Смертельный квест.

8.

Две с половиной недели назад.

Лидия Борисовна, стройная как тростинка, как о ней говорили новые подружки, в весе, примерно, сорок пять килограммов, законсервировалась с молодости, и чрезвычайно этим гордилась! Спина прямая, как будто её постоянно незримо поддерживала строгая учительская указка. Белые седые волосы всегда аккуратно убраны и завиты. А лицо очень эмоциональное. Она тщательно следила за собой, и не позволяла себе появляться на людях не накрашенной. И совершенно не замечала, что люди, впервые её увидевшие, шарахаются от ужаса и отвращения. Выглядела Лидия Борисовна как ожившая мумия, однако, её очень спасало роскошное золотое колье с нежно-бирюзовыми топазами, и такими же серьгами. Она всё время с гордостью повторяла — это мне мои выпускники подарили! А когда окружающие недоумевали — за что можно дарить такие подарки обычной школьной учительнице, она выразительно разводила руками, давая понять — что она может поделать с таким искренним проявлением благодарности? А ещё, этот жест можно было растолковать как презрение к тем, кому в жизни не так повезло, как ей.

Она, с другими счастливыми участницами квеста, стояла посреди поляны, возле дома отдыха, и декламировала стихи хорошо поставленным голосом:

Тебе ль оплакивать утрату юных дней?

Ты в красоте не изменилась

И для любви моей

От времени еще прелестнее явилась.

Твой друг не дорожит неопытной красой,

Незрелой в таинствах любовного искусства.

Без жизни взор ее — стыдливый и немой,

И робкий поцелуй без чувства.

Но ты, владычица любви,

Ты страсть вдохнешь и в мертвый камень;

И в осень дней твоих не погасает пламень,

Текущий с жизнию в крови.

Её благодарные слушатели — Катерина Семёновна, с круглыми от обилия новых впечатлений глазами, и приоткрытым ртом, от чего лицо её делалось неимоверно глупым; Валентина Кузьминична, вальяжно устроившаяся на своём складном стульчике, с которым никогда не расставалась; и Марья Павловна, вязавшая, сидя на пне, полосатый носок, бурно зааплодировали. Марья Павловна, ради такого случая, даже отложила вязание.

— Это Батюшков, — пояснила Лидия Борисовна, — поэт, незаслуженно забытый!

— Как Вы всё это помните! — поражённо воскликнула Катерина Семёновна, впрочем, по отчеству её звали всё меньше и меньше.

Польщённая Лидия Борисовна развела руками и гордо произнесла:

— Так я, милочка, филолог! Я всю жизнь изучала литературу!

— Да-да! Здорово! — затрясла головой Катерина Семёновна.

Мария Павловна попросила:

— А почитайте что-нибудь ещё! У Вас так красиво получается!

— Да-да! — поддержала её Валентина Кузьминична, — жаль, что магнитофон с собой не взяла! Записала бы!

В этот момент к ним присоединилась жадная до впечатлений Нина Степановна, весь её облик говорил, как она досадует на то, что что-то пропустила!

— Что это вы тут делаете? — растянув губы в искусственной улыбке, спросила она.

— Да вот, читаю барышням стихи, — скромно, но с достоинством, призналась Лидия Борисовна.

Нина Степановна сложила руки на груди и встала в позу, показывающую, что она устроилась в этой компании основательно.

— Я тоже хочу послушать!

— А вот Ахматова! — продолжила Лидия Борисовна, обрадовавшись прибавлению зрителей,

— Двадцать первое. Ночь. Понедельник..

— Как раз сегодня двадцать первое! — с глупой радостью воскликнула Катерина Семёновна. Но ледяной взгляд Лидии Борисовны заставил её побледнеть и плотно закрыть рот.

Лидия Борисовна начала сначала, нисколько не сбившись с интонации:

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.

Очертанья столицы во мгле.

Сочинил же какой—то бездельник,

Что бывает любовь на земле.

И от лености или со скуки

Все поверили, так и живут:

Ждут свиданий, боятся разлуки

И любовные песни поют.

Но иным открывается тайна,

И почиет на них тишина…

Я на это наткнулась случайно

И с тех пор все как будто больна.

Все захлопали. К ним присоединился Василий Григорьевич. Нина Степановна воскликнула с заискивающей улыбочкой:

— А вот и наш единственный мужчина!

Глаза его хитро улыбались, но спросил он серьёзно:

— Что, барышни, стихи о любви читаете?

— Читаем! — высокопарно ответила Лидия Борисовна.

— А я люблю Омар Хайяма. Как там? О, вспомнил!

