Воины хаоса

Беглец.

        Бешеный готов был отбросить лапы.

        Его правый бок изранили маленькие норки, в которых засели жестокие свинцовые осы. Кровь сочилась сквозь глиняные пробки, сворачивалась на черной шкуре красной смолой. Ее след, словно пунктир на старой карте, отмечал весь проделанный путь. То, что животное продержалось шесть дней в таком состоянии, да еще и галопируя почти без отдыха, означало две вещи: скакуны арктиков могучи, а желтые скоро начнут отливать снаряды побольше.

         Впрочем, хурж давно перешел с галопа на рысцу, потом шаг, а теперь начал спотыкаться. Его широкие когтистые лапы сбились с ритма. Это был прозрачный намек на то, что пути верного зверя и его хозяина, должны были разойтись. И очень скоро.

        Краймер с треском отодрал приставшие к седлу штаны. Пот, грязь, собственная кровь из раны на бедре, и лечебная мазь, все это пропитало кожаные штаны и ссохлось. Вонь резала ноздри, но хенкил воспринимал ее как особый букет ароматов спешащего странника. Кроме того, заходить в воду сейчас было нельзя. Иначе все лечение смоет, рана воспалиться и будет гнить.

        Всадник перекинул ногу и спрыгнул. Сабатоны провалились в красный, мясистый мох. Краймер размял могучие плечи, обтянутые черной шерстяной рубахой, походил кругами, ощущая мерзкую тянущую боль внизу. При каждом шаге негромко постукивали гирлянды из человеческих костей, переплетенных сухожилиями: украшение на старом бронзовом доспехе. При каждом шаге рана злобно напоминала о себе.

        Свинцовые осы опаснее кейхиса. Летят дальше, пробивают вернее. Что-то выталкивает их из железных трубок, издавая рев. Это не злые духи. Хенкилы знают каждого из них. Это и не магия, агрессивная, уродующая сила. Это Ноу’ка, как сказал махтава. Странное юнитское божество, которое говорит им что делать, что бы палки грохотали. Чтобы Тундра зеленела. Чтобы росли их одинаковые дома-коробочки.

        Хурж следил за хозяином и слегка пошатывался. Потом он понуро опустил голову. Толстые губы скользнули по желтым клыкам, и его вырвало пенистой кровью. Скакун зарычал, ступая назад.

        Краймер смотрел на Тундру, красную, желтую, медную, покрытую древними булыжниками и сопками. Высокие лапы ягеля тянулись к пасмурному небу, по зеркалу родникового бассейна неподалеку рывками передвигался глифенник. Насекомое, предсказывающее судьбу. Оно чертило знаки. Расходящиеся на воде глифы. Вдали, закрывая небосвод, мрачнела колоссальная громада горы Спящая. Именно к ее подножию Краймер держал путь. Если возьмет волю в кулак, объявит сам себе марш и будет топать день и ночь, то доберется еще за четверо суток.

        Бешеный, тем временем неуверенно заковылял к ручью. Хрипя, клокоча и булькая, он начал пить воду. Алые разводы затуманили хрустальный мир глифенника. Он заметался, чертя один и тот же символ. Кулема. Кулема. Смерть.

        Краймера это нисколько не удивило. Темные времена порядка. Он тоже подошел к ручью, напился, шумно глотая воду, наполнил мех, и умыл закопченное дымом лицо. Провел влажной ладонью по гладкой, никогда не зарастающей макушке. На пальцах остались следы глины и сажи от боевой личины. Он всегда изображал на лице череп перед битвой. Образ Кулемы был священным у его хейма. Сколько проблем может решить простое у******о? Почти все. Кулема накормит, напоит, даст тебе имущество и славу. Но если будешь слабее, глупее или просто отвернешься в неподходящий момент – все это будет у твоего врага.

        Кулема справедлива.

        Поэтому весь хейм Краймера, почти тысяча хладнокровных рубак, никогда не отворачивающихся в неподходящий момент, гнили сейчас на расстоянии шести дней галопа. Они оказались слабы перед Ноу’кой. Да, смерть справедлива. Более приспособленный убивает отставшего, замешкавшегося конкурента.

        У хенкилов дисциплина дальнего боя напоминала вялый старческий ясен. Присутствовала, но не имела никакого значения. Луки использовались в основном для охоты и были редки из-за недостатка древесины. Метать копья во врага было признаком настолько отчаявшегося и запуганного хейма, что свистящие в воздухе кейхисы расценивались как белый флаг, а не тактический прием. Посконным, уважаемым и общепринятым способом ведения войны было: неистово нажраться синего мха, неистово прореветь боевую песнь, а потом так же неистово вломиться во врага, находящегося поблизости.

