Реми....
С самого школьного время я замечал её иначе, чем остальных. Она не пыталась нравиться всем, не прятала скромность под показной смелостью. В то время как другие девчонки играли в искусственную дерзость, она оставалась тихой, простой, настоящей. Длинные волосы всегда аккуратно расчёсаны, взгляд — мягкий, но в глубине таилась целая вселенная.
С ней было легко говорить, даже молчать рядом с ней было каким-то особенным уютом. И, может, именно за это её не любили другие — ведь я тянулся к ней, а не к тем, кто кричал яркостью.
Жизнь не баловала её — работала без устали, словно несла на плечах груз целого мира. Но с годами она только расцвела: стала увереннее, красивее, и в её облике появилась та зрелая женственность, которая обжигает сильнее любого взгляда.
Я ловлю себя на том, что ревниво слежу за её дорогой, как будто боюсь, что кто-то чужой украдёт у меня это чудо. И в груди расползается то самое давнее, почти подростковое чувство, которое я так и не решился открыть.
Годы шли, а она будто только расцветала. Лицо стало тоньше, в осанке появилась уверенность, а фигура — чёткая, точёная, словно вырезанная из света и тени. Но главное — она оставалась собой. Не меняла скромных платьев на вызывающие наряды, не прятала свою душу за показной яркостью.
Я иногда ловлю себя на мысли: что же она прячет за этой тихой красотой? Какую тайну, какую прелесть хранит от чужих глаз? И когда везу её домой, в ночной тишине, порой кажется, что стоит протянуть руку — и сорвёшь с неё не ткань, а весь этот невидимый панцирь, за которым бьётся её сердце.
Но я держусь. Потому что для неё я — друг. И, может, именно это больнее всего.
Мне двадцать четыре. За это время я успел многое попробовать, видел и горячих, и холодных, и дерзких… но всё это — мимолётные лица, шум, вспышки. А она… она другая. Спокойная, тихая, будто стоит в стороне от всей этой суеты.
Иногда я думаю: неужели ей и вправду ничего не нужно? Неужели она может так жить, без мужских рук, без близости? Или просто ждёт… ждёт того, кто сможет достучаться до её сердца?
Эти мысли жгут меня изнутри. Я боюсь сказать хоть слово лишнее — ведь одно неверное движение, и мы потеряем то, что связывало нас все эти годы. И от этого страх и желание только сильнее.
Я был ошеломлён. Её губы коснулись моих — так неожиданно, так внезапно, что мир на секунду перестал существовать. В голове пронеслось тысяча мыслей: может, она чувствует то же? Может, всё это время мы просто боялись признаться?
Но вместе с надеждой пришёл и холод сомнения. А вдруг это было случайно… под градусом… или просто знак благодарности? Мимолётный порыв, не имеющий продолжения.
Я ждал. Смотрел в её глаза, надеялся увидеть там ответ. Но он не пришёл.
Друзья давно знали, что я к Монро отношусь иначе. Они смеялись, подталкивали: «Да возьми ты её! Встречайся, трахайся, пока кто-то другой не опередил». Для них это было просто — как трофей, который надо успеть забрать.
Но я… я не мог так. Я относился к ней с уважением, с осторожностью, как к хрупкой вещи, которую боишься сломать одним неловким движением. И всё же внутри меня жгло желание, такое сильное, что иногда перехватывало дыхание. Как же я хотел напасть на нее как зверь. Трогать упругые сиськи, который она скрывает под одеждой...
Я знал — вряд ли она даст мне эту близость. Но именно это «вряд ли» и сводило меня с ума.
И если бы мне выпал такой шанс… я бы трахал вложив в него всё, что копилось годами — все ожидания, все бессонные ночи, каждую каплю сдержанного желания. Я бы отдал себя целиком, так, что она бы потеряла дыхание… и, может быть, сошла бы с ума от этого.
Но все эти мысли я запирал глубоко внутри, словно опасный огонь, который боялся выпустить наружу. Я жаждал её так сильно, что иногда терял контроль над собой. Приходилось дрочить— под её фото, где каждый взгляд прожигал меня, или уходить в клуб, утопая в чужих телах и шуме, пытаясь забыться. Но всё это было пустотой… потому что ни одна из них не могла заменить её.
Она не хотела, чтобы я помогал — какая же в ней гордость… Это поразило меня. Она никогда не искала дружбы ради забавы, не бегала за вниманием.
