собралась с духом и не встала – но тут он схватил меня за руку. Я инстинктивно дернулась, и он тут же выпустил ее. Ладонь Гаврика была влажной и горячей.

- Я тебе противен, да? Омерзителен?.. При взгляде на меня тебя тянет блевать?..

Сейчас он не был похож на Мика, ну ни капельки. Черты лица заостренные, под глазами мешки, губы грязно-фиолетового оттенка. Главное же – безжизненный взгляд. Словно это он, а не его брат-близнец, является призраком, или даже трупом, вылезшим из могилы.

- Это не совсем так: иначе я не стала бы возиться с тобой столько времени.

- Зачем ты это сделала? Мне было так хорошо, а теперь – паршиво… Почему, когда я весел, вокруг меня люди, их много, и они забирают у меня радость, сосут ее, подобно вампирам, а когда мне хреново, я совсем один?..

- Ни фига себе один! Да у тебя полная хата народа.

- Это не люди, это падаль. И хотя я тоже почти что падаль, мне противно их общество. Прошу, посиди со мной, раз уж ты пришла! Хочется поговорить с живым человеком. Ко мне даже Анжелка уже не приходит – хотя она тоже давно не живая. Она всего лишь разрисованная кукла...

Мне не было его жаль. Только горечь – от сравнения с тем беспечным остроумным парнем, с которым мы накачивались коктейлями в клубе, а потом бродили по утренним розовым лужам. По-прежнему тянуло уйти. Но из разговора с ним могло выплыть что-нибудь любопытное. Да и не зря же я тащилась сюда и мучалась с его отрезвлением?

Усевшись на табурет (предварительно смахнув с него пару пустых и вонючих консервных банок), я приготовилась слушать жалостливую историю – ведь все люди страсть как любят себя жалеть. Но Гаврик вновь насупился и замолчал. Пришлось заговорить мне:

- Ну что, так и будем играть в молчанку? Если ты хочешь мне поведать, какие все люди сволочи, как они толкнули тебя на путь разрушения твоей бессмертной души и твоего цветущего тела – можешь начинать. Я слышала такие истории пачками, и я не поверю ни единому твоему слову, но будет хоть какое-то разнообразие. Но если ты решил провести остаток вечера в тишине, то я, пожалуй, пойду.

- Ты дура. Я прекрасно понимаю, что сам во всем виноват, и не собираюсь искать козлов отпущения. И все же, если бы Мишка не умер, все было бы по-другому. Это я должен был погибнуть тогда – из-за собственной глупости и позерства.

Опа! Интересный поворот. Я проглотила оскорбление и приготовилась внимательно слушать.

Гаврик не смотрел на меня - упирался тусклым взглядом в собственные колени в замызганных джинсах.

- Мы с ним никогда не ладили. Говорят, близнецы – самые близкие друг другу люди, но у нас было не так. Он был маменькиным сыночком: правильный, причесанный, умненький, а я был другим. Даже друзья-приятели у нас были разные. Вернее, у меня они были, а у него не было друзей вообще. Все потешались над его трусостью: он не хотел участвовать в наших рисковых забавах, не решался даже спрыгнуть с крыши сарая – с каких-то трех метров. Однажды мы накупили петард, чтобы запалить их во дворе дома. Мишка гулял поблизости, но к нашей компании не приближался - знал, что это чревато. Но когда мы начали их поджигать, все-таки подошел. Я поспорил с одним парнем, что подожгу самую большую петарду и удержу ее в руке, пока она будет рассыпать искры. Мы были мелкие и не понимали, как это опасно. Мишка заорал, чтобы я этого не делал. Мы с ним стали ругаться, а потом я сказал парням, чтобы двое из них подержали его, пока я буду геройствовать. Мне было дико страшно, но я знал, что я намного храбрее, чем брат, и меня подстегивало то, что на меня смотрят с восхищением, а над ним смеются. Я поджег петарду, сжимая ее в руке. И крепко зажмурился. Поэтому не видел, как он вырвался и рванул ко мне. Мишка выхватил у меня искрящуюся палку и хотел отбросить, но не успел – фитиль оказался очень коротким. Наверное, он бы выжил, лишь получил ожоги лица, но одна из ракет угодила ему в глаз. Глубоко, до мозга…

Гаврик замолк. Затем снова заговорил – медленно и словно сквозь сон:

- А потом  начался ад… Мать поседела, отец получил инвалидность. Нет, они ни в чем меня не обвиняли, напротив, я стал для них центром мироздания. Пупком земли… Но мне некуда было деться от чувства вины. Уж лучше бы я сдох тогда – ведь именно так и должно было быть. Так было бы правильно… Но погиб Мишка… А я?.. Я теперь – как последняя тварь, как загнанная в угол крыса, отгрызаю себе одну лапу за другой… Я думал, это пройдет со временем, но нет, становилось только хуже. Пока пару лет назад я не открыл лекарство, которое хоть ненадолго позволяет заглушить чувство вины и дикую тоску… И я уже не смогу отказаться от него. Никогда. Ни за что…

Он опять замолчал. Я тоже молчала, не зная, что говорить на такое.

Гаврик утверждал, что они не были близки с братом, но, судя по тому, как он терзается столько лет, это не так.