        Собственно, и войны как таковой у хенкилов не знали. Война – это время. Противостояние. Две, три, несколько стран, теснят друг друга, постоянно придумывая новые способы удержаться на завоеванных территориях или захватить новые. Однако, хейм насчитывал, самое большее 5-6 тысяч человек, включая женщин, детей и бестий. Если хенкилы сражались друг с другом, то один хейм мог уничтожить другой за день. Если они отплывали в набег на большие земли, то и там они не задерживались больше, чем на месяц. Королевства, дай им время отреагировать, могли быстро приспустить штаны даже самой решительной и многочисленной группировке.

        Так что, нет, хенкилы не знали войны. Как и многих других вещей, с нею связанных. Долгосрочной стратегии. Логистики. Снабжения. И, самое главное, эти разобщенные, горделивые воины хаоса, свято чтущие свою уникальность, кровь, тотемы, предков, цвет полосок на смердящих портках, понятия не имели, как нужно объединяться перед лицом настолько явной угрозы.

        Краймер шумно зевнул и заурчал животом. Голод мучал до звериного рыка, а на плечах лежала безумная, невыполнимая задача. Махтава Детей Кулемы дал ему задание перед гибелью. Это считалось последней свещенной волей, а, значит, гарантированно оставит на Краймере клеймо неудачника, слабака и нижеколенца, который берет у бестий. Берет, что характерно, с удовольствием.

        И даже не задание это было, - воин скрипнул зубами, - а какое-то напутсвие или полупредсказание. «Порядок угрожает нашему дому. Только объединившись. Только сжав все хеймы в кулак настоящей армии…»

        - Только взявшись за концы, - сказал Краймер вслух.

        Мало того, что не дал умереть вместе с хеймом, так еще и обрек на бессмысленное, постыдное скитание в роли просителя. И у кого просить? «Пойди к махтавам» И что просить? «Вели им объединиться». Это была абсолютно безнадежная идея. Как же они будут объединяться, если у Скалозубов на красных портках желтые полоски, а у Ободритов – наоборот.

        Я не болтун, - подумал Краймер со злобным отчаяньем. - Я воин.

        - Воин хаоса! – заорал он так, что хурж отшатнулся из последних сил.

        Хенкил вскочил и ударил гиганта в темя. Удар был такой силы, что животное уселось на задние лапы, взрыкнуло, как будто вопрошая, и завалилось на бок. Краймер смотрел на последние судороги зверя, стискивая зубы. Потом вытащил из ножен обломок меча и принялся за дело.

        - Спи, - коротко сказал сын Кулемы.

        Хуржа звали Бешеный. Они с Краймером были старыми товарищами. Проскакали вместе весь Тойнен от берега до берега. Обломок меча еще так недавно был реликвией, оружием и главным документом Краймера. Его паспортом, доказательством принадлежности к воинскому кругу. Его сломал меткий, издевательский выстрел. Говорили, что иногда желтые, или, по-другому, келтайны, так обезоруживают противника, позволяя ему сдаться. В случае с хенкилами это приводило к тому, что после нужно было делать второй, третий, четвертый залп, чтобы остановить взбешенных воинов.

        Самое ужасное, что Краймер не мог даже сказать, кто именно его обезоружил. Было слишком далеко. Шеренга одинаковых желтодоспешных доходяг. Тонкие ручки и ножки, узкие торсы, черная, как мутаберит кожа. В ближнем бою хенкилы быстро превращали желтых в точно такую же обезличенную расчлененку. Нагромождение отрубленных конечностей и дымящихся плотных внутренностей.

        В те редкие случаи, когда успевали добежать.

        Краймер был в кавалерийском строю. Махтава несся рядом, нужно было ударить келтайнам во фланг. Предполагалось, что молниеносная атака хуржей не даст этим говноедам времени развернуть шеренги. Отвлечет от приближающейся пехоты. А там уже Дети Кулемы с ревом и гиканьем разорвут тщедушных врагов. Выдавят им глаза. Вырежут языки. Оторвут г*******и.

