Я видела Дьявола. Он был мил.

Строгий

— Разверните машину.

Тае на переднем сидении весь напрягся, смотря на Чона в отражении зеркала заднего вида, в попытка распознать его реакцию. Вон даже ухом не повел, в очередной раз показывая чей он человек.

— Мы не можем встречаться без позволения моего отца, — критично, оскорблённая поведением Вона Мирэ обратилась к Чону. — Отвезите меня обратно в академию, — более требовательно на этот раз.

— Кто тебе это сказал? — не чтимым голосом, немного раздраженный подобной выходкой девушки, спросил Чон. Мирэ в данный момент почувствовала себя маленьким капризным ребенком. Который к тому же всем жизнь травил. — Мм? — в ожидании ответа, немного наклонив голову, Чон будто действительно ничего не знал.

— Это непозволительно… — растеряв былую уверенность, низким голосом ответила Мирэ.

— Непозволительно поужинать с женихом? Папочка не позволит? — немного уничижительно прозвучало в ответ. И этот момент стал в крайне невыносимым, и Мирэ очевидно не сдержавшись ляпнула будто в агонии:

— Вы не первый, и я посмею заиметь надежду, что не последний. Каждым встречным я не могу разделять один стол.

Смотря в глаза, моментально залившиеся кровью, безжалостные, сковывающие. На глазах Чон из человека лишенного всякого интереса, холодного словно неживой, обернулся взбешенного до лихорадки. Глаза его разгорелись пылающим огнем самих преисподних, шея, показывающаяся из-под белой рубашки, пошла бордовыми пятнами, вены разбухшие от прилива крови пугали видом. В прошлый раз при упоминании Ки Чон не был стол взвинчен, как сейчас. В памяти словно молния всплыло обещание, данное Бесом, о той расправе неминуемой в случаи если она посмеет заговорить о другом при Чоне. Холодная дрожь пробежалась по спине. Слова подобранные самые уничижительные, заедающие внутри до скончания веков. Мирэ боялось лишь бы они не стали ее последними в этой жизни. Мимолетная злость, спровоцировавшая на столь опрометчивую глупость, сменилась новой волной страха. Ужасающего.

Мирэ застыла как мышь перед удавом, с горяча ляпнув непростительную глупость. Уголки глаз увлажнились, но девушка не посмела дать возможности чужим глазам узреть ее горькие слезы. Вместо пожирающего ее изнутри страха, она слишком решительно для ее положения сказала:

— Отвезите меня обратно в академию.

— На сегодня ты свое сказала, — расслабив галстук, Чон в явных попытках расслабиться откинулся на сидении. — Сиди молча, пока не вывела меня из себя окончательно.

Девушка истинно испугавшись угрозы, что была весьма и весьма реальной в связке с Чоном, напряженно замолчала. Нажить себе врага в лице столь сильного человека как Бес ни одна душа не желала бы, так же как и Мирэ. Инстинкт самосохранения не позволил бы. Только душа Мирэ не находила покоя оттого, что ею впервые помыкали, выставляли слабой и ничтожной. Привыкшая к самостоятельности, выросшая как единая госпожа дома, она с трудом справлялась с жестокостью человека, с которым ей жизнь в будущем разделять. Оттого она в поисках поддержки написала отцу с кем она, а в ответ вместо привычной яростной реакции от родителя, Ким не получила ничего. Мобильник не был обеспокоен ни входящим звонком, ни сообщением. Мирэ чувствовала, как невидимая тень отца, следовавшая все эти годы за ней, растворилась в ничто. Теперь она поистине была одна перед лицом страха.

Показательно отвернувшись от Чона, мутными глазами она уткнулась в затылок Тае с коротко отстриженными волосами. Будто окунутая в морозную воду, девушка молчала всю дорогу к неприлично дорого обустроенного ресторана. Мирэ не доводилось в нем еще побывать, но девушки из академии несколько раз отзывались об этом месте, как о месте с прекрасным стейками от именитого шефа. Будучи веганом, Мирэ эти разговоры были неинтересны. Прибыв к входу ресторана, Чон вышел первым из машины, будто всю дорогу этого ждал. Дверцу ей открыл Тае, жестом остановив поджидающего швейцара. Ступая по мрамору лестниц, покрытых красным ковром, Мирэ переступая себя, следовала за Чоном. Сил на слов или возражений не осталось. Девушка старалась не отступиться, так как перед глазами все плыло.

Лоск, доведенный до великолепия в интерьере ресторана никак, не бросался в глаза. Мирэ безоговорочно следуя за Бесом, забылась в собственных страхах. Становилось дурно, голова шла кругом, дрожащие руки не переставали потеть. Клатч в руке становился непомерно тяжелым, а ее шаги все тише и незаметнее. Вот в таком состоянии она проживет остаток своих дней? Униженная, неуслышанная и показательно проигнорированная? За несколько десяток минут Чон превратил ее существование в ничто, парой фраз отрезав на корню надежду на счастливый брак.

Мирэ с трудом справлялась с нахлынувшими эмоциями. Совсем не узнавала себя такую жалкую и забитую.

Оказавшись на заднем дворике ресторана, где великолепный вид на сад был освещен, менеджер провел их к столику. В отличие от внутри ресторана, в саду не было ни единой души. Только ухоженная природа, живая музыка и он. Девушка отчаянно хотела кинуться прочь, сквозь сад и ступая по траве. Но тенью следующие за ними телохранители в мгновения ока вернули бы ее на место, прямо к ногам Беса.

