Бумажные крылья

«Ты никогда меня не любила! Ты бесчувственная стерва, Оля!» Да, наверное, он был прав – я никогда его не любила или любила так долго, как могла. Бывают люди, которые любить не умеют. Точнее, умеют, но эта любовь распространяется лишь на кого-то единственного. Я любила свою дочь и свою работу. Какое-то время я любила и Лешу… пока вдруг не поняла, что рядом с ним я никогда не стану тем, кем хотела стать, что у нас совершенно разные цели в жизни, и мы по-разному видим наше будущее. Он строил свой бизнес и хотел, чтоб я сидела дома и нянчила ему ораву детей, а я хотела учить языки и путешествовать. Я желала свободы. А он хотел посадить меня в клетку. Он любил меня, а я все же не была в этом виновата. Так получилось, что я его долго любить не смогла, а может, и вовсе не любила. Мы разошлись очень спокойно. Точнее, это я ушла от него очень спокойно. Забрала Тасю, села на поезд и уехала из столицы из двухэтажного шикарного дома домой в мамину двухкомнатную квартиру. Он долго не мог понять почему, а я долго не могла объяснить, что просто потому что не люблю его и больше не могу под него подстраиваться. Наверное, я сволочь и тварь. По крайней мере так считали его друзья и его мама с сестрой. Они даже наняли частного детектива, чтоб выследить моего любовника, которого и в помине не было. Я вырулила с главной дороги на нашу улочку, где еще ничего не успели выстроить кроме единственного супермаркета и сплошного недостроя, а посередине красовался наш десятиэтажный дом. На квартиру в новом районе я копила десять лет и купила ее сама без помощи бывшего мужа и на зависть его многочисленному семейству, которое с первого дня нашего знакомства считало, что я только и мечтаю получить столичную прописку и сына академика в мужья. На самом деле я вообще не знаю, зачем вышла за него. Наверное, я должна была родить на этот свет Таську и понять, что мужчин я любить не умею, и лучше не портить ни им, ни себе жизнь. Начал накрапывать дождь, и я включила «дворники», выруливая к своей улице через перекресток. Кажется, людям домой не хотелось даже в понедельник в дождь. Такое наблюдаешь весной, когда город ожил после зимнего холода, и на улице пахнет цветущими деревьями, насыщенным озоном. Еще не лето. Но им пропиталась каждая молекула в воздухе. Молодежь веселыми стайками рассыпалась по улицам, заражая все вокруг безбашенностью с чистой наивной верой в чудо. Когда-то давно меня все это радовало, как и мою дочь-подростка сейчас. Предвкушение дикого праздника, горячего песка и чего-то незабываемо волшебного. Нет, я не скучала по этим годам, я даже не вспоминала себя в юности, потому что меня всецело устраивало то, что есть сейчас. Никакой ностальгии, сожалений и горьких слез по уходящему собственному лету. Да, я ступила в осень и не испытывала по этому поводу ни малейшего беспокойства. Там, в прошлом, не было ничего такого, что могло бы вызвать хотя бы одну дикую эмоцию. Ничего, кроме рождения Таськи. Моего счастья, смысла моей жизни, всего, что только у меня было в ней ценного. Ее первые шаги, ее смех, ее сморщенный носик с веснушками посередине. Нет, я не была чокнутой мамочкой, повернутой на своем чаде, но все, к чему я стремилась в этой жизни, делалось ради нее. Её отец предлагал помочь, но я знала во что выльется его помощь – в нытье о возвращении в семью и о том, что девочке нужен отец. Я не считала, что у нее его нет. Она в любое время могла поехать к нему в столицу на выходные, и я никогда не была против. Да и к Леше я относилась очень хорошо, особенно когда он не предпринимал очередных попыток наладить между нами отношения. *** Зазвонил мой сотовый, и я включила громкую связь. – Ма, я приехала. – Умница. – А ты уже дома? – Вот только подъехала. – Там света с утра не было, и лифт не работает. Обрадовала. На седьмой в темноте пешком. На каблуках. – Папа передает привет. – И ему тоже пламенный. Пусть не кормит тебя фасфудом. – Мааа, мне не десять, а семнадцать. – И чем это отменяет вред фастфуда? Скажи отцу, пусть подлизывается к тебе другим образом. Она показала мне язык – я услышала по характерному звуку и смеху бывшего мужа. – Ма, – уже шёпотом, – когда вернусь, я тебе что-то расскажу. – Хорошо, милая. Света, и правда, не было. Не в первый