Затмение Лилит

..ибо ради Тебя несу я поношение, и бесчестием покрывают лице моё (Пс.: 68,8)

You're paralyzed with your disguise,

You feed on the lies when they tell you,

Gotta break away from the numbing pain,

Succumb to the rage that's inside you.[1]

15 апреля

Примерно с неделю после того самого похода в кинотеатр, обернувшегося для Кэр настоящим адом, она старалась вообще не появляться дома. Переночевать удавалось на подработках или в Приюте – благо, там всегда были рады волонтерам, согласным бесплатно присматривать за послеоперационными пациентами в ночное время суток. Кэр уже успела потерять счет количеству поставленных ею капельниц и уколов, замененных бинтов, внесенных в регистрационные карты записей о поведении животных. Но эта тяжелая работа все равно была легче, чем встреча с Лили.

И хотя в Приюте была своя прачечная и душевая, так долго продолжаться, все же, не могло.

Кэр думала об этом, когда утром, пятнадцатого апреля, отправлялась на очередную смену в парк аттракционов. Суббота выдалась холодной и на удивление пустынной, так что начальство решило использовать день с двойной пользой – проверить исправность механизмов, привести в порядок кабинки, очистить от грязи основы каруселей и горок. Кэр досталось работы больше других. Как представитель немногочисленного разряда молодых сотрудников парка, она была самой гибкой и подвижной. Тонкие пальцы позволяли проникать в узкие места, легкий вес – залазить на высокие и хрупкие элементы конструкций, высокий рост – дотягиваться до отдаленных участков. Кроме того Кэр уже имела несчастье ранее продемонстрировать свою выносливость и довольно впечатляющую, как для девушки, физическую силу. К концу своей смены она была выжата как лимон, однако тяжелая физическая работа, против обыкновения, не сильно отвлекла от мрачных рассуждений.

Начинало уже смеркаться, когда девушка слезла с опоры очередного аттракциона, едва не облившись из ведра с мыльной водой, которое приходилось тащить за собой в дрожащих от усталости и порядком онемевших от холода руках. Поднимался ветер, и в легкой ветровке техперсонала ее уже начинало знобить.

Только оказавшись на земле, Кэр начала обращать внимание на другие звуки, кроме скрипа очередного механизма и позвякивания цепей в его сочленениях, опорах и стойках. Разговор, привлекший ее внимание, происходил между редкими сегодня посетителями – взрослым мужчиной и маленькой девочкой лет восьми - девяти, скорее всего отцом и дочерью, судя по их некоторому внешнему сходству и его властной манере поведения.

- Сколько раз тебе уже повторять? – раздраженно говорил незнакомец, склонившись к ребенку и удерживая его за хрупкое плечико. – Я старше, а значит умнее! И ты должна делать то, что я сказал!

- Но ты же обещал, - едва слышно проговорила девочка, едва заметно скривившись. Очевидно, хватка отца была болезненной. Широко раскрытые глаза и частые помаргивания свидетельствовали о том, что она старалась удержаться от слез. На обычный детский каприз это не походило, хотя здесь Кэр основывалась на миллионах увиденных на ее дежурствах и ставших уже привычными семейных скандалах.

- Я дал слово, я его и заберу, - мужчина тряхнул дочь так, что у той голова дернулась, как у тряпичной куклы. – Думаешь, если у тебя день рождения, так я тебе позволю себе на голову сесть, тварь ты мелкая?

Кэр ощущала, как внутри нее поднимается и нарастает темная волна гнева, бороться с которой у нее в последнее время выходило все хуже и хуже. Она медленно поставила ведро под ноги, стараясь сосредоточиться на привычных механических действиях. Поправить ведро, снять перчатки, на всякий случай проверить тестером наличие незаземленного разряда в опоре возле электрогенератора. Несмотря на близость грозы и сырость воздуха, показатели были нормальными.

- Ты опять нарушил обещание, ты обманщик… - голос девочки были настолько тихим, что Кэр расслышала его с трудом. Зато отец, похоже, не пропустил ни единого слова.

- Ах ты чертова дрянь! – еще одно встряхивание, куда более жесткое и жестокое. – Учить меня вздумала? Меня?! – и он наотмашь ударил ребенка по лицу. Девочка упала назад, отброшенная не сдерживаемой силой удара, только мелькнули в воздухе красные нарядные башмачки с лентами – застежками.