        Но желтоспинным даже не нужно было поворачиваться в их сторону, хотя они и сделали это, быстро и профессионально. Их выстрелы были… предупредительными. Они стреляли в мечи, в землю перед всадниками. Дети однополых бестий, злорадно думал тогда Краймер, сейчас я вам затолкаю ваши палки спереди и сзади. Но тут взрываться стала сама земля. Это было глупо. Безумно и неправильно. Тундра никогда раньше так себя не вела. Она не подбрасывала в воздух искалеченные, растерзанные трупы хуржей и всадников, не засыпала их дымящейся землей, словно убивая и хороня.

        И тогда хенкилы испугались. Навалили полные доспехи. До самого ворота. Потому что совершенно невозможно было не навалить, когда враг натравил на тебя собственную землю. Мать.

        Кавалерия отступила.

        Перед тем как снова пойти в самоубийственную атаку, взбешенный собственной трусостью махтава Арон, взял Краймера за горло и приказал, и наказал и погнал в сторону горы. «Не думай, что ты остался жив, - шептал его голос в черепе воина, пока он вырезал лучшие куски из Бешеного. – Ты умер вместе с нами. Теперь ты послание. Предупреждение».

        Что ж, думал Краймер, поглощая, заталкивая в себя сырое мясо. Может быть, я действительно уже не воин. Как и все мы. Мертвецы не могут сражаться. Келтайны захватили… сколько? Половину? Три четверти всего архипелага? Никто нихрена не знает. От бродяг известно только, что высадились они с южной стороны. Приплыли откуда-то издалека, потому что раньше их никто не видел. Воин этого не знал, но первыми, кто принимал их в Тундре, был хейм Агатов. Не слишком большой, но уверенный в себе. Корабельщики. Жирные, богатые, привыкшие к тому, что остальные племена обольстительно скалятся им сквозь нечистые бороды.

        Если тебе нужна была лайва, чтобы сплавать к берегам Имберита, или Саргены, наловить дев и юношей, набрать зерна и дерева, да еще и смачно нарубить местной солдатни, ты шел к таким как Агаты. Скалился, много угощал и пил сам, рассказывал какая у тебя свирепая и умелая команда, какие они у тебя мотивированные и рукастые. Под каждой мышкой могут тащить по юноше, деве, мешку с зерном и связке досок. Это называлось «дать понять». Дать понять, что в тебя можно вложиться. Ведь лайвы не столько продавались, сколько отдавались на веру. Древесина была очень редким материалом в Тундре, драгоценным материалом. С точки зрения какого-нибудь мастера с континента, это было все равно, что строить корабль из серебра. И платили банды налетчиков чаще после своего тура в королевства. Долей, заранее обговоренной уважаемыми сторонами.

        Хорошие были ребята. Не единственные, но самые известные кораблестроители. Работали на совесть. Когда келтайны показались возле их прибрежного городища-верфи, у Агатов повыскакивали глаза. Просто, нужно понимать, что такой наглости не ожидали даже от морских богов. Что б там какой-нибудь Сонабит или Кракен выползли на берег, порушили щупальцами дома, сожрали десяток-другой зазевавшихся, измазали все илом и уперлись обратно – это еще ладно, куда ни шло. С кем, в конце концов, не бывает?

        Но чужой флот? Рядом с Тундрой? Это, как если бы тебя обманули в единственной, самой чистой вере твоей и убежденности. Ни одно королевство не смело такое провернуть до этого. А ведь это очень важно, не позволить создать, так скажем, случай, который можно приводить в пример. Агаты сорвались на всем, что у них было. Даже на недостройках. Келтайны и с ними, наверное, пытались договориться и склонить к миру, но не знали, с кем имеют дело.

        Агаты, впрочем, тоже не знали.

        И стали первыми, кто исчез навсегда. После этого многие хеймы повторили их судьбу, пока очередь не дошла до Детей Кулемы. Если судить, к примеру, только по нам, размышлял Краймер, то желоспинные уже захватили две трети внешних островов. Леонардо говорил, что наш остров, Тойнен находится почти в самом центре Тундры и желтые достигли его. Сколько же их? Орды. Орды! Вдруг, эти бестилюбы сейчас окружили всю Тундру, прошло ведь не меньше пяти зим с тех пор как стали появлятся первые слухи о келтайнах. И все, что нас, похоже, спасает пока от полного и очень быстрого уничтожения – это не наши героические, достойные саг контратаки. Ну, нет, задница мамута саги достойнее, чем жалкие потуги остановить этот желтый прилив. Нас спасает то, что келтайны движутся слишком медленно из-за отсутствия дорог, подходящих под их обозы. А их скот и скакуны постоянно гибнут от недостатка пищи.

