СОЛНЕЧНОЕ ЗАТМЕНИЕ-Часть первая

2.2

Жерас метнулся из полумрака в полутьму, из полубреда в аналогичный ему полукошмар. Он не понят! Глупые предрассудки! Какой идиот их понавыдумывал?.. Ничего, успокаивал он себя, сейчас отец его обнимет и расцелует! Сейчас он напьется на собственных поминках! Сейчас он вздернет на дереве советника Альтинора, намотав ему на шею его собственные внутренности. Нужно только подойти к замку с другой стороны… Нужно только применить маленькую хитрость…

Нант под черной бездной небосвода всегда был великолепен. Это был город длинных остроконечных куполов, которые чудесами зодчих так вознеслись над землей и над людскими грехами, что в небе не видно было их окончаний. Они словно держали собой тяжелое небо. Робкий свет уличных факелов, рисуя для взора только их нижнюю часть, был бессилен озарить все их великолепие. Из-за этого купола обманчиво напоминали собственные осколки, зазубринами впивающиеся во мрак. Да… мрак в черной вселенной был почти вездесущ и всемогущ. А пугливый свет факелов приходил в смятение даже от незначительного порыва ветра.

Жерас бежал по закоулкам сумрака, закрыв лицо руками и не понимая при этом, чего он больше стыдится. Того, что он покойник, или того, что является сыном такого жестокого короля. Впрочем, редкие пешеходы мощеных улиц были так заворожены собственными проблемами, что не замечали ни его, ни живописной прелести Нанта. Если бы не стук их башмаков о шлифованные камни, Жерас бы подумал, что по Нанту шастают такие же привидения как и он. Да… после того как он выкарабкался, в прямом и переносном смысле, из мира загробного, произошел явный надлом в психике. Ему все время казалось, что он вернулся не в свою родную Франзарию, а в ее неудачно сконструированную модель, которая, вполне возможно, находилась в его собственном воображении. Чувство реальности или хотя бы полуреальности происходящего так и не вернулось. До сих пор над головой мерещилась гигантская, величиной с небо, крышка гроба. До сих пор он ожидал, что вот-вот начнет задыхаться от смрадного могильного воздуха. Он не мог прийти в себя даже после того, как какой-то нерадивый господин в спешке наступил ему на ногу.

— Эй, растяпа, не можешь осторожней?! Разве не ви…

— Да ты знаешь, с кем ра…

Обе эти фразы, произносимые почти одновременно, в одно мгновение оборвались, словно воздух вокруг внезапно затвердел и стал неспособен переносить человеческую речь. Вот теперь Жерас наконец-то пришел в себя. Тут он с отрезвляющей ясностью понял, что ЭТО происходит на самом деле. Дело в том, что прямо перед ним отчасти изумленный, отчасти напуганный, но по большому счету еще ничего не понимающий, стоял советник короля Даур Альтинор. Лицо его от замешательства даже не сообразило какое выражение следует принять, и осталось неподвижным изваянием побледневшей кожи. Потом губы едва заметно дрогнули в легкой ухмылке. Наверное, Альтинор внутренне рассмеялся наваждению царящего вокруг полумрака.

Жерас часто действовал быстрее, чем осознавал содеянное. Перед его взором вдруг вспыхнула сюрреалистичная картина:  Альтинор, перерубленный мечом в нескольких местах, разлетается на мелкие составляющие, но его голова еще какое-то время висит в воздухе… и все тот же изумленный вид, и все та же заледеневшая мимика. Он сразу понял, что картина вспыхнула в его воображении, а меч вхолостую просвистел, разрезая на пласты серый воздух. Потом его острие уперлось в грудь Альтинора, точно металлический перст некого карающего божества, грозно говорящего: «Даур Альтинор!..»

— Даур Альтинор! Я побывал там, куда ты меня послал! Все было задумано великолепно:  и чаша с отравленным вином. И мнимая смерть. И моя подземная агония:  жертва твоей почти божественной бесчеловечности. Ты гений изысканной мести, я признаю это.