Я пошевелилась, и он вздрогнул. Взглянул на меня осмысленно, словно только что увидел.

- Уходи! Убирайся немедленно. Не знаю, какого черта я тебе все это наплел. Забудь! Видно, опять барыги герыч с какой-то дрянью разбодяжили... Все неправда, что я говорил. Бред наркомана… Развесила уши, да? Остренького захотелось?.. Выкуси. Бред, бред…

Ненавижу, когда мне грубят, даже если понимаю, что это не от злобы, а от безысходности.

Гаврик настиг меня у дверей и протянул ручку и клочок бумаги.

- Слушай, можно я тебе как-нибудь позвоню? Запиши номер, плиз.

Я молча нацарапала номер.

Щелкая замком, он выдавил:

- Извини, не хотел тебя обижать.

- Ты меня нисколько не обидел. Я давно разучилась обижаться.

После запаха, царившего в притоне, уличный загазованный воздух показался благоуханием. Я неторопливо прошлась по бульвару и повернула к Конторе: в последнее время бываю там нерегулярно, и денег стало катастрофически не хватать.

Как оказалось, доза приключений на сегодняшний день не была исчерпана. Я попала с корабля на бал: от наркоманов – на облаву. Это было достаточно обыденное явление: хозяйка заведения отличалась патологической жадностью и потому платила, кому надо, с завидным непостоянством. Естественно, «крыша» считала своим долгом периодически напоминать о себе.

Девчонки психовали и тряслись во время таких воспитательных акций, а я дышала ровно: ничем, страшнее штрафа, дело не заканчивалось, да и тот выплачивала хозяйка.

Но сегодня был явно не мой день. Во-первых, менты попались какие-то оголтелые и невменяемые. Во-вторых, у меня не оказалось документов. Поэтому девчонки, отдрожав, вернулись к своей работе, а меня отволокли в отделение. Хорошо хоть, сунули не к бомжам в обезьянник.

Кроме меня в камере была лишь одна девчонка, взятая за то же, что и я. Она ревела в полный голос. То была истерика в завершающей стадии – когда слез уже нет, а дыхание никак не восстановить: судороги перехлестывают горло.

Я присела рядом.

- Ты чего?

- Н-ничего. Все в п-п-порядке…

- Что-то не заметно.

- А тебе какое дело?!..

Она права: какая мне разница, что там у нее стряслось? Правда, сидеть в непосредственной близости от всхлипывающего сгустка отчаянья не слишком весело. Я прикрыла глаза, надеясь забыться в ожидании каких-либо действий со стороны нашей доблестной милиции, которая, как известно «нас бережет – сначала поймает, потом стережет».

Прошло минут пять. Девчонка умолкла, а потом забубнила - не выдержала, что и понятно: ей нужно было выговориться, а единственные уши в округе лишь у меня.

- Я тут с самого утра торчу! Мне еще восемнадцати нет, и я, чтоб Егора (хозяина нашего) не подставлять, сказала выдуманные данные. Они меня в базе не нашли и здесь оставили. Каким-то приемником грозили и еще черте чем. А я все равно молчу. А потом дядька пришел, начальник ихний, и с ним баба какая-то. Они так на меня смотрели, будто я грязь, в которую им вляпаться пришлось, а я ведь никому ничего плохого не делаю. Какая им разница, чем я зарабатываю?.. Он наорал на меня и сказал, что, если я не расскажу, кто я, он позвонит на телевидение, сюда приедут журналисты, и завтра меня по местному каналу покажут. А у меня у матери сердце больное, а отец вообще насмерть забьет, если узнает. Пришлось сказать. Что мне Егор после этого устроит – даже думать боюсь…

Ну вот, спрашивается: почему такие, как она, лезут в это дело? Ей бы дома сидеть, да книжки читать, да принца ждать. Мама-папа одевают, кормят. Так ведь нет – хочется свободы, взрослых «радостей», дорогой косметики и ювелирных побрякушек. А теперь вот сидит в камере и ревет в три ручья, а ее ведь лишь слегка прижали, и никакие журналисты, естественно, сюда не припрутся. Несовершеннолетняя н************а – эка невидаль!..

Ничего, полезно маленькой девочке: пусть поучится жизни – может, поумнеет и завяжет со всем этим дерьмом.

- Ничего страшного не случилось. Хозяин твой сам виноват. И он прекрасно понимает, что, если это дойдет до твоей родни, для него все может закончиться судом и сроком. Так что успокойся, вытри слезы и сопли  – сейчас твои данные проверят и отпустят на все четыре стороны.

Девчонка тихо всхлипнула и затравленно кивнула. Ее действительно через полчаса отпустили. Да и меня долго держать не стали. Выяснили, кто и  откуда, прочитали очередную нотацию и выставили на улицу с чувством выполненного долга.

- Ну, и где тебя носило? – Мик вопросительно и язвительно вздернул левую бровь.

Вот ведь зараза, а я так не умею.

- Лучше тебе не знать! Ладно, завтра расскажу, а сейчас спать хочу – сил нет.   

Я вползла под одеяло. Фигура на подоконнике, сигарета – все, как обычно.

- А ты, оказывается, герой.

- О чем ты?

- Неважно. Завтра, все завтра…