И начал читать своим брутальным хриплым голосом:

Я на чужбине сердцем изнываю,

Бреду без цели, горестно взываю.

Мне счастья жизнь не принесла, прошла…

И где застигнет смерть меня — не знаю.

Все захлопали. Нина Степановна визгливо засмеялась и закричала — бис! бис!

Он шутовски поклонился и продолжил:

Я не тот, кого мысли о смерти гнетут,

Сомневаюсь, чтоб там было хуже чем тут.

Эту жизнь я вернуть своевременно должен,

Ну а там вместо времени — вечность дадут.

Ему опять похлопали, но уже не так бурно.

Увидав черепки — не топчи черепка.

Берегись! Это бывших людей черепа.

Чаши лепят из них — а потом разбивают.

Помни, смертный: придет и твоя череда!

— А вот ещё, мне понравилось, — продолжил он в гробовой тишине, все скисли, даже приклеенная улыбка на лице Нины Степановны сделалась кривой.

От стрел, что мечет смерть, нам не найти щита:

И с нищим, и с царем она равно крута.

Чтоб с наслажденьем жить, живи для наслажденья,

Все прочее — поверь! — одна лишь суета.

Все молчали, а Лидия Борисовна высокомерно высказалась:

— Что—то Вы всё о смерти, испортили нам настроение! А что-нибудь более жизнерадостное в Вашей голове задержалось?

— Конечно, несравненная Лидия Борисовна! — осклабился он, — вот, например, Маяковский. Мой самый любимый поэт!

Лидия Борисовна снисходительно улыбнулась и кивнула головой. Василий Григорьевич принялся читать с поэтичным выражением на лице:

Надо мной луна,

Подо мной жена,

Одеяло прилипло к жопе,

А мы куём и куём детей,

На зло буржуазной Европе!

Все выжидающе смотрели на Лидию Борисовну, а её перекосило, она была так ошарашена, что не могла сказать ни слова. А он продолжал читать:

Эй, онанисты,

кричите «Ура!» —

машины е*ли

налажены,

к вашим услугам

любая дыра,

вплоть

до замочной

скважины!!!

Лидия Борисовна пришла в себя и возмущённо воскликнула:

— Ну это уже ни в какие рамки! Что Вы себе позволяете! Здесь почтенные, уважаемые люди!

Но он её не слышал:

Мы,

онанисты,

ребята

плечисты!

Нас

не заманишь

титькой мясистой!

Не

совратишь нас

п*здовою

плевой!

Кончил

правой,

работай левой!!!

Катерина Семёновна громко загоготала, ей одной было весело. Марья Павловна сверлила Василия Григорьевича злыми глазками, она уже забыла про вязание. А Нина Степановна покраснела от смятения, она не знала, к кому примкнуть?

— Что такое, — недоумевал Василий Григорьевич, — это же классика! Маяковский! Вот, послушайте ещё, про любовь, между прочим!

Я в Париже живу как денди.

Женщин имею до ста.

Мой х*й, как сюжет в легенде,

Переходит из уст в уста.

— Ну всё! Хватит! — визгливо заорала Лидия Борисовна, — мы так хорошо проводили время, а Вы пришли и всё испортили!

— Да, Василий Григорьевич, — авторитетно заявила Валентина Кузьминична, — шли бы Вы отсюда!

— А пожалуй, и пойду! — нисколько не расстроившись, ответил Василий Григорьевич, — искупаюсь перед ужином.

Он пошёл к озеру.

Чтобы как-то спасти неловкую ситуацию, Нина Степановна спросила:

— А давайте, я тоже прочту стихотворение! Я тоже знаю!

Срывающимся от волнения голосом она произнесла:

Пастернак! Да! Борис Пастернак!

Я понял жизни цель и чту

Ту цель, как цель, и эта цель —

Признать, что мне невмоготу

Мириться с тем, что есть апрель,

Что дни — кузнечные мехи,

И что растекся полосой

От ели к ели, от ольхи

К ольхе, железный и косой,

И жидкий, и в снега дорог,

Как уголь в пальцы кузнеца,

С шипеньем впившийся поток

Зари без края и конца.

Что в берковец церковный зык,

Что взят звонарь в весовщики,

Что от капели, от слезы

И от поста болят виски.

Она торжественно поклонилась.

— Чё-то я ничего не поняла! — недовольно покривилась Марья Павловна.

— Ну это же Пастернак, — снисходительно пояснила Лидия Борисовна, — Нина Степановна, а Вы сами то поняли, что читали? Как Вам удалось выучить такой сложный стих?