— Подожди, Жерас…

— Ты не смог предвидеть лишь нелепое стечение некоторых глупых обстоятельств. И теперь меня в жизни может быть лишь одно огорчение, — ладонь, держащая меч, взмокла от напряжения. — Если я узнаю, что тебя постигла слишком легкая смерть!

Сталь, ожившая от предвкушения крови, своим острием прижала Альтинора к стенке. Так получилось, что слева, прямо над ухом, его жег наказующий огонь горящего факела, справа — леденил ужас темноты. А спереди, прямо между ребер, просачивался меч. Дышать становилось больно и тяжело.

— Подожди, Жерас! Выслушай меня! — никогда еще голос первого советника короля не выглядел таким жалким. Лицо его наконец ожило и  задрожало. Зрачки испуганно метались под немигающими веками.

— Сейчас король узнает, какому чудовищу он доверил высочайший пост в своем мираже! Я тебя, с**а, живым закопаю в ту же яму! — тут, в унисон лексике, в ход пошли кулаки. Вперемешку с нецензурной бранью они прошлись по телу старшего советника.

Жерас бил, движимый лишь ослепшей яростью, совершенно нерасчетливо, и не причинял противнику практически никакой боли. Альтинор вытянул руку вверх и впервые громким, почти властным голосом сказал:

— Да выслушай же меня, идиот!!

— Ну, давай! Выдумай в свое оправдания какую-нибудь изящную ложь! Сочини наспех красивую убедительную легенду. У тебя ведь талант, которым я, кстати сказать, восхищаюсь. Ты ведь хорошо умеешь морозить мозги доверчивых слушателей. Не так ли?

Вместо того, чтобы начать «морозить мозги», Альтинор вдруг принялся совершать несколько странные деяния. Он не спеша расстегнул свой походный камзол и также не спеша, вернее сказать — небрежно, вытащил из ножен стилет. Благородная сталь звякнула о камни. Ее гордый блеск потух и слился с серостью площади. Потом он достал из-за спины обрезную аркебузу. Та тоже звякнула, но не так утонченно. Но это еще не все. Он залез рукой под ткань редингота, чего-то долго там возился и наконец извлек ятаган. Искривленный от вечного гнева кинжал постигла та же участь. Он выпал из разжатых пальцев и воткнулся острием в прощелину меж двух камней. Так и остался, воткнутый рукояткой в небо, а наконечником — в землю.

— Это для того, чтобы ты знал, что я безоружен. И даже если ты решишь меня у***ь, клянусь, не стану сопротивляться. А теперь, Жерас, я тебя умоляю, отойдем куда-нибудь. Тебя ни в коем случае не должны видеть, тем более нас вдвоем. Иначе все пропало!

Жерас как-то невесело рассмеялся.

— Неплохое вступление, советник! Браво. Меня даже это заинтриговало. Хорошо, я пойду с тобой, но учти, не для того, чтобы всерьез слушать твой бессвязный лепет. А чтобы ты знал:  я не боюсь ни тебя, ни твоих темных мест. У тебя лишь четверть эллюсии, чтобы высказать свои нелепые вымыслы. А потом… я тебя на самом деле начну убивать. Это будет целый процесс, клянусь тебе честью королевского сына!

Воскресший из не до конца умерших вдруг обнаружил,  что хочет вернуть себе ненависть, жаждет воспламениться злобой, но они куда-то испарились. Перед ним стоял жалкий, испуганный и затравленный человек с потухшим взором и еще тлеющим разумом. Сказать сейчас, что это тот самый советник короля, второе по могуществу лицо в мираже, можно было лишь только сломав язык.

Они зашли в глубокий узкий проход меж двух стен. Выступающие кое-где пилястры давали обманчивое, но очень эффектное впечатление, будто стена шагнула вперед и навеки закаменела. Свет уличных факелов здесь терял свои чары, уступая место всемогущему мраку. Лица людей походили на собственные эскизы, цвета исчезали, всякие контуры теряли очертание. Любое проявление жизни растворялось в небытие.

— Хватит, дальше не пойдем! — Жерас, перестраховываясь, не выпускал из руки меч. — Учти, Альтинор, если задумал какой-нибудь фокус, моя ловкость рук меня не подведет. Говори что хотел, только быстро!