Она любила петь. Восхитительно. Когда её голос звучал на школьных праздниках, я замирал, а учитель музыки хвалил её без устали. Её выступления очаровывали меня каждый раз… но почему-то раздражали других девушек.
Все эти шёпоты за спиной, мелкие издевательства, тихая ненависть к ней — всё это было из-за меня. И она знала. Но не жаловалась, не искала защиты… просто молчала... Игнор...
Мысли бежали куда-то в сторону, когда вдруг зазвонил телефон. Я глянул — и замер. На экране была она. Госпожа моей страсти. Мой белый кролик. Сама невинность — Монро. Будто почувствовала, что я думаю о ней в эту секунду.
Мы заговорили… и я уловил в её голосе дрожь, лёгкое волнение. Сердце заколотилось: может, сегодня произойдёт что-то неожиданное? Может, будет хотя бы тонкий намёк?
И если он появится — я не отпущу. Приташу к постели. Сегодня же прижму её к себе, сорву все сомнения и скажу прямо: ты моя.
Поговорив с ней, я встал с кровати, чувствуя, как в груди ещё бьётся отголосок её голоса. Привёл себя в порядок: сначала душ — чтобы смыть остатки сна и лишние мысли, потом одежда, завтрак…
Через час я уже стоял во дворе у её дома. И вот она выходит — сдержанная, скромная, спокойная. Но я заметил: тень смущения всё ещё жила в её глазах… смущение от того самого поцелуя, который разделил нашу дружбу на «до» и «после».
Я ловил каждый её жест, каждый поворот головы. Мой взгляд невольно скользнул к её груди, скрытой под тканью, и на миг наши глаза встретились. В её взгляде мелькнуло что-то отчаянное, мимолётное… и я тут же отвёл глаза, будто ничего не произошло.
— Ну что, пойдём? — сказал я спокойно. — Поговорим о твоей работе.
Она кивнула. В машине царила тишина. Она смотрела в окно, время от времени набирала чей-то номер по объявлению, разговаривала о работе. А я, сидя рядом, украдкой следил за её движениями — за этой вечно закрытой, скромной оболочкой. И всё внутри меня горело от желания узнать, что скрыто за этой тишиной, за этим панцирем…
Мы приехали к вчерашнему месту, но прошли чуть дальше — и перед нами открылся огромный ресторан. Внутри он оказался ещё просторнее, чем снаружи: высокий зал, яркий бар, блеск стекла и металла.
Хозяин был деловым человеком, это чувствовалось сразу. Он смотрел так, будто видел каждого насквозь, оценивая с первого взгляда.
В зале, среди мягкого света и глухого гула голосов, стоял он сам — хозяин. Мы подошли. Вопреки моим ожиданиям, он оказался скромным, добрым на вид человеком. Но взгляд у него был внимательный, цепкий, как у того, кто за секунду успевает рассмотреть каждого.
Едва мы поздоровались. Он спросил, чем я могу помочь?? Монро сразу сказала я на счет работы?!
он перевёл глаза на Монро:
— А Как тебя зовут?
— Амалия Рей, — спокойно ответила она.
—Так так так у нас есть место на сцене, нам не хватает девушек.
— Ты такая красивая и стройная… даже могла бы работать танцовщицей! Как тебе такая работа? Зарплата каждый день и добрые чаевые.
Я нахмурился. Мне не понравилось, как он смотрел на неё — так же, как смотрят многие мужчины, когда мысленно уже раздели женщину. Фыркнув, сказал:
— Она по объявлению пришла. Вам нужна была уборщица?
Он сказал АХ да об этом забыл, Да нужна!
Монро бросила на меня быстрый взгляд:
— Да, я по объявлению. Но насчёт танцовщицы… я не умею танцевать.
Хозяин улыбнулся:
— Ну хорошо. Я поручу администратору, чтобы она тебя ознакомила с работой. Извините, мне пора.
Когда он ушёл, она повернулась ко мне:
— Почему ты отвечаешь за меня? Я и сама могла говорить.
Я вздохнул, соврал:
— Тут иногда к танцовщицам пристают… делают всякие грязные вещи. Ты этого хочешь?
Она побледнела, качнула головой:
— Нет, конечно.
— Вот и всё тогда, — отрезал я.
Минут через пять к нам подошла администратор — женщина в строгом костюме.
— Хозяин попросил, чтобы я устроила вас на работу, — сказала она. — Пойдём, всё объясню.
Так и закончилась наша встреча. Она попрощалась, кивнула. А я уже на выходе обернулся:
— Если что, звони. Приду.