        Краймер ожесточенно перетирал зубами особенно жесткий кусок. Мышцы у Бешеного были что надо. У воина не было времени осмыслить произошедшее. Он остался один. Ну и что?

        Мужчина перестал жевать. Отложил шестой или седьмой килограмм мяса, который собирался проглотить. Поднял руку к белому как молоко, скуластому лицу, и коснулся неровной костяной пластины, которая с рождения украшала лоб. Влияние мутаберитовых духов. Мать дала ему силу, духи – этот нарост, на котором сам махтава вырезал глиф Кулемы. Простое изображение черепа из кружков и прямых линий.

        - Я умер с вами, - проговорил он. – Сволочи. Тупые, негодные никуда сволочи. Как вы смели проиграть? Как мы смели проиграть? Бестий вам пасти, больше ничего.

        Он вдруг расхохотался, громко, так что враны копающиеся в теплых кишках Бешеного, приподняли крылья и сипло закаркали на него. Если ты мертв, ты ничего не чувствуешь. Это единственная привилегия мертвеца и его страшнейшая участь. Тоска копошилась под пережеванным мясом. Вой. Звериный. Желание бежать назад. Уже пешком. По взрывающейся земле. Хоть по воздуху лететь. Навстречу этим самонадеянным, подлым мерзавцам. Да если б не ваши стрелялы. Если б…

        Стоп. Даже размышлять таким образом, постыдно. Ты проиграл, Краймер. Твой хейм проиграл, неважно, по какой причине. Если б вас извели не келтайны, а какие-нибудь Роковые Знамена, ты бы тоже, подыхая, стонал: ох, Роковые вы Знамена, если бы не ваши мускулы, ярость и клинки, мы бы вам настучали по ребрам? Нет. Вот и заткнись. И хватит. Слишком много мыслей для истинного война хаоса. К тому же мертвеца.

        Вот интересно, все же подумал он перед тем, как подняться, Саргенцы сейчас тоже получают по ягодицам? Вряд ли. Скорее всего, если желтые и к ним нагрянули, эти замасленные трусы уже нагнулись и раздвинули. Мы так не поступим, даже на пороге полного истребления. Келтаины – неправильны. Их власть невыносима.

        До зубовного скрежета жалко было покидать оставшуюся гору еды и друга одновременно, но, если тащить с собой сырое, пахучее мясо, можно быстро нажить проблем. Краймер бросил последний взгляд на останки скакуна, сжал губы и пошел в сторону горы. Слегка прихрамывая, но решительно сопя широкими ноздрями.

        Вдали, справа, медленно двигалось стадо мамутов. Ветер доносил их специфичный запах. Кислый дух длинной, заселенной паразитами и ящерицами волосни. Впереди тяжело ступал вожак, с двумя парами длинных, круто загнутых бивней. Могучий хобот ощупывал землю, принюхивался: не воняет ли человеком? Нет ли впереди ловушки, огромной ямы с кольями, подло прикрытой тонкой плетеной крышкой? Они двигались от одной ягелевой рощи к другой. Там их поджидал вкуснейший подлесок, сочная молодь, еще не успевшая вымахать и затвердеть. И хуржи. Свирепые родичи Бешеного. Обычный хурж достигает почти двух метров в холке, имеет белую, с серым шерсть и вытянутую клыкастую пасть. Дождавшись визита мамутов, они нападают сзади, разгрызают сухожилия ног.

        На людей нападают, но редко. Краймер больше опасался ближайших конкурентов хуржей: тигров. Те вылезали из своих нор по ночам. Они не были привязаны к определенной местности и охотились по всей Тундре. Чаще всего на стаи бескрылых клювастых ялатов, которые сами могли настучать в череп любому, но предпочитали змей, мышыц да больных сакаалов. Но и людей тигры очень любили и съедали вместе с кожаной одеждой.

        Еще были стаи упомянутых сакаалов, мелких собратьев хуржей. Они лакомились мертвыми, и очень боялись огня. Иногда можно было наскочить на слепого, но очень чуткого к запахам шестилапого крутоспина, выползшего из подземного мира. Тянитолкаи и совоглавы осенью уходили в спячку, но их всегда могли потревожить великаны из норти, которые любили занимать их берлоги. От самого великана легко было убежать, но вот голодный взбешенный совоглав, которого за ногу вытащили из-под одеяла...