— Терпение, сынок, терпение… — будь он проклят! Опять это ядовито-ласкательное «сынок». Жерас криво ухмыльнулся. А ведь даже родной отец так его никогда не называл… ну, может, когда-то в детстве… Советник продолжал:  — Да, ты прав. Это я дал тебе чашу с отравленным вином. Да, это по моему замыслу ты должен быть похороненным. И по моему же плану твое возвращение к жизни. Я отправил тебя в могилу для твоего же блага, Жерас.

И тут тьма вздрогнула от хохота. При скудном освещении казалось, что все это говорит  не человек, и не тень человека, а лишь отражение от тени.

— Вот это реплика! «Он отправил меня в могилу для моего же блага»! Гениально! А ты не пробовал эту мысль в стихах выразить? Х-ха!.. Короче, господин старший советник, я вижу, ты от замешательства цитаты не из той пьесы мне выдаешь. Заканчиваем этот разговор, я отвожу тебя к королю. Пошел!

— Жерас! Ты ведь сам дал мне четверть эллюсии, так дай же высказаться до конца. Подумай хотя бы одной из своих извилин, если бы я на самом деле хотел у***ь тебя, то уж поверь мне, убил бы! Подсыпал бы тебе настоящей отравы! — после этих слов то ли в их подтверждение, то ли подвергая их сомнению, заголосили трубы времени на всех трех беффруа великого Нанта. Началась восьмая эллюсия текущей декады. — А теперь, сьир Ольвинг, наследник престола, я тебе скажу одну вещь, которую никто не произносит вслух, но которая ни для кого не новость. Твой отец никогда не любил тебя, потому что ты рожден от нелюбимой женщины…

— Заткнись!

— Сам заткнись, и послушай хоть раз умного человека. Ты знаешь, где сейчас твоя мать? Ты знаешь, как они жили с твоим отцом, когда ты еще болтался по пеленкам? Не веришь мне, спроси у любого. Впрочем, в лицо тебе побоятся об этом сказать. А мне терять нечего. Никогда не забуду этого возгласа, никогда! Когда король выгонял Эльвену, твою родную мать, он крикнул ей вдогонку: «Скорее Нант уйдет под землю или солнце зажжется на небесах, чем твой сын станет правителем Франзарии. Будь ты проклята!» Потом добавил еще пару неприличных слов. Все это слышали я и еще несколько придворных. Могу даже назвать их имена.

Жерас почувствовал как рука, сжимающая эфес меча, безвольно опустилась под его тяжестью. Да, это правда. Король выгнал его мать из дворца. Была весомая доля истины и в том, что король не испытывал глубокой отцовской любви ни к нему ни, впрочем, к двум остальным его братцам. У Эдвура Ольвинга, великого правителя Франзарии, мозг, душа и сами чувства были сделаны из железа.

Альтинор, считающий себя глубоким психологом, и более того — являющийся им на самом деле, моментально уловил замешательство в зрачках наследника и спешно продолжал:

— Если ты не в состоянии понять самые простые вещи, постарайся хотя бы увидеть их своими глазами! Твой отец если и способен кого-то любить, так это Жоанну. Неужели никогда не замечал, как он на ней помешан:  всюду за ней волочится, выполняет все ее капризы! «Дорогая Жонни…»,  «милая Жонни…», «моя королева…»! Если бы слова молитв он повторял так же часто, как эти фразы, то слыл бы самым благочестивым человеком в черной вселенной! А какой самый главный каприз нашей несравненной Жонни, знаешь? Надо быть хроническим олигофреном, чтобы этого не знать. Разумеется, посадить на престол Франзарии своего придурковатого Пьера! Не знаю, который из двух твоих братцев более опасен для нашей державы — этот свихнувшийся молитвенник или пропойца Лаудвиг?.. Пойми, ты единственный кто сможет управлять Франзарией после вашего отца! Ты единственный, под властью которого ее хотя бы не ожидает полный крах…

— И для этого ты отравил меня и положил в гроб…

— Да!! — Альтинор даже кулаком не ударил бы с такой силой, с какой ударил этим словом о затверделый воздух Нанта. У Жераса даже заложило в ушах. — Именно для этого! Король втайне желал твоей смерти, и он ее заполучил. Ты должен был умереть для всех, чтобы в свое время…

— Хватит! Хватит нести этот вздор! Отправляемся к королю. Там выяснится, кто чего хотел, кто чего получил, а кто лишь хотел получить.