И тут Кэр поняла, что больше не сможет стоять в стороне. Это было просто выше ее сил. Выше всяческих человеческих сил. Видела ли она в этот момент себя, юную беззащитную версию Лили, или достаточно было и одной этой незнакомой маленькой девочки – все было не важно.

Мужчина еще продолжал что-то кричать, и даже замахивался над упавшей, распростертой у его ног дочерью, когда Кэр врезалась в него плечом, вложив в удар весь свой вес и инерцию движения. В обычное время она бы применила кулаки, может несколько выученных приемов самообороны. Но сегодня, вместо этого, в бой пошли усвоенные собственной кровью методы жестоких уличных драк, когда вопрос стоит лишь один: ты или тебя?

Они оба упали на землю. Девушка, не растерявшись, тут же оседлала мужчину и начала наносить ему удар за ударом, метя в нос, губы, уши. Ничего смертельного, но болезненно и страшно. Этот вон тоже сразу же сдулся, из агрессора превратился в жалкую хнычущую жертву, беспомощно барахтающую ногами и орущую так, словно ему вскрыли брюхо и без наркоза кишки достают наружу.

Прибежавшие на шум сотрудники парка не сразу смогли оттащить обезумевшую Кэр от посетителя. Но когда подняли ее в воздух, то ли втроем, то ли вчетвером даже, она тут же сжалась болезненно, прекращая двигаться и готовясь группироваться, если будут бить толпой. Еще один старый, плохо контролируемый рефлекс, который, наверное, никогда не вытравить из памяти тела, даже когда память мозга будет отказывать. Оцепенение охладило пыл, порыв «бежать или драться» заставил, наконец, начать воспринимать окружающую реальность. Но все, на чем сейчас сконцентрировался мир девушки – лицо ребенка.

Грязная, испуганная, со стремительно распухающей щекой и взлохмаченными волосами, в которых запутались сор и грязь, девочка все еще не плакала. Ее тяжелый и слишком понимающий взгляд лучше всяких слов объяснил Кэр, что малышка не впервые была свидетелем насилия и его непосредственным участником.

И это было хуже всего.

Естественно, Кэр уволили. Начальник, типичный менеджер среднего звена, с зарождающейся лысиной и неизменной импотенцией, тонкими противными губами и отвратным запахом прелых гнилых цветов изо рта, орал на нее минут двадцать. Говорил что-то о личном деле, которого, конечно же, не было, об информации, которую он передаст на биржу труда, куда Кэр в жизни не заглядывала, о вычете из зарплаты. А потом совершенно спокойно добавил.

- Ты уволена. Проваливай.

Тон его при этом был настолько серым и безэмоциональным, что до Кэр не сразу дошел сам смысл произнесенных слов.

И только в вагоне метро, когда люди начали на нее коситься, Кэр поняла, что, падая, прокусила губу, и весь ее подбородок залит кровью. В багровых пятнах был ворот футболки и светлый силуэт украшавшего ее черепа. Руки тоже имели не лучший вид. Но куда позднее, чем поврежденную губу, девушка заметила, что по привычке выходит на станции метро возле своего дома.

Впрочем, могли ли дела стать еще хуже, чем они уже были?

Медленно переставляя отяжелевшие ноги, Кэр с неохотой поплелась в сторону своей квартиры. Останавливалась у витрин, читала объявления на столбах, затягивала, как только могла. Но все равно вскоре показался знакомый дом, а затем – и те самые окна. За легким призраком занавесок мелькнул узнаваемый силуэт, а значит Лили была дома.

Может быть, ждала ее. Может просто была занята своими непонятными делами.

Кэр пришлось сделать усилие над собой, чтобы продолжить двигаться. Перейти дорогу, подняться по ступенькам, отпереть дверь. На втором этаже непривычно пахло моющими средствами. Дверь под номером 202 гостеприимно приветствовала вымытым пространством деревянного полотна.

Ключи неприятно звякнули в руке. Как тревожный звоночек. Игрушечный Ктулху на брелке бросил на нее сочувственный взгляд. Предательский внутренний голос робко предложил передумать и сбежать куда глаза глядят. Но скрипнула дверная ручка, и трусливо отступать стало уже некуда.