        А из оружия у меня только обломок меча, мрачно подумал Краймер. Солнце садилось, но сейчас у тигров было изобильное время: ялаты становились вялыми к зиме. Можно было надеяться, что человека они проигнорируют. Все-таки двуногие звери могли быть коварны и опасны.

        Боль в раненной ноге затихала, и воин зашагал бодрее. Потом пустился бегом. Споткнуться он не боялся. По-настоящему темно в Тундре никогда не бывало: ночью становилось сумрачно, таинственно и жутко. В небе загорались зеленые, желтые и красные огни, вдали взревывали мамуты. Изумрудно светилась плесень и яромшица. Ветер со стуком гонял семенные коробочки ягеля. Робкие елочки, то тут, то там. Очень редко они вырастали в осанистых красавиц. Метров тридцать. Мощные стволы, все в смоле и чешуях, как у ящера. Широченные лапищи с твердыми, острыми иглами, синими как летнее небо. Их старались не рубить, хотя искушение всегда было велико.

        Иногда можно было увидеть, как злые духи выходят из-под земли. Из пятен странно изменившейся, жухлой, но все еще живой растительности. Уродливые черные тени, ломаясь и шипя, показываются и исчезают за одно мгновение. Это значит, что там залежи мутаберита. Черного металла, из-за которого в Тундре появились бестии, норти и прочая погань. Он излучает изменения, хаос, чистую энтропию. Говорят, что это осколки разбитого стила, с помощью которого Тайдемалар рисовал бытие на восковой дощечке мироздания. Глиф за глифом. Черта за чертой. Мамута за мамутом. Оглоеда за оглоедом. И каждую вошь в нечесаной бороде. А когда закончил, решил стило сломать, чтобы его многочисленные братья из других миров, не похитили инструмент и не начали брату вредить для забавы. Мужчинам ясены ко лбу пририсовывать, женщинам - груди на спину. И прочее.

        Вот только сломал неаккуратно. Мелкие осколки, - брызь! – улетели, не успел подхватить божественной дланью. И, так как рисовал он Тундру последней, тут они и засели. Поди собери их все. И теперь осколки лежат, и, сами того не желая, размягчают давно слежавшийся, затвердевший воск. И тот плывет, сминается, родит новые формы.

        Вот, к примеру, эти жалкие бестии. Издалека, бывает, можно спутать с человеком. Иногда все отличие: пара крохотных, как у козленка, рогов на голове. Или хвост над ягодицами, спрятал в штанах, никто и не узнает, что ты из бестий. Таких нетронутые хенкилы могут и не притеснять. Так, подтрунивать.

        Но встречаются и совсем кромешные уродины. Норти. Действительно, будто воск поплыл. Отсюда лапа вылезла, там клюв проклюнулся, здесь все переворотило, непонятно, где глаз, где задница. И все это в рыбьей осклизлой чешуе. Или шерстью заросло, напополам с перьями. Они хоть и смышленые, понимают речь, и могут работать, но иногда чудовищная половина берет верх, и могут норти напасть на своих же. Поэтому отношение к ним от хейма к хейму меняется. Где-то их убивают при рождении. У воинских племен чаще сколачивают банды пушечного мяса, которое гонят на врага перед собой. Остальные заставляют работать на самой тяжелой, грязной и постыдной работе. В голодное время просто съедают. Приносят в жертву духам мутаберита. Никто не относиться к ним, как к ровне.

        Причастность мутаберита к этому была известна испокон веков. Металл красивый, матово-черный, неразрушимый, вездесущий. Вкрапления вылезают из земли острыми рогами пустоты, словно подземная тьма с ненавистью смотрит на чуждую поверхность. Попробуй выносить ребенка рядом с такими: из лона бульон с зубами вытечет.

        Краймер все бежал и бежал, ровно, следя за дыханием. Наслаждался силой своих мускулов, широтой груди, запахом свободы. И взятой взаймы жизнью. Под его ногами палитра Тундры меняла цвета, становилась то твердой, звенела камнем, то чавкающей, податливой, то просто упругой и тихой. Разноцветные шарики перисты расползались от своих крупных мясистых матерей, воюя со мхом за территорию. Наросты сухопутных кораллов образовывали недолгие щелястые стены. В них часто селились молочные осы. Свирепые твари, берегущие деликатесных личинок и не менее деликатесное молоко. Густую бежевую патоку, которая была слаще всех ягод. Замешанный с ней хлеб дарили только самым плодовитым и красивым женщинам хейма.