Голодное острие меча вновь засверлило в груди старшего советника. Небесные костры над его головой замерцали от глобальной вселенской боли.

— Постой… вспомни случай во время слепой охоты… Тот, что произошел десять эпизодов назад, во время землетрясения в Бурундии… Вспомни! Ты был пойман в ловушку! К кому ты взывал о помощи?! И кто тебя спас…

Жерас слегка вздрогнул. Он почувствовал, что сами слова проносятся мимо его ушей, но их смысл несет в душу настоящую отраву. Вспоминал он об этом ни раз и ни два, утешал себя, что все это лишь стечение в одной точке неблагоприятных обстоятельств. Линия его судьбы пересеклась с линией чьего-то проклятия. Да, они охотились на медитавров. Слепая охота вообще самая романтическая вещь в мире. Когда во вселенной существуешь только ты, степь темноты и единственный факел в твоей руке. Еще тогда, очутившись в глубокой смоляной яме, перевариваясь в этой смоле, точно в желудке гигантского животного, он неким отростком мысли усомнился в случайности произошедшего. Ведь король уверял его, что местность очищена от ловушек. Но самое странное в другом. Он звал на помощь, кричал так, что даже небесные костры сбивались с ритма своего мерцания. Казалось, король был где-то недалеко. И кто знает, если бы его не обнаружил случайно проходивший мимо крестьянин…

— Клянусь, я желаю, чтобы ты, и никто другой, взошел на трон нашего миража. А оба твоих братца, даже если они вместе, толкаясь, будут сидеть на этом троне, погубят Франзарию! Если же ты считаешь, что я сам хочу захватить верховную власть… не будь полным дураком, Жерас! Против меня восстанет не только весь цивилизованный мир, но все линьяжи собственного миража. Ибо все прекрасно знают, что в моих жилах нет прозрачной крови.

Альтинор имел незаурядную способность ворошить своими словами любую душу. Будь то душа его мучителя или благодетеля, или совершенно постороннего человека. Он всегда чувствовал на какой именно нервный узел следует надавить, чтобы взять контроль над другой личностью. По глазам собеседника он умел читать, насколько действенными оказались его словесные чары. Он заведомо предвкушал победу, ибо был настолько точен и расчетлив, что в психологических войнах практически не знал поражений.

Вот и сейчас, нависшая над его почти раздавленным естеством массивная фигура наследника дрогнула изнутри. Меч, острие которого находилось менее чем на мизинец от сердца, был парализован надломленной волей его хозяина. Он все еще давил на грудь, все еще пил вяло текущую кровь, но в зрачках Жераса образовалась пустота. И его собственный взор, казалось, провалился в эту пустоту. Немудрено, что и заговорил он совершенно другим голосом:

— Если бы меня… совершенно случайно… не начали откапывать те два проходимца…

— Какая вера в случайности! Если бы я, — Альтинор ткнул себя пальцем в горло, — не послал этих проходимцев тебе на помощь, если бы мой личный план так изящно не воплотился в жизнь…

— Не делай из меня дурака, советник! Этим двум бродягам нужен был скандально известный договор между Тевтонией и Астралией. И уж на моих спасителей они явно не походили!

— Браво. — Альтинор лениво хлопнул в ладоши. — Наконец-то в твоих размышлениях чувствуется хоть какая-то логика. И пока она тебя не покинула, спешу пояснить:  посланные мною сами не знали истинной цели своих деяний. Ибо о том, что ты жив не должен знать никто! НИКТО. Абсолютно. Иначе не видать тебе трона так же, как моих вечно прикрытых гениталий.

Холодный загустелый сумрак съедал вокруг все краски и очертания предметов. Чернота, казалось, капала с небес, гася собой пламя далеких факелов. Две человеческие фигуры, контуры которых  были едва заметны глазу, продолжали топтаться на одном месте и спорить. Реальны были только их голоса.

