Алиса vs Марк: В поисках мести влюбится во врага

Глава 3: Первое сближение

Лёд на лужах трещал под ногами, как кости мелких животных, когда я шла к дому Марка. Его адрес нашла в школьной базе данных — спасибо взломанному паролю миссис Харпер, секретарши, которая до сих пор использует «password123». Район пахёл деньгами: хвоя рождественских гирлянд, даже в феврале, свежая краска на кованых заборах, аромат жареного миндаля из кафе для богатых мамочек. Я прижала к груди папку с проектом по литературе — официальный предлог для визита. Внутри лежали не только конспекты, но и диктофон, замаскированный под брелок.

Ты когда-нибудь задумывалась, как пахнет страх, смешанный с решимостью? Как ржавый гвоздь, обёрнутый в шёлк. Я дышала через рот, чтобы не вдыхать запах собственной лжи.

Дом Вандербумов напоминал музей современного искусства: стекло, сталь, полное отсутствие души. На крыльце стояла бронзовая статуя мальчика с разбитым крылом — ирония, о которой они, наверное, даже не догадывались. Я нажала на звонок, и мелодия «Лунной сонаты» зазвучала насмешкой.

Дверь открыла женщина в фартуке с кружевными манжетами — домработница, не мать. Её взгляд скользнул по моим потёртым кедам. «Марк ждёт вас в зимнем саду», — сказала она, будто объявляла приговор.

Зимний сад оказался джунглями из орхидей и тишины. Марк сидел за стеклянным столом, его пальцы стучали по макбуку. На нём была белая рубашка с расстёгнутыми двумя пуговицами — неприлично небрежно для школьника.

— Монтгомери, — он не поднял глаз. — Ты опоздала на четыре минуты.

— Автобус застрял в пробке. — Я села без приглашения, папка шлёпнулась на стол, распугав тишину.

— Врешь. — Наконец он посмотрел на меня. — Ты шла пешком. На правой подошве остался снег с тротуара на Пайн-стрит.

Я сглотнула комок тревоги. Он заметил. Заметил слишком много.

— Начнём с «Гамлета»? — Я открыла папку, вытащив конспекты, испещрённые жёлтыми стикерами. — Ты должен проанализировать мотивы мести…

— Перестань. — Он захлопнул крышку ноутбука. — Зачем ты здесь?

Орхидеи шелестели, будто делились сплетнями. Я заставила губы дрожать, как делала Лорен, когда хотела вызвать жалость. — Мне нужна помощь. Мистер Дженкинс сказал, что ты лучший в классе…

— И ты поверила? — Он встал, подошёл к стеклянной стене, за которой копошились садовники. — Ты же знаешь, что мои оценки куплены, как эти розы. — Он указал на кусты, неестественно алые для зимы.

Я присоединилась к нему у стекла. Наши отражения сливались в странный коллаж: его совершенство и моя нарочитая небрежность. — Тогда почему согласился помочь?

— Любопытно. — Его палец нарисовал узор на запотевшем стекле. — Ты как таракан, который заполз не в ту квартиру. Интересно, сколько времени пройдёт, пока тебя раздавят.

Сердце забилось чаще, но я рассмеялась — звонко, как училась перед зеркалом. — Может, я паук? Тихо плету сети.

Он повернулся, внезапно сократив расстояние между нами. Я почувствовала тепло его дыхания на шее. — Пауков смывают в унитаз.

— Только если их вовремя заметят. — Я не отступила. Нашла его взгляд, удерживала, пока орхидеи не начали кружиться в поле зрения.

Он первым отвел глаза. — Начнём с твоего жалкого конспекта.

Два часа я играла роль прилежной ученицы. Смеялась его плоским шуткам о Шекспире, кивала, когда он говорил глупости, случайно касалась его руки, роняя ручку. Он реагировал как котёнок на щекотку — брови дёргались, когда мои пальцы задевали его запястье.

