Не ангел.

Глава вторая.

Бежевые жигули, светя желтыми фарами, аккуратно съехали с трассы на повороте следующим сразу за указателем «Ивановка 1км». За рулем сидел пожилой мужчина с пышными седыми усами. Эти самые усы он время от времени теребил привычным жестом, когда сидевшая на пассажирском сиденье полная жена, сложившая пухлые ладони на круглом животе особенно начинала его «пилить».

— Вот же пень старый! Опять все деньги на детали для машины спустил! Я, значит, курей растила, на рынке мерзла, продавала, а он опять за свое!

— Машина требует вложений, — отвечал пожилой мужчина меланхолично. Кончики его усов опускались вниз. — Не будет машины, не сможем мы в город ездить, на рынок твой, курей да яйца продавать.

— Зачем мне их продавать-то, если я денег все равно не вижу? — взвилась женщина, которую в Ивановке все называли просто — Кузьминична.

Кузьминична с мужем препиралась по привычке, прекрасно зная, что в следующий раз, когда они поедут на рынок, она снова все деньги отдаст мужу, ему виднее, как распорядиться, и уже потом снова будет его пилить.

Машина, резко дернувшись, остановилась. Кузьминична качнула головой так, что щеки, ее пухлые щеки заволновались, заходили рябью. Закричала на мужа:

— Ты чего творишь? Чего остановился?

— Вон, гляди, сидит кто-то, — повёл усами в лобовое стекло мужчина.

Фигурку, сидевшую на краю дороги, почти что на поле, можно было и не заметить. Тусклый свет фар едва её освещал. Девушка сидела прямо на земле, подтянув к себе колени и уткнувшись в них головой. На шум подъезжающего автомобиля она никак не отреагировала, словно застывшая скульптура. Девушку слегка припорошило снежной крупой и она поблёскивала в растрёпанных волосах.

— Бог ты мой! — выдохнула Кузьминична. — Это что ж такое? Она жива вообще? Надо посмотреть!

— Сиди, я сам схожу, — буркнул мужчина, и, скрипнув дверцей машины вразвалочку пошёл к девичьей фигурке. Она не шелохнулась, так и сидела, как неживая.

Холодный ветер задувал в открытую водительскую дверь, а Кузьминична, прижав пухлую ладонь ко рту, наблюдала, как её муж взял девушку подмышки, с трудом поставил на ноги. Обхватил покачнувшуюся фигуру и повёл к машине.

— Это ж Юлька, — ахнула Кузьминична.

Эту девчонку сложно не узнать. Вся в деревне удивлялась, как у такой матери, как непутёвая Танька, могла вырасти такая красавица-девка. К тому же порядочная, это все знали.

Усатый мужчина посадил окоченевшую фигуру на заднее сиденье. Юля смотрела безразлично, а под ее голубыми глазами, казавшимися в темноте салона почти черными, таяли застывшие на ветру слезинки.

— Юля, что же это? Что-то случилось? Ты из дома сбежала? Тебя мамкин сожитель обидел? Одежда твоя где? — Кузьминична забросала вопросами оцепеневшую девушку.

Как ни странно, Юля ответила.

— Там, на повороте, — еле выговорила она замерзшими губами.

— Как на повороте? Ну да что же случилось-то, Юля?

— Я просто хотела доехать до деревни, я голосовала. Он сказал, что подвезет. В машине оказался второй...

Юля говорила, как в трансе, не понимая, что и кому говорит.

— И что, и что? — закудахтала Кузьминична.

Ей было и жаль девчонку и любопытно одновременно.

— Отстань от нее, — грозно цыкнул на жену мужчина с усами.

Иногда он умел так ее осадить, когда очень было нужно. А сейчас нужно. Мужчина по нескольким словам понял, что с соседской девочкой приключилось. И меньшее, что ей сейчас нужно, — это расспросы.

Он уже ехал к деревне, а жена никак не могла успокоиться.

— Так одежда же на повороте осталась, надо забрать!

Мужчина строго посмотрел на свою вторую половину.

— Не до одежды сейчас, ей бы согреться.

— Там ещё сумка с документами, — безразлично произнесла Юля.

— Хорошо. Найдем.