— Послушай же ты, башка, лишенная не только короны, но и мозгов! — лицо Альтинора перекосилось от ярости и бессилия. — У меня был великолепный план, как сделать тебя королем Франзарии. Да, пришлось поступить с тобой жестоко…

— Все, советник, твое время истекло. Я всегда знал, что ты мастер словесных интриг и втайне даже восхищался твоим искусством. Твой верткий язык часто спасал тебя из самых безнадежных ситуаций. Ты всю жизнь врал моему отцу, и он ничего не замечал. Уже одного этого факта достаточно, чтобы понять, каким утонченным обольстителем ты являешься. Но теперь… — Жерас принялся медленно поворачивать меч, углубляя рану своего добродетельного убийцы. — Впрочем, у тебя еще будет шанс последний раз в жизни блеснуть своим красноречием. Когда тебя поведут на костер, подготовишь вступительное слово к своему загробному существованию. Я тебя с удовольствием послушаю. Клянусь.

Альтинор вдруг рассмеялся. Причем, казалось, искренне. Был ли это истерический смех побежденного или очередной отвлекающий маневр для старшего сына короля, не имело никакого значения. Но вот слова, последующие за смехом, выглядели неожиданными.

— Вот теперь я наконец-то понял, что ты простой дурак, Жерас Ольвинг. Я ошибся в тебе. Я в тебе разочарован. Значит, ошибочной изначально была и вся моя затея… Все. Веди меня к королю! Уткни мне меч в спину и веди! Да не забудь громко кричать на всю площадь:  я поймал государственного изменника, советника Альтинора! Давай!

— Так и сделаю.

— Давай, давай! — Альтинор поднял обе руки вверх в знак гордой капитуляции.

Они направились к придворцовой площади. Сонливые столпы света все контрастней обрисовывали их фигуры. Жерас каждое мгновение ждал внезапного выпада, резкого движения, был почти уверен, что у советника где-то припрятано потайное оружие. Но нет… тот покорно шел на собственный позор. И меч, по его же собственной просьбе, с недоумением уткнулся в его спину.

— Кричи:  я поймал преступника! Так будет эффектней.

— И закричу. — Рука, сжимающая эфес, почему-то дрожала.

— Когда-нибудь, для тебя это будет уже слишком поздно, ты поймешь кто был твоим настоящим другом. Когда твой юродивый братец Пьер взойдет на твой престол, а вы с Лаудвигом будете лежать в земле и выковыривать из своего зада могильных червей. Твой возлюбленный отец даже не соизволил взять на экспертизу ту чашу, из которой тебя траванули. Она до сих пор стоит у меня с остатками того вина. Я даже не стал ее прятать, потому что знаю — он рад твоей смерти. И ты, недоумок, недавно сам убедился в этом. Когда ты стучал во дворец и умолял: «отец, открой!», что он тебе ответил? Добро пожаловать, сынок?! С воскрешением тебя из мертвых?!

Это было последней каплей, нарушившей неустойчивое равновесие в душе Жераса. Внутри как будто перевернули котел с кипятком. Рука опустилась, и острие меча задумчиво звякнуло о камень. Ему вдруг показалось, что небесные костры опустились и зависли над самой его головой. А вселенская тьма ушла куда-то под землю. Потом изнутри черепа ясно был слышен голос: «уходи, проклятый ревенант, ты не можешь быть молим сыном!»

— Стой!

Альтинор повиновался приказу. Черт знает по какой причине, но почему-то оба повернули головы в сторону королевского замка. Со стороны дворец казался нагромождением  кусков абстракции и бессмысленности. Темнота вяло очерчивала контуры нависших над головой многогранников. Слепленные из глины и авесковых кирпичей они казались чьей-то не совсем здоровой математической фантазией. Вездесущая тьма обтекала дворец застывшими черными струями. А вялый свет (или то, что здесь называлось светом) не озарял, а просто напоминал о том, что дворец существует. Вдоль ограждающей стены то там, то здесь стояли кариатиды полуобнаженных богинь. Богиням, которые некогда правили умами людей, сейчас не нашлось иного занятия, как придерживать своими спинами весь этот архитектурный сюрреализм.

