Он думал, что контролирует её. Она знала — её главная тюрьма в её голове.

Глава 3. Молодость в тени друга

Дождь стучал по крыше гостевого домика, словно пытался выбить морзянку: «Беги. Беги. Беги». Анна сидела на подоконнике, прижав лоб к холодному стеклу, и смотрела, как капли скатываются по поверхности, оставляя за собой мокрые тропинки. В руке она сжимала осколок бабушкиной кружки — гладкий, отполированный временем и прикосновениями. Сегодня утром Дмитрий уехал в командировку, бросив на прощание: «Не вздумай выходить из дома. Будет шторм». Но шторм уже бушевал внутри неё, разрывая тишину на клочья.

Внезапно скрипнула калитка. Анна вздрогнула, спрятав осколок в карман халата. За забором мелькнула чья-то фигура — высокая, сутулящаяся, с гитарой за спиной. Незнакомец шёл к главному дому, не обращая внимания на ливень. Его движения были неловкими, будто он только недавно вырос из своих длинных конечностей. Анна прищурилась, пытаясь разглядеть лицо сквозь завесу дождя. Молодой парень, лет восемнадцати, в промокшей толстовке и рваных джинсах.

Она не сразу поняла, как оказалась на крыльце. Холодный ветер рвал полы халата, мокрый асфальт лепился к босым ногам. Парень стоял под козырьком, стряхивая воду с волос, и что-то бормотал себе под нос. Услышав шаги, он резко обернулся.

— Вы… вы Анна? — голос сломался на полуслове. Он поправил очки, заляпанные каплями, и неуверенно улыбнулся. — Меня Дмитрий прислал. Проверить, всё ли в порядке.

Она молча кивнула, впиваясь взглядом в его лицо. Юношеские угри на подбородке, взъерошенные тёмные волосы, глаза цвета лесной чащи — всё в нём дышало незрелой искренностью. Он казался выходцем из другого мира, где люди ещё верят в добро и справедливость.

— Я Саша. Александр, — он протянул руку, но тут же отдернул, заметив её взгляд на своих мокрых ладонях. — Друг Дмитрия. Ну, типа, он меня опекает.

Анна почувствовала, как в груди что-то ёкнуло. «Друг» — странное слово для Дмитрия, который не признавал равенства.

— Заходите, — прошептала она, отступая вглубь прихожей. — Вы промокли.

Он шаркал ногами по коврику, оставляя мокрые следы, и нервно оглядывался. В гостевом доме пахло сыростью и старыми книгами. Анна налила чай в новую хрустальную кружку — ту самую, с львами. Руки дрожали, когда она ставила чашку перед ним на стол.

— Дмитрий говорил, вы… э… любите ромашки? — Александр полез в рюкзак и вытащил смятый пакет с семенами. — Это от мамы. Она садовод.

Анна взяла пакет, разглядывая нарисованные жёлтые цветы. Последний раз ей дарили семена в шестнадцать — тогда она пыталась вырастить подсолнухи на балконе, но отец выбросил горшки в пьяном угаре.

— Спасибо, — она судорожно сглотнула, пряча пакет в карман. — Вы… часто помогаете Дмитрию?

Александр пожал плечами, разливая чай по блюдцу. Его движения были такими несуразными, что Анна невольно улыбнулась.

— Он мне как старший брат. После того как папа… — он замолчал, покручивая ложку в пальцах. — В общем, он помог с учебой. И с деньгами.

Тишина повисла тяжёлым полотном. Анна наблюдала, как он кусает губы, оставляя на них белые следы от зубов. Ей вдруг захотелось рассказать ему всё — про осколки под матрасом, про ночные страхи, про то, как Дмитрий называет её «моя коллекционная кукла». Но вместо этого она спросила:

— Вы играете? — кивнув на гитару у двери.

Его лицо осветилось.

— Это… я сам учусь. Хочу в группу создать. Дмитрий говорит, что это глупости, но… — он вдруг покраснел, будто поймал себя на признании. — Неважно.

Он взял гитару, и первые аккорды заполнили комнату, как солнечные зайчики. Анна закрыла глаза, позволяя музыке окутать себя. Это была грустная мелодия, полная подростковой тоски и невысказанных надежд. Когда он запел, его голос дрожал, но в этой дрожи была какая-то чистота.

— «Ты говоришь, что небо — это потолок, // Но я вижу звёзды даже днём…»

Она не заметила, как слёзы потекли по щекам. Александр замолчал, уставившись на неё расширенными глазами.

— Я… я что-то не то сыграл?

— Нет, — она быстро вытерла лицо рукавом. — Просто… давно никто не пел для меня.

Он покраснел ещё сильнее, уронив медиатор под стол. Пока они оба ползали в поисках, их руки случайно соприкоснулись. Александр дёрнулся, как от удара током.

— Извините, я… я неловкий.

— Это я должна извиниться, — она попыталась шутить, но голос предательски дрогнул. — Дмитрий не любит, когда я принимаю гостей.

— Он же не узнает, — вдруг резко сказал Александр. — Я не стану рассказывать.

Они замолчали, глядя друг на друга. В его глазах она увидела что-то знакомое — тот самый страх смешанный с бунтом, который она давно закопала глубоко внутри.

— Вам стоит уйти, — прошептала она, когда гром грохнул прямо над крышей.

— Да, конечно. — Он засуетился, собирая гитару. У порога обернулся: — Вы выглядите… уставшей. Может, вам к врачу?