За её вежливой улыбкой таилось презрение. Лидия Борисовна чувствовала себя королевой, с правом казнить и миловать!

Нина Степановна нахохлилась, земля уходила у неё из—под ног.

Положение спасла Катерина Семёновна:

— Девки, а пойдёмте тоже купаться!

И, не дожидаясь ответа, направилась к озеру. Литературный вечер был испорчен, потому все потянулись за ней.

По дороге на пляж все осуждали безобразную выходку Василия Григорьевича. Точнее, громче всех осуждала Нина Степановна.

— Нет, какой наглый, — возмущённо провозглашала она, — ему сказали — хватит уже! А он всё продолжает и продолжает! Не заткнуть его! Испортил нам вечер!

Все соглашались и поддакивали, а Лидия Борисовна сохраняла отстранённый вид, она была всеми признанной королевой и собиралась оставаться ей дальше. И свита определилась. Нина Степановна крутилась вокруг и преданно заглядывала в глаза. Лидия Борисовна, время от времени, одаривала её снисходительным одобрением, молча кивая головой.

Нина Степановна предложила:

— Давайте, я сбегаю за покрывалами! И позову Фёклу Ильиничну. А то она всё одна и одна.

Суетливой походкой она посеменила в корпус.

— Пошла сплетничать, — презрительно фыркнула Валентина Кузьминична. Ей ответили глубокомысленными усмешками. Только Катерина Семёновна ничего не поняла, она беспомощно смотрела то на одну, то на другую, но стеснялась спросить.

Между тем, Нина Степановна настойчиво постучалась в номер Фёклы Ильиничны.

— Фёкла! Это я!

— Заходи! — послышался надтреснутый голос.

Нина Степановна, вся в ажиотаже, залетела в номер.

— Сейчас произошла такая неприятная история! Ты представляешь, сидим мы на поляне..

— Потом расскажешь! — властно оборвала её Фёкла Ильинична, — ты за этим пришла или что-то ещё?

— Да, — вспомнила Нина Степановна, нисколько не обидевшись, — пойдём на озеро, тебя все зовут. Я сейчас, прихвачу покрывала.

— Ну что ж, пойдём. В одиночестве дома насижусь.

Фёкла Ильинична с трудом подняла своё грузное тело с дивана и направилась к озеру, вслед за Ниной Степановной.

На воде устанавливали дорожки для завтрашнего заплыва.

Василий Григорьевич разделся, бросил одежду прямо на песок. У него было загорелое жилистое тело. Мышцы казались железными и сильно выпирали сквозь тонкую сухую кожу. Ему никак нельзя было дать восемьдесят лет, от силы шестьдесят. По сравнению со старушками, он выглядел Аполлоном.

Нина Степановна принесла покрывала, все расположились на них. Катерина Семёновна тоже разделась, обнажив своё сильное крестьянское тело, хоть формы её нельзя было назвать изящными, но кожа складками не висела, и мышцы были довольно крепкими. Она сразу бросилась в воду, поплыла не хуже Василия Григорьевича.

Нина Степановна тоже гордо обнажилась, у неё оказалась очень приличная для её возраста фигура.

— Я тоже поплаваю, — сообщила она и стала постепенно заходить в прохладную воду.

— Хорошо, что резиновую шапочку с собой взяла, — сказала Валентина Кузьминична, кокетливо поправляя кудри своего черноволосого парика, — надеюсь, все умеют плавать?

— Справимся! — грубо заверила её Марья Павловна, поднимая взгляд от вязания, — а кто не справится, тот поедет домой! Вы умеете плавать, Лидия Борисовна?

— Ну, обычно я плаваю в море, — жеманно ответила та, — думаю, я тоже справлюсь, озеро совсем маленькое, здесь трудно утонуть.

— А мужчина наш ничего! — заметила Фёкла Ильинична, — красив и силён, ничего не скажешь! Как бы он нас в этом квесте не обошёл!

— Это мы ещё посмотрим, — маленькие глазки Марьи Павловны злобно сверкнули.

— Кто он по профессии?

Все пожали плечами.

— Василий Григорьевич! — крикнула Фёкла Ильинична, она не присутствовала на испорченном поэтическом вечере, поэтому сохранила доброжелательное отношение к их единственному джентльмену.

А он уже благополучно переплыл озеро вдоль и поперёк и вышел на берег. Кивнул ей.

— Кто Вы по профессии? Такой интересный мужчина!

— Я военный! — пояснил он.

— А, вояка! — грубо сказала Марья Павловна, — тогда ничего удивительного! А то мы голову ломали, откуда такой солдафонский юмор?