Жерас вдруг произнес то, чего сам от себя никак не ожидал:

— Ну… если предположить, что сказанное тобой… правда.

Альтинор медленно-медленно обернулся. Его взгляд был таким же пустым как и слова:

— Предполагай чего хочешь. Я уже устал возиться с тобой как с капризным ребенком.

— А…  — меч в руке наследника как бы виновато принялся чертить по воздуху лишенные всякого смысла знаки, — что бы ты мне посоветовал?

Вот тут в глазах Альтинора вспыхнула дремлющая там искра. Нет, это не был огонек собственного торжества. И сфокусированный свет факелов вряд ли являлся ее причиной. Странно. Но на лице советника даже полузрячий прочел бы мимику внезапного страха.

— Прежде всего, сын мой, умоляю, укутайся в эту накидку! Тебя никто не должен видеть, а нас вдвоем — тем более! Если хоть один житель Нанта будет знать, что ты не умер по-настоящему, весь мой план летит знаешь в какое отверстие?!

— Что за план? — Жерас, дивясь себе все более, вдруг понял, что разговаривает со своим убийцей почти дружеским тоном. Он хотел встряхнуть это наваждение, хотел воспламениться былой ненавистью, но воспламенялся лишь почти мертвым свечением еле тлеющих факелов.

Альтинор оглянулся по сторонам:

— Пока тебя посетило благоразумие, — он принялся спешно и небрежно окутывать наследника в свой плащ, — и пока оно тебя вновь не покинуло, скажу что мы должны сделать в первую очередь. Это спрятать тебя от людских глаз. Лучшим местом является мой фамильный замок. Но учти! Тебя никто не должен узнать даже из моих слуг. Разве что Мариаса…

— Мариаса? — вопрос увяз в окружающей пустоте и остался без ответа.

Четверть эллюсии спустя их обоих уже не было в пределах великого Нанта. Кабриолет, пестрящий бессмысленными красками, несся вдоль степи темноты. Мрак, словно ветер, обтекал его со всех сторон и смыкался позади хаотичной турбулентностью полубытия. Лошади шли быстрым аллюром. Порой монотонный топот копыт разнообразило их отчаянное ржание. Вечные пленники сбруй и оглоблей, они были обречены на пожизненное движение. Их ограниченного интеллекта хватало лишь на то, чтобы предположить, что бегут они к своей свободе. И их лошадиное счастье заключалось в том, что о большем они помыслить были не в состоянии. Ибо один в меру мудрый софист как-то в творческом бреду высказал мысль, что к свободе никогда не надо стремиться. Достаточно лишь внушить себе, что она у тебя есть.

Справа и слева к их хомутам на длинных жердях были прикреплены два светильника. Оболочка из матового стекла не давала пламени угаснуть во время бега. А света хватало лишь на то, чтобы выхватить из плена темноты маленький отрезок дороги.

Жерас, весь в хандре и задумчивости, смотрел сквозь окошко кабриолета в эмпирей  вселенской бессмысленности. Перед его похолодевшим взором мелькали черно-белые картины той реальности, которую многие считали ошибочной. Сменяли друг друга скелеты деревьев. Их ветви похожие на обугленные кости мифических чудовищ были вознесены кверху, к вечно молчаливым небесам. Потом за окошком проплыло огромное хлебное поле сплошь утыканное факелами. Некоторые крестьяне согнувшись возделывали землю, и никто из них не снизошел до того, чтобы уделить внимание проезжающей мимо карете старшего советника короля. Жерас, впрочем, не замечал ничего происходящего вне собственной души. Он уже десятый раз задавал себе один и тот же болезненный вопрос:  «неужели король желал его смерти?»  Он до сих пор не уверовал в то, что сейчас мирно и тихо едет в одной карете с человеком, которого только что мечтал разорвать на мелкие куски… В древности такие куски называли молекулами.

Как часто все-таки переворачивается мир. И постоянно, перевернувшись, становится на какую-то новую грань. А калейдоскоп вещей и событий после очередной встряски слагается в совершенно неожиданный орнамент.

Жерас вздохнул и резко задвинул шторку.