Первое, что увидела Кэр – свет. Слишком много света. Причем лился он не из окон и не из лампочек, а словно разом отовсюду. Впрочем, нет, это был не свет. Цвет. Все стены квартиры были выкрашены яркой лимонной краской, такого же оттенка пятна украшали и всю мебель. Хотя не совсем ее – присмотревшись, девушка увидела газеты и клеенку, которой кое-как были устланы диван, кровать, столы и внешние фасады шкафов. Но если у меблировки еще имелся шанс выжить, пусть и не очень серьезный, то шторам это уже явно не грозило, как и ковролину. 

Посреди воцарившегося жуткого лимонного буйства стояла Лили, с абсурдной газетной шапочкой на голове, в старой рубашке Кэр, с закатанными выше локтя рукавами, подростковых излишне коротких шортах, и с довольной улыбкой упиралась кулаками в бока.

- Ну, как тебе? – даже не поздоровавшись, спросила она.

- Охереть, - честно отозвалась Кэр. – Что здесь твориться, и, главное, нахрена?

- Ты мрачная такая, потому что твоя жизнь мрачная. Одежда черная, стены темные… плохая энергетика, - Лили недовольно наморщила нос. – Я решила привнести света в твое печальное существование.

- По-моему, ты уже слишком много внесла в мою жизнь, и стало печальнее некуда. – Больше всего девушке хотелось сейчас материться, разрушить здесь все, а еще лучше – поджечь, вместе с соседями, вещами и самой Лили. В этой жизни у нее было не так много того, что можно было назвать своим. Еще меньше мест, куда хотелось бы возвращаться. Так разом Ли лишила ее друзей, спокойствия, самоуважения, пространства и даже собственной квартиры. Фактически всего, что составляло саму Кэр.

В ситуации радовало буквально все – от выбора цвета, до самоличного распоряжения чужим имуществом. Раньше Лили ведь даже не заикалась о том, чтобы что-то поменять в интерьере. Будь у нее подобное желание, Кэр готова была пойти на разумный компромисс. Но это! Это компромиссом даже не пахло.

- Сделай как было, - с упрямством обиженного ребенка, неожиданного даже для нее самой, потребовала ирландка. – Мне все равно как и сколько это будет стоить.

- Почему ты так рано? И что у тебя с лицом? – резкая смена темы была свойственна Лили, хоть и никогда не срабатывала с ее девушкой. – У тебя же должна быть смена в парке аттракционов?

- Я там больше не работаю. Ли, желтый? Серьезно? Какого…

- Поперли наконец-то? – никакого удивления. Лили словно давно ожидала именно такого поворота событий. Кэр даже немного растерялась, забыв, что хотела сказать. – Подралась с кем-то? Вид у тебя, надо сказать, не ахти. Впрочем, это даже не странно. Ты в последнее время какая-то слишком агрессивная. Мне даже жаль беднягу, которому от тебя досталось…

Она стянула с головы бумажную шапку и мрачно повертела ее в руках.

- Тебя бы подлечить следовало. Слишком много агрессии. Даже сейчас. Я-то чем виновата, что тебя на работе кто-то там расстроил.

Кэр ощущала сама, как скривилось ее лицо. От искреннего недоумения и шока до раздраженного недовольства прошло не больше пятнадцати секунд. Вот, значит, кто виноват во всем. Вот у кого с головой проблемы. Так, значит, да?

Девушка резко выдохнула. Сжала кулаки, ощущая, как болезненно натягивается кожа на содранных костяшках.

- Знаешь, Ли, я, кажется, поняла, почему желтый, - она поймала ничего не выражающий взгляд блондинки. – Цвет мочи, которая тебе в голову стукнула, не иначе. Даже видеть тебя, черт подери, противно!

Развернувшись на каблуках, Кэр стремительно вылетела из собственной квартиры, хлопнув дверью так, что задребезжали все окна в коридоре. А затем, не разбирая дороги, прочь из здания, чудом не попав под колеса автомобиля.

[1] Ты обездвижен собственной маской,

Ты проглатываешь ложь, которую тебе преподносят,

Нужно вырываться из этой притупляющей боли,

Поддаться ненависти в твоей душе.

«Open Your Eyes» Disturbed