Анна замерла. Эти слова — простые, неловкие — стали первым проявлением заботы за долгие месяцы. Она вдруг представила, как обнимает этого долговязого мальчишку, пряча лицо в его мокрой толстовке. Но вместо этого кивнула:

— Я просто плохо сплю.

После его ухода она нашла на столе забытый медиатор — потёртый, с рисунком летучей мыши. Спрятала его вместе с семенами ромашек. Дождь стих, оставив после себя запах мокрой земли. Анна вышла во двор, подняла лицо к небу и поймала ртом каплю воды. Она была пресной, как её жизнь, но в этот момент показалась сладкой.

На следующее утро Дмитрий вернулся. Он пахнул чужими духами и дорогим табаком.

— Сашка заходил? — спросил он, разглядывая её лицо, как будто ища следы измены.

— Приносил семена, — она показала пакетик, дрожащими пальцами развязывая шнурок.

— Выбрось эту дрянь, — он швырнул пакет в урну. — У нас ландшафтный дизайнер делает альпийскую горку.

Вечером, когда Дмитрий заснул, Анна вытащила медиатор из тайника. При свете фонарика она разглядывала летучую мышь — символ свободы, которая спит вниз головой. Ей вдруг захотелось написать что-то. Листок из кухонной тетради стал первым дневниковым листком:

«Он думает, что контролирует мои мысли. Но он не знает, что сегодня я услышала песню. И пока музыка живёт во мне — я не принадлежу ему полностью».

С тех пор Александр стал приходить чаще — под предлогом «проверить счётчики» или «передать документы». Каждый раз он приносил что-то маленькое: засушенный цветок, камень в форме сердца, смешную открытку с котом. Анна коллекционировала эти дары, как узник — крошки хлеба. Однажды он протянул ей книгу — потрёпанный томик Цветаевой.

— Это… мне кажется, вам понравится, — пробормотал он, краснея до корней волос.

Дмитрий, заставший её за чтением, вырвал книгу и швырнул в камин:

— Ты что, ребёнок? Читай лучше про этикет.

Но Анна уже запомнила строчку: «Всё повторяю первый стих и слово крестное твержу».

Их разговоры с Александром были похожи на игру в шахматы вслепую. Он рассказывал о своей мечте стать музыкантом, о страхе не оправдать ожиданий Дмитрия, о матери, которая работает в теплицах. Она говорила о книгах, о погоде, о новых сортах чая — обо всём, кроме главного. Но между слов возникали паузы, наполненные невысказанным.

Однажды, когда Дмитрий задержался на работе, Александр принёс ей ветку сирени.

— Мама говорит, это символ… — он замолчал, смущённо мну стебель в руках.

— Первой любви, — закончила за него Анна, принимая цветы.

Он не видел, как она потом спрятала сирень в старую вазу за шкафом. Каждый увядший лепесток она засушивала между страницами украденной уборщицы газеты.

Всё изменилось в тот день, когда Дмитрий вернулся раньше. Анна и Александр сидели на кухне, тихо смеясь над его историей о проваленном экзамене. Она ещё не успела убрать чашки, когда хлопнула входная дверь.

— Что это? — Дмитрий замер на пороге, его взгляд метнулся от Анны к Александру.

— Я… я принёс отчет, — юноша вскочил, роняя стул.

— Отчёт? — Дмитрий медленно подошёл, взял со стола бумажку с нотными набросками. — Это что, твои детские каракули?

— Дмитрий, это я попросила… — начала Анна, но он резко повернулся к ней:

— Ты. Молчать.

Александр стоял, сгорбившись, как школьник перед директором. Дмитрий разорвал ноты пополам.

— Ты здесь не для того, чтобы развлекать мою жену. Понятно?

Когда дверь за Александром закрылась, Дмитрий схватил Анну за подбородок:

— Ты что, совсем тупая? Он ребёнок. Или тебе так не хватает внимания?

Той ночью она долго смотрела на звёзды через щель в ставнях. В кармане халата лежал обрывок нотной бумаги с аккордами. Она напевала мелодию про себя, представляя, как Александр играет её где-то далеко — в подвале, в парке, в мире, где нет Дмитрия.

Утром в дверь просунули конверт. Внутри была кассета с надписью «Для Анны». Она слушала её на старом плеере, найденном в кладовке. Его голос пел о звёздах, которые видны сквозь тучи, о дорогах, ведущих в никуда, о тихой надежде, что теплится даже в самой тёмной ночи.

Кассету она спрятала в коробку из-под обуви, зарыв её под старым дубом во дворе. Иногда, проходя мимо, она наступала на это место — будто получая тайный сигнал: «Я здесь. Я помню».

А Дмитрий тем временем купил Александру новый костюм и устроил его стажёром в свой офис. «Парню нужно заняться делом, а не маяться дурью», — сказал он, наблюдая, как Анна режет овощи на салат. Нож дрогнул в её руке, оставив тонкую красную полоску на пальце.

— Смотри аккуратнее, — он усмехнулся, выливая себе вино. — А то придётся руки бинтовать.

Кровь капала на морковь, окрашивая её в розовый цвет. Анна думала о том, что где-то сейчас Александр учится заполнять счета, пряча нотные тетради под столом. Два узника в разных крыльях одной тюрьмы.

Перед сном она достала осколок кружки и провела им по запястью — не нажимая, просто ощущая холодок фарфора. «Ты сильная», — шептала она в такт тиканью часов. Где-то в городе играла чужая гитара, и ей хотелось верить, что одна из этих мелодий — для неё.