Общежитие ночью никогда не спало по-настоящему.
За стенкой кто-то до трёх часов спорил, чья очередь мыть кастрюлю.
Из соседней комнаты доносились басы, от которых дрожала батарея.
Обычный хаос.
А я сидела у окна, прижав колени к груди, и пыталась читать конспект по истории философии.
Буквы расплывались.
Потому что в голове стоял только один голос.
Низкий. Тёплый.
«Осторожнее, Ева…»
Я закрыла глаза и чуть не застонала вслух.
Всего неделя учёбы, а я уже схожу с ума по своему преподавателю.
По взрослому мужчине, который одним взглядом заставляет забыть собственное имя.
Это было неправильно.Это было унизительно.
И это было так сильно, что я физически чувствовала, как что-то внутри меня трескается.
— Ты опять зависла, — раздался голос за спиной.
Я вздрогнула.
Алина уже сидела на моей кровати, скрестив ноги по-турецки.Она смотрела на меня, как кошка, которая точно знает, где спрятана сметана.
— Я учусь, — буркнула я, захлопывая тетрадь.
— Ага, конечно, — она прищурилась. — Ты сидишь и пялишься в окно, как будто там сейчас выйдет Райан Гослинг и споёт серенаду. Признавайся, кто он?
Я закусила губу.
И выпалила:
— Артём Сергеевич. Препод по философии. Старше меня лет на двенадцать. Запретный плод во всей красе.
Алина замерла на секунду, потом зажала рот ладонью, чтобы не заржать в голос.
— Ты серьёзно? — прошептала она, глаза круглые. — Самый страшный мужчина на факультете? Тот, от которого даже декан чуть ли не кланяется?
— Не преувеличивай.
— Ева, я сегодня видела, как он шёл по коридору. У меня трусы чуть не упали. Без рук.
Я швырнула в неё подушкой.
— Ты больная!
— Я честная! — она поймала подушку и обняла её.
Я отвернулась к окну, чтобы она не видела, как горят щёки.
Мы ещё немного поболтали, Алина улеглась, уткнулась в телефон. Я снова открыла конспект, но буквы плясали.
И тогда я услышала.
Сначала тихо.
Далёкий, протяжный звук, который невозможно спутать ни с чем.
Вой.
Не собачий.
Глубокий, грудной, полный боли и силы одновременно.
Я замерла, ручка выпала из пальцев.
— Алина, — прошептала я.
— М-м? — она лениво подняла голову.
Вой повторился. Ближе.
Теперь он проникал прямо в грудную клетку, вибрировал в костях.
— Слышишь?
Она прислушалась, потом пожала плечами.
— Собаки где-то воют. Их тут полно. Иди спать, романтик.
Но я уже стояла у окна, прижав ладони к холодному стеклу.
Третий вой, совсем рядом.
Он был не просто звуком.
Он был зовом.
— Ева, ты чего? — Алина подошла, положила руку мне на плечо.
Я не ответила.
Внизу, между фонарями, в густой тени от старого каштана, мелькнуло движение.
Большое.
Слишком большое.
А потом глаза.
Два светящихся уголька, золотисто-серых, прямо под моим окном.
Они посмотрели на меня.
Прямо в меня.
И я почувствовала, как всё внутри перевернулось.
Глаза мигнули и исчезли.
Словно их никогда и не было.
Я отшатнулась от окна так резко, что ударилась спиной о шкаф.
Сердце колотилось где-то в горле.
— Ева? — Алина схватила меня за руку. — Ты белая, как мел. Что ты там увидела?
— Ничего, — выдохнула я, но голос дрожал. — Просто… показалось.
Она посмотрела на меня долго, потом тихо сказала:
— Ты влипла, подруга. По самые уши.
Я не ответила.
Потому что знала.
Знала, что это только начало.