Он хрипло и беззлобно рассмеялся.

— Кажется, я пропустила что-то интересное! — сделала вывод Фёкла Ильинична.

— Разве Нина Степановна Вас ещё не просветила? — скептически спросила Лидия Борисовна.

Фёкла Ильинична покачала головой, явно сожалея, что не выслушала, и наткнулась на взгляд Нины Степановны, полный упрёка и злорадства.

В этот момент, раздался мужской голос из громкоговорителя:

— Уважаемые участники квеста!

Все насторожились, приготовились не пропустить ни слова.

— Завтра вы пройдёте эстафету, которая даст вам возможность в последний раз оценить свои силы! И, если кто—то поймёт, что не в состоянии бороться за приз в пять миллионов рублей и бесплатную путёвку на курорт одной из экзотических стран, в тот же день может вернуться назад, к себе домой, вместе с персоналом дома отдыха! По правилам квеста, смелые и сильные, желающие продолжить борьбу, останутся здесь совершенно одни. Они должны будут сами готовить себе пищу и проводить уборку. На кухне есть всё необходимое, в том числе большой и разнообразный запас продуктов. Внимание! Больше двух отказов в неделю от выполнения заданий ведёт к автоматическому выбыванию из борьбы за приз в пять миллионов рублей и сказочную поездку в одну из экзотических стран совершенно бесплатно! Раз в неделю за выбывшими, или теми, кто пожелает добровольно прекратить участие в квесте, будет приходить автобус. В прошлом году победительница унесла с собой заветный ковчег с пятью миллионами рублей и путёвку в Таиланд! Кто же победит в этот раз?

— Василий Григорьевич! — Лидия Борисовна догнала его по пути в столовую.

Он повернулся и посмотрел на неё без своей обычной насмешливости, скорей, с досадой.

— Мне нужно с Вами серьёзно поговорить, — строго сказала она.

— Ну говорите, раз нужно.

— Почему Вы так себя ведёте? — спросила она с ноткой, нет — с аккордом осуждения!

— Как? — равнодушно спросил он.

Она, столкнувшись с его жёстким взглядом, не смутилась, лишь немного смягчила тон.

— Как трудный подросток! Вы открыто издевались сейчас над нами, мы же умные люди и прекрасно всё поняли! В конце концов, здесь находятся пожилые и уважаемые люди! Как Вам не стыдно!

— Вы же, кажется, учительница? — вместо слёз покаяния или, хотя бы, извинений, спросил он.

— Да! — важно ответила Лидия Борисовна, — между прочим, до семидесяти трёх лет я проработала в школе! Я почётный педагог! А вы такое себе позволяете!

— А педагогическая пенсия, кажется, начинается с пятидесяти? — опять спросил Василий Григорьевич.

— Ну и что? Я не просто так заслуженный педагог! Я отлично знаю свой предмет и очень востребована была в школе. Да и здоровье мне позволяло работать, — ответила она возмущённо.

— А то, что на пенсию людей отправляют раньше не потому, что у них здоровья нет, а потому, что дальше наступает необратимая деформация личности.

Лидия Борисовна на мгновенье растерялась, но, всё же, собралась и ответила:

— Вот ещё! Глупости! Кто Вам такое сказал? Да, с детьми работать не просто и многие не выдерживают, поэтому наша профессия приравнивается к вредным, — она гордо подняла голову, — но я справлялась!

— А откуда у Вас такое колье? С учительской зарплаты? — насмешливо спросил Василий Григорьевич.

— Мне выпускники подарили, представьте себе! Ещё лет восемь тому назад, — она мечтательно вздохнула.

— У Вас учились дети миллионеров?

— Почему миллионеров? Нет, обычная средняя школа.

— А сколько учеников было в классе?

— Восемнадцать человек. Почему Вы спрашиваете?

— Потому, что это колье, приблизительно, стоит тысяч двести, то есть, каждая семья Ваших учеников сбросилась на подарок любимой учительнице в среднем по двенадцать—пятнадцать тысяч. Думаю, это была не единственная их трата? И Вы, кажется, любите отдыхать на море? В общем-то, по одному колье можно понять, что Вы там делали до столь преклонного возраста? Да, Лидия Борисовна, незаменимый педагог?

Лицо Лидии Борисовны покрылось пятнами. Она возмущённо фыркнула:

— С Вами совершенно невозможно разговаривать!

Гордо подняв голову, она ускорила шаг и не видела, каким презрительным и брезгливым взглядом проводил её Василий Григорьевич.

Ему удалось выбить из колеи заслуженную учительницу. Она потеряла свою корону.