Братские порочные узы

Глава 5. Обнаружение замурованного кабинета отца: Глаза, которых нет

Ариадна провела ладонью по шершавой стене коридора, чувствуя под пальцами неровности старинной штукатурки. Холодный ветерок, пробивавшийся из щелей, нёс с собой запах сырости и тления — словно само поместье дышало через эти трещины, выдыхая вековую пыль. Она остановилась у участка стены, где обои с дубовыми листьями образовывали странный узор: ветви сплетались в концентрические круги, а в центре зияла дыра размером с монету. Присмотревшись, она заметила, что края отверстия слишком ровные, будто его проделали специальным инструментом.

Сердце забилось чаще, когда её пальцы нащупали скрытую за обшивкой металлическую пластину. При нажатии раздался глухой щелчок, и часть стены отъехала в сторону, обнажив узкий проход. Воздух из тайной комнаты ударил в лицо — густой, пропитанный запахом старой кожи, ладана и чего-то кислого, напоминающего испорченное вино. Ариадна зажгла фонарик на телефоне, и луч света выхватил из темноты глаз.

Нет, не глаз — пустую глазницу портрета. Десятки холстов в золочёных рамах покрывали стены, их лица искажены гримасами ужаса или боли. У всех предков, чьи изображения висели здесь, были выколоты глаза. В некоторых картинах зияющие дыры прожжены, в других — аккуратно вырезаны ножом. Она подошла ближе, разглядывая ближайший портрет: мужчина в мундире с фамильным гербом держал в руке кинжал, направленный к собственному горлу. На табличке значилось: «Григорий Грановский. 1853-1883». Тридцать лет.

В центре комнаты стоял массивный дубовый стол, покрытый зелёным сукном. Ящики были заперты, но верхний оказался приоткрыт. Внутри, среди пожелтевших бумаг и перьевых ручек, лежал флакон из синего стекла с серебряной пробкой. Ариадна подняла его к свету: чёрная жидкость внутри переливалась маслянистыми бликами, а при встряхивании оставляла на стенках густые следы, похожие на кровь. Она осторожно откупорила пробку — запах ударил в ноздри, заставив зажмуриться: медь, полынь и что-то сладковато-гнилостное, как разлагающиеся лепестки роз.

— Не советую это пробовать, — голос Марка заставил её выронить флакон. Он поймал его в воздухе с кошачьей ловкостью, не пролив ни капли. — Хотя… если хочешь увидеть то, что видела прабабка в ночь перед самоубийством…

Ариадна отступила, наткнувшись на мольберт с незаконченным портретом. Холст изображал девушку в свадебном платье, но вместо лица — кровавое пятно, а кисть руки, держащая букет, была неестественно вывернута.

— Что это за комната? — спросила она, стараясь не смотреть на портрет над камином, где женщина с её лицом прижимала к груди младенца с пустыми глазницами.

— Галерея проклятых, — Марк поставил флакон обратно в ящик, его пальцы оставили сальные отпечатки на стекле. — Здесь хранят тех, кто пытался обмануть судьбу. Или тех, кого судьба обманула.

Он провёл рукой по краю стола, смахивая пыль. Под слоем серой паутины проступили вырезанные ножом буквы: «Они смотрят». Ариадна почувствовала, как сотни незримых глаз впиваются в её спину.

— Почему у всех выколоты глаза? — она повернулась к портрету юноши в студенческой мантии, чьи пустые глазницы напоминали лунные кратеры.

— Потому что они видели слишком много, — Марк подошёл к ней вплотную, его дыхание смешалось с запахом жидкости из флакона. — А некоторые вещи лучше оставить в темноте.

Он взял её за руку и подвёл к самому старому портрету в углу. Холст потрескался, краски осыпались, но лицо Арсения Грановского сохранило ледяное спокойствие. Его глаза были целы — единственные во всей комнате.

— Он единственный, кто принял проклятие добровольно, — прошептал Марк. — Остальные пытались бороться. Срезали родинки, меняли имена, бежали за океан. Но оно всегда находило их. В день тридцатилетия.

Ариадна прикоснулась к холсту. Краска оказалась тёплой, как живая кожа. Вдруг веки Арсения дёрнулись, и его глаза — настоящие, влажные — уставились на неё. Она вскрикнула и отпрянула, но Марк удержал её за плечи.

— Не бойся. Он просто… напоминание, — его пальцы впились в её тело сквозь тонкую ткань блузки. — Мы все становимся частью этой галереи. Рано или поздно.

Она вырвалась, споткнувшись о ковёр, который съёжился под её ногами, как живой. В углу комнаты она заметила дверь, ранее скрытую портьерой. Ручка была покрыта зелёной патиной, а замок залит свинцом. На косяке — царапины, словно кто-то пытался выбраться наружу.

— Что там? — её голос дрожал.

— Ответы, которые ты не готова услышать, — Марк бросил взгляд на часы с фамильным гербом на запястье. — Но если настаиваешь…

Он достал из кармана ключ — старинный, с узором в виде спирали. Тот самый, что лежал в шкатулке отца. Ариадна протянула руку, но он отдернул ключ, как будто играя в кошки-мышки.

— Цена вопроса — твоё обещание. Остаться. Навсегда.

За дверью что-то заскреблось. Длинные, медленные царапины, будто кто-то водил ногтями по дереву изнутри. Ариадна шагнула назад, наступив на хрустальную вазу, которая разбилась с звоном, похожим на смех.

— Это… там кто-то есть?

Марк улыбнулся, поворачивая ключ в воздухе. — Там есть всё. Наши страхи. Наши кошмары. Наши мёртвые. — Он прижал ладонь к двери, и дерево под его рукой затрещало. — Хочешь встретиться с матерью?

Ариадна замерла. За дверью послышался стон — высокий, женский, полный боли. Она узнала этот голос. Тот самый, что пел ей колыбельные, пока отец сжигал портреты в подвале.

— Открой, — выдохнула она.

Марк вставил ключ в замок. Металл заскрипел, ржавчина осыпалась, как чёрные слёзы. Дверь распахнулась, выпустив волну смрада — гниющей плоти, формалина и ладана. Ариадна зажмурилась, но Марк грубо схватил её за подбородок, заставляя смотреть.

Комната была заполнена банками. Сотнями стеклянных сосудов, в которых плавали глаза. Голубые, карие, серые — все с расширенными зрачками, все смотрящие на неё. На полках, на полу, даже подвешенные к потолку на тонких цепях. В центре, на мраморном столе, лежало тело женщины в свадебном платье. Её лицо закрывала фата, но Ариадна узнала руки — с родинкой в виде полумесяца на левой запястье.

— Мама… — она рухнула на колени, чувствуя, как пол уходит из-под ног.

— Она выбрала тебя, — Марк стоял над ней, держа в руке банку с парой серых глаз. — Свою жизнь — за твою невинность. Но теперь время пришло.

Он протянул банку, и Ариадна увидела, как зрачки повернулись к ней. В них отражалась не её текущая версия, а девочка семи лет — та, что пряталась за поворотом лестницы, пока горело прошлое.

— Посмотри, что они видели в последний момент, — прошептал Марк. — Посмотри и пойми.

Ариадна прижала банку к груди, чувствуя, как холодное стекло жжёт кожу. Где-то в глубине комнаты зазвенели цепи, и тень с рогами и копытами мелькнула за её спиной. Она поняла, что двери уже нет.