Усатый мужчина вновь резко затормозил, развернулся и поехал к повороту. Сумку Юли он нашел почти сразу, а вот куртку отнесло ветром. Пришлось порыскать немного. Она уже пристыла к земле и походила на половую тряпку.

В окнах дома Татьяны горел свет. Вернее, в половинках окон, в которых еще остались стекла. Кузьминична взялась Юлю проводить, потому что девушка не стояла на ногах. Завела в дом, сморщила нос от несвежего запаха и крикнула:

— Танька, ты где? Танька, дочь свою встречай!

Татьяна вышла из комнаты, не совсем трезвая, но и не сильно пьяная. Уставилась непонимающе на соседку, поддерживающую синюшную, раздетую дочь. Юля мать увидела и будто начала оживать. Лицо девушки сморщилось, ее затрясло. Какая бы она ни была, но перед Юлей стояла мама! Единственный родной человек, кроме Антона. Но Антону не расскажешь то, что случилось с ней. А вот маме...

— Мама, я голосовала, — без слез заплакала Юля. Слезы замерзли где-то в глубине ее души и больше не хотели согревать бледное лицо. — Я хотела доехать до деревни, остановилась фура, и они, они...

Юля всхлипывала. Кузьминична засуетилась. Мелкими шажками подбежала к Татьяне, прошептала что-то на ухо. Таню перекосило.

— Ах ты, дрянь, — заорала она на дочь, — не сберегла всё-таки себя, не сохранила. Я тебя растила, от мужиков уберегала, а ты!

Женщина сдёрнула с ручки деревянной, давно облупившейся двери несвежего вида махровой халат и начала стегать им Юлю.

— Ты что творишь, — завопила Кузьминична.

Девушка же съёжилась вся, вжалась в угол возле входной двери. Мать старалась бить её по лицу, язычок молнии на халате царапал бледные щёки девушки, а она и не пыталась прикрыться. Кузьминична выдернула халат из рук разъярённой Тани.

— Прекрати, дура, чего делаешь? С девчонкой несчастье приключилось. Мы её на дороге нашли. Не задержались бы в городе, так и околела она там, без одежды.

— А может, и лучше было бы, если околела, — орала Татьяна. — На кой она мне теперь нужна? Сколько училась, мужика найти не смогла. Зато всё в город катается, работу ищет. Нашла, нашла работу?!!

— Надо ж, наверное, в милицию заявить. Это ж преступление, — задумчиво произнесла Кузьминична.

— Ещё чего! Заявить! И так позору не оберёшься. Иди уже к себе домой.

Таня вытолкала из дома соседку, швырнула халатом в скрючившуюся возле двери Юлю и ушла в комнату, заливать горе. Там ждал её плюгавый невысокий мужичонка. Последний сожитель. С ним Таня уже целый год прожила. Он был безобидный и тихий алкаш. Ему Юлю даже жалко немножко стало, но все-таки, если с другой стороны посмотреть, этим было грех не воспользоваться.

— Таня, я тебе говорил, — зашипел он, когда женщина вошла в комнату и подошла к скудно накрытому столу, главным атрибутом которого была бутылка. — Говорил тебе, дочь твоя бесполезная. Три месяца, как отучилась и все работу не может найти. Сколько еще она будет на нашей шее сидеть?

Мужик не громко шипел, но Юля различила все, от слова до слова. Разогнулась выскочила из двери. Татьяна слышала, как заскрипела на ржавых петлях входная дверь, но не дернулась, не побежала за дочерью. Расстроилась она. Надежды на то, что Юлька воспользуется своей внешностью, удачно выйдет замуж и будет маму деньгами снабжать не оправдывались.

Юля вышла во двор, заваленной каким-то хламом, сломанной мебелью. Сейчас все это, припорошенное первым снежком, выглядело даже празднично, светло. Только сруб черного закопченного строения, служившего баней, по-прежнему был также темн. Туда Юля направилась, в холод и темноту. Баня была не топлена несколько дней, а электричества в ней отродясь не бывало. Девушка вошла, разделась в темноте, зная на ощупь здесь каждую дощечку. Нашла жестяной ковшик, пробила им тонкую корочку льда на воде, в огромном ржавом баке, зачерпнула полный ковш, собираясь облиться, смыть с себя ощущение чужих прикосновений, чужой запах. Подняла ковш над головой и не раздумывая вылила на себя. Дыхание прихватило, Юлю «заколбасило» от холода, все тело ходило ходуном. Последняя ледяная капля капнула с ковша на плечо. Девушка отбросила ковшик в сторону, понимая, что легче ей не стало.