Мирэ не слушающимися ногами опустилась на стул, любезно отодвинутого Чоном. Тот был зол как сам черт, и даже не делал вид, что немного отошел от случившегося в салоне машины. Что не служилось ни разу утешением для раздерганной Мирэ.

Девушка не притронулась к винной карте, не возжелала рассмотреть позиции в меню. Чон не дождавшись от нее ответа на вопрос, что они могут ей предложить, сам сделал заказ за двоих. Филе-миньон средней прожарки с экстра минутным отдыхом для ее блюда, а себе заказал портерхаус. Когда блюда были поданы, Ким решительно сидела бездвижно.

— Приступай, — убрав влажные полотенца без всякого интереса сказал Чон. Начав отделять мясо от кости, он поднял глаза на нее. — Сама, - устрашающе выдержав напряженную паузу, он добавил: - Пока я не попросил Вона тебе помочь, — холодно изрек он. После этих слов девушка потянулась за полотенцем, испуганная движением телохранителя. Ко всем предыдущим унижения не хватала кормёжки с руки. К красному мясу она не притрагивалась больше пяти лет, и теперь смотря на полусырую прослойку в разрезе, к горлу подкатывал ком. Не став просить заменить поданное блюдо, во избежания очередной стычки с Чоном, Мирэ переступая отвращение глотала волокна говядины. Этот вечер гарантированно закончится несварением.

За столом все молчали. Мирэ впав будто в транс, не чувствуя ничего глотала маленькие куски мясо, щедро заправленное клюквенным сиропом. Благо Чон не контролировал количество съеденного, но одаривал молчаливым взглядом, сулившим ничего хорошего, когда девушка открыто уходила в себя. По этой причине, несколько раз за трапезу Мирэ кусала внутреннюю часть щеки, отрезвляя себя. Столь поганого ужина за все семнадцать лет у нее еще не было. К десерту она даже не притронулась, от вина отказалась и к концу вечера, замолчав сидела за столом. Словно марионетка, которая не шелохнётся без посторонней помощи.

Чон к этому времени немного расслабился, хотя к вину тоже не притронулся. Видимо, молчание девушки ему пришло по вкусу.

Он даже накинул на ее плечи верхнюю одежду при выходе из ресторана. Но этот жест был блек и скуд по сравнению со словами, что были произнесены ранее. Жесткими и колючими.

Вон прямиком повез их в ее апартаменты, будто ранее разузнал в академии дальнейшее расписание. Она потухшая на глазах, сама попрощалась с Чоном, не давая повода на новые словесные перекалки. Тае сопровождал ее до самых дверей квартиры, хотя Вон никогда не переступала черту сада, оставаясь у калитки и внимательным взором провожая ее. Мирэ сделалось дурно от мысли, что Тае станет заглядывать в квартиру. Еле сдерживающая слезы девушка не вытерпела бы чужое присутствие. Когда ее дрожавшие руки не позволяли попасть ключом в замочную скважину, кристально чистые слезы скатились по худым щекам, потом разбиваясь о землю. С трудом открыв дверь в любимую квартиру, о котором она грезила с самого переезда в Лондон и только в этом году смогла выкупить на аукционе, она, закрыв дверь за собой, ринулась по лестнице вверх. Слезы теперь лились беспрепятственно. В спальне она спешно прошла в ванную комнату, и только закрыв дверь ванной комнаты задохнулась истинным рыданием. Слез было много, они лились долгими следами на коже. Худые кисти то и дело смахивали их с лица, будто в отчаянном отрицании собственной беспомощности. Девушка, не устояв на каблуках медленно опустилась на пол, приклонив голову к двери. Плакала она долго, задыхаясь временами. Ее всхлипы эхом расходились в маленькой ванной, оформленной в скандинавском стиле. В столь уязвленном состоянии уютная квартира становилась не мила.

Мирэ особой эмоциональностью не отличалась среди других девушек, но сегодняшняя встреча была выше ее терпения. Никогда не позволяющая себя пролить и капли слез, теперь разбитая сидя на полу в ванной она душено и горестно выла. Душу раздирал не сам Чон, а факт скорой свадьбы с ним. Мирэ, которая всю осознанную жизнь готовилась к браку, теперь в дрожи отчаяния от подобной участи. Ее учили статься приемлемой женой, но не для такого человека, как Чон. Ей искреннее казалось, что она не переживет такое испытание. Никто бы не смог.

Девушка, всячески избегая собственного отображения, чтобы не застать себя в столь ничтожном виде, вышла из ванной. Ничего не подозревая, подошла к светильнику на прикроватной тумбе и включила его. Вскрик в темноте ночи поразил Мирэ, и только мгновения спустя до нее снизошло осознание, что крик принадлежал ей и собственный голос стал незнаком. Как блеклое освещение от старинного светильника мягким покровом легло на массивный силуэт сидящего на кресле человека, испугав ее до внезапной дрожи по телу. Будто потрясений на вечер ей было мало, Чон последовал за ней в квартиру. И вероятно сидел тут, как затаившееся животное, вслушиваясь в глухое рыдание за стеной.

Какой позор, опуститься еще ниже в глазах жениха Ким не планировала. Но с этим человеком ничто не шло по задуманному плану. Никогда.