        Краймер остановился перевести дух.

        Эх. Тундра. Красива. Смертельно-опасна. Непредсказуема.

        И все это желтые превращают в распаханные поля, подумал воин с ожесточением. Дороги. Плацдармы. Площади. Домики выращивают как поганки. И трава. Кулема, что за уродство! Он видел ее, когда в водиночку, не спросив даже позволения махтавы, уехал посмотреть, что же это за желтые такие, о которых рассказали бродяги. Осторожно объехав марширующие по армии, он увидел ее. Убогая, крохотная пародия на растительность. Что-то вроде мха. В Тундре была своя трава, но сильная, гордого красного оттенка. А какая острая! На такую станешь голой пяткой, - нет у тебя пятки. Одна ошибка и ты ошибся, как говаривал старина Моно. Вали домой, полоски рисовать на портках уважаемых воинов.

        Некоторое время Краймер наблюдал за желтыми. Они двигались очень странно. Слишком ровно и упорядоченно. Движение сотен людей сливались в одно. За ними следовали гигантские обозы с провиантом, переносными стенами и чем-то еще. Железом, принявшим странную форму. Краймер понятия не имел, что это такое. Хоть его и терзало любопытство и желание напасть одновременно, он сдерживался и не приближался к чужакам. Был бы он с кем-то из своих, и коллективная злоба взяла бы верх, не оставила никакого выбора. Напасть. у***ь. Изгнать.

        С приходом желтых, хенкилы открыли в себе невиданное доселе отвращение к пришлым. Настолько сильное, чистое и захватывающее, что они готовы были ценой существования родного хейма выступить против. Что-то было не так с желтоспинными. Хенкилы не имели четкого представления о зле и добре, сами они, вне всякого сомнения были довольно злобным народом, циничным и замкнутым. Но если бы хенкил мог сказать, что боится и одновременно презирает что-то как неправильное, угрожающее, истино чужое, он бы добавил к этим словам четвертое: keltainen.

        Мать, Тунд’рия говорила через стук сердца, через напряжение сосудов и вен, шепотом внутренних рек.

        у***ь желтых! у***ь их всех! Остановить! у***ь! Очистить!

        Краймер тряхнул головой и насторожился. Он увидел свет костра впереди, метрах в двухстах. Огонь? Здесь? Посреди дикой земли? Что бы тигры точно не ошиблись в выборе направления? Там должно быть не меньше десяти воинов. Может быть еще бестии с ушами побольше, стоящие в карауле. Но костер всего один, да и невозможно не увидеть десятерых мужиков, пусть даже и на таком расстоянии. Но острое зрение сына Кулемы не помогало ему.

        Присев на корточки, Краймер крепко задумался, как быть дальше. Ему было дьявольски интересно, кто смеет вот так ночевать в Тундре, при этом не огородившись частоколом и рвом. С другой стороны, ему сейчас было не до приключений. У него была глупая, невыполнимая, но цель. Она составляла весь смысл его существования. А впереди, должно быть, устроился на привал воин с такими яйцами, что Краймера запросто добавит в свое хлебово, кипящее в котле.

        Он не видел ни воина, ни котла с хлебовом. Просто костер. Но какие-то законы логики и здравого смысла должны соблюдаться и в непредсказуемой Тундре. С другой стороны, ну воин, ну и что? Такой же, видимо, беглец и одиночка, как Краймер.

        Эх, был бы меч цел.

        Сын Кулемы выпрямился, но не до конца и медленно-медленно начал приближаться к манящему свету. Несколько раз, когда ему чудилось движение, он залегал, ощущая землистый запах мха. Но каждый раз он понимал, что это был обман зрения. Или призрак? В нем зашевелился суеверный страх. Неужели это мертвец, ненасытный кулот разжег там огонь, чтобы привлечь странника, а потом напасть, раззявив клыкастую грудную клетку. Но кулоты ведь боятся огня.

        Последнюю сотню метров Краймер полз, он даже нагрудник снял и повязал его на спину, что б тот не царапал камни. Никакого охранения. Хотя он слышал какой-то свист, но его издал не человек. Это не было предупреждением. Его интересовали другие звуки. Стоны. Иногда слабые, еле слышные, переходящие потом в крик, исступленный и… сладострастный? Раненные не орут как шлюха, купленная вскладчину целым отрядом. Сын Кулемы совсем растерялся. Как и с чем это соотнести, он не понимал. Подполз еще ближе. И увидел уже совершенно ясно.