Что теперь делать? Как жить? В этом доме она больше не нужна. Про Антона даже думать страшно. Она так хранила себя, так мечтала о свадьбе, еще днем была счастлива, а что теперь?

Юля подняла с пола отброшенный в сторону шерстяной костюм. Натянула его на мокрое, трясущееся тело и вернулась в дом, неся в руках единственный ботинок. Вернулась босиком. Заползла на свою кровать с грязными ногами, укрывшись одеялом с головой. Лежала и тряслась не в силах согреться. К ней подошла мать.

—Что? Явилась? А то тоже, мне, выскочила она! Куда ты денешься? Ты работу-то в городе нашла?

— Нет, мама, нет, — ожесточенно отбросила с лица одеяло Юля. — Я хотела найти по специальности.

— Ни работы, ни мужика, — сплюнула Татьяна. — Теперь еще и порченая.

— Есть у меня парень и он меня замуж позвал. Только он не такой, как ты хотела. Не из богатых. Антон обычный парень, работает в автосервисе, но я его люблю. Не знаю, захочет ли он на мне жениться, после того что случилось.

— Эх, ты, дурында, не могла никого поприличнее подцепить, — сморщилась уже изрядно пьяная Татьяна. — Ну, теперь уж не до выбора. О том, что с тобой случилось не вздумай парню говорить. Слышишь, не вздумай, не простит! А так-то он может и не поймет, что ты порченая. Это они только корчат из тебя знатоков. А на самом деле...

Таня пьяно махнула рукой.

— В общем, попробуй его обдурить, глядишь, и получится. И это, давай уже, съезжай отсюда. Ты деваха взрослая, устраивай как-то свою жизнь.

Съезжать Юле было некуда. Антон много раз звал её жить вместе. У него однокомнатная квартира в городе. Парень предлагал, можно сказать, уговаривал, а Юля считала, что это неправильно. Безумно любя Антона, она все-таки хотела, чтобы все по-настоящему, чтобы свадьба, белое платье, а потом уже совместная жизнь. Теперь у нее другого выхода не остается. Как только рассветет, она поедет в город к Антону. Юля не собиралась следовать очередному совету матери. Она не будет пытаться обмануть своего парня. Расскажет всё, как было. Если он любит, то поймёт. Должен понять, должен простить, ведь Юля простила бы ему всё, абсолютно всё!

Уехать утром в город у девушки не получилось. Её ночные метания по кровати плавно перешли в бред от высокой температуры. Татьяну разбудила вскрик дочери из соседней комнаты:

— Антон, Антон, я не виновата, не виновата!

— Чего она там орёт-то? — промычал мужчина рядом с Таней. — Свихнулась, что ли, твоя дочурка?

Женщина спустила ноги на грязный пол, нашарила резиновые шлёпанцы. Держась руками за голову и кривясь от головной боли, добрела до кровати дочери. Юля металась по подушке с закрытыми глазами. Как ни толкала её мать, девушка не просыпалась. Только выкрикивала имя - Антон. Татьяна додумалась, наконец-то, пощупать у дочери лоб. Юля была огненной.

—Дошлялась босиком да раздетой, — кивнула Таня безо всяких эмоций на лице.

Она не переживала. Женщину гораздо больше беспокоила собственная головная боль и мысли о том, что денег на опохмел не осталось. Даже на это денег нет, не то что на лекарства или жаропонижающие. Лечить Юлю нечем. «Сама оклемается» — решила женщина.

Через пару часов, когда Юля так и не пришла в себя, продолжая метаться в горячечном бреду, сожитель Татьяны, уставший от вскриков и стонов и тоже мучающийся от головной боли, сказал:

— Тань, давай вызовем ей скорую помощь. А что, она без сознания, ее должны забрать. В больнице девчонку подлечит и нам проще. Не будет она больше тут орать.