— Ты ужасно флиртуешь, — заявил он, когда я «случайно» пролила воду из стакана на его брюки.

— Это не флирт. — Я вытерла пролитую жидкость салфеткой, замедляя движение у его пояса. — Это стратегия.

Он поймал мою руку. Его ладонь была горячей, как печь, в которой сгорали мои принципы. — Какая цель у этой стратегии?

— Узнать, что скрывает золотой мальчик. — Я высвободила кисть, оставив салфетку ему в руке. — Все мы носим маски. Твоя просто дороже.

Когда я уходила, он стоял в дверях, заслоняя свет. — Завтра. Библиотека. Принеси анализ сонетов.

— Это приглашение? — Я надела шапку, специально спутав волосы.

— Предупреждение. — Он захлопнул дверь, но я успела заметить, как его взгляд упал на мой рот.

По дороге домой я проверяла диктофон. Среди скрипа стульев и шепота орхидей нашла жемчужину: «Папа сказал, если я провалю этот семестр, поездка в Швейцарию отменяется». Голос Марка звучал устало, когда он говорил в телефон, не зная, что я уже вернулась за «забытым» шарфом.

Дома разобрала запись на части. Переписала каждое полезное слово в блокнот с чёрной обложкой. Лорен приснилась мне снова — она стояла за стеклянной стеной зимнего сада, стучала кулаками, но звук не проходил. Марк смеялся, поливая орхидеи чем-то красным.

Утром на шее появилась сыпь — аллергия на его духи или стыд? Я замазала её тональным кремом Лорен, который нашла в своей сумке. Цвет не совпадал, делая пятна ещё заметнее.

В библиотеке он ждал, развалившись в кресле. Его ноги в дорогих лоферах лежали на столе, как трофеи. — Опоздала на семь минут.

— Ты считал? — Я села напротив, специально громко шурша бумагами.

— Время — единственная валюта, которая имеет значение. — Он бросил мне книгу сонетов. — Начнём с 66-го.

Мы спорили три часа. Он доказывал, что любовь — иллюзия для слабых. Я цитировала Сапфо, наблюдая, как его пальцы сжимают карандаш. Когда он в ярости швырнул тетрадь, я поймала её на лету.

— Злишься, потому что знаю правду? — Я наклонилась через стол. — Ты ненавидишь эту игру не меньше моего.

Он схватил моё запястье. Больно. Но я не моргнула. — Ты ничего не знаешь обо мне.

— Знаю, что боишься темноты. — Я кивнула на его часы с подсветкой. — Что спишь с ночником.

Он отпустил меня, будто обжёгся. Впервые за вечер его маска дала трещину. — Убирайся.

— Боишься, что я увижу больше? — Я собрала вещи медленно, давая ему время передумать.

— Завтра. Здесь же. — Он не смотрел на меня, выводил что-то агрессивно в тетради. — И принеси нормальный кофе.

— Сахар?

— Чёрный. Как твоя душа.

Я вышла, пряча улыбку. Диктофон в кармане ждал следующей записи. А в сумке лежал его платок, который я стащила со стола — шёлк пахёл им, и я ненавидела себя за то, что вдохнула этот запах глубже, чем нужно.

Позже, разбирая записи, нашла момент, когда его голос дрогнул. Он говорил о матери: «Она выбирает обои дольше, чем проводила со мной времени». Шёпот, почти призвук боли. Я переслушала это десять раз, пока слова не перестали иметь смысл.

Перед сном я написала в блокноте: «Его слабость — жажда настоящего. Не той пародии, которую он вынужден играть». Потом зачеркнула и добавила: «Не верь. Это ловушка».

Но когда я закрыла глаза, то увидела не Лорен, а его руки — как они дрожали, когда он говорил о Швейцарии. И поняла, что игра стала опаснее, чем планировала. Потому что чтобы стать его союзницей, мне придётся сначала стать его отражением. А зеркала, как известно, врут красивее всего.