раз, конечно, но всегда поражает и всегда не в тему, особенно если живешь на седьмом этаже. Я въехала на парковку, поставила машину на привычное место и, взяв сумочку, направилась к лестничной площадке. Включила фонарик в смартфоне, ступив на первую ступеньку. Где-то вверху послышались мужские голоса, чирканье спичек, звон бутылок и громкий смех. Черт! Кажется, у меня появится возможность лично познакомиться с бандой малолеток, о которой говорит соседка с пятого этажа и грозится вызвать полицию. Дошла до третьего и услышала: – О, к нам кто-то поднимается. – Баба. Слышите? Каблучки цок-цок. Мажористая сучка-а-а, пацаны. – Ну круто, че. У нас здесь типа КПП. Через нас просто так не пройдет. Обыск, штраф, все дела. Они заржали, а я медленно выдохнула и бросила взгляд на свой смартфон, в котором садилась зарядка. Нет, я никогда не боялась подростков и общалась с друзьями дочери, но как-то в темном подъезде на узкой лестничной клетке встретиться с подпившими парнями не особо хотелось. И, наверное, какое-то предчувствие. Оно неприятно поскребло позвоночник и мурашками рассыпалось по телу. Захотелось трусливо вернуться в машину и переждать. Да что со мной такое. Это просто молодые парни, сидящие в подъезде, в мое время все было точно так же. Я дошла до пятого этажа и остановилась, глядя вверх на троих подростков с бутылками пива в руках и фонариком. Один из них, в серой куртке с закатанными рукавами и длинной челкой, громко присвистнул, а второй, в черном жилете, сделал несколько глотков из бутылки пива и сплюнул на пол. Я решила, что лучше всего просто пройти мимо. Как мимо диких собак на улице. Не смотреть, не говорить и главное – не показывать, что я боюсь. Они молча и нагло смотрели на меня, гадко ухмыляясь. Еще никогда в своей жизни я не сталкивалась с такими откровенно оскорбительными взглядами. От них становилось мерзко, и липкие щупальца паники стягивали затылок. Я хотела пройти вперед, но один из них преградил мне дорогу. Тот самый – в куртке. Я старалась на него не смотреть, чувствуя, как пульс участился. Сделала шаг в сторону, и он тоже. Играя «в петуха». – Ребят, дайте пройти. Вы чего? – стараясь, чтоб голос звучал спокойно. Они просто шутят. Все хорошо. Сейчас мне дадут пройти. – А у нас тут КПП. Без обыска не пустим. Откройте сумочку. Вывернете карманы. Кто-то из них стал позади от меня и тронул за плечо, я повела им, сбрасывая руку. – Пустите, мальчики. Пошутили – и хватит. – Мальчики! Аха-ха-ха! Где ты тут мальчиков увидела? Судорожно глотнула, когда поняла, что они трогают мои волосы. – Вадим, а ты когда-нибудь лапал динозавров? Вид сзади очень даже. Муа, красотка. А у тебя спереди как? Они заржали, а у меня вся кровь прилила к щекам. Я толкнула того, что в серой куртке, в грудь. – Немедленно дайте мне пройти! – Не то что? Он выдернул из моих рук сумочку. – Что ты сделаешь, а? Мужика своего позовешь? Охрану? Так че они тебя одну отпускают? Склонился ко мне слишком близко, жует жвачку, и глаза поблескивают в полумраке. Взгляд страшный, дикий и откровенно злой. Молодой, жестокий зверь. – Опопа-попа-попа… я бы вдууул. – хлопнули по ягодицам, и я силой толкнула заднего локтем. – Да вы совсем охренели? Отпустите меня немедленно! – Ого! А че так не вежливо, тетя? Я пнула того, что был в серой куртке, и хотела схватить свою сумочку, но он увернулся, а те, что сзади, схватили за талию, приподнимая. И меня накрыло адской паникой, я начала брыкаться, толкаясь локтями. – Тише, тише, тетя, мы только потрогаем, да, Никош? Мы нежненько. – Помогите! – закричала громко, так что стекла зазвенели, и мне тут же закрыли рот, я укусила руку с тошнотворным запахом сигарет. – Не ори, сучка! Не убудет с тебя! Не целка ведь! Ставь ее раком! Я первый! Кофту на голову натяни! Они задрали мой свитер и натянули мне на лицо, опрокидывая на ступени. Я попыталась поползти вперед, но меня потянули за волосы вниз. Счесывая колени и ломая ногти, я пыталась вырваться, захлебываясь слезами и зовя на помощь, мыча и брыкаясь. В этот момент зазвонил мой сотовый. – Бл*дь! Стоп! Остановитесь, мать вашу! Стоп, я сказал! Послышался звук удара и скулеж. – Ты охерел! Что такое?! Мать твою! Ты мне губу разбил! – Успокоился? Всё, отпустили! Уходим! – Какого хрена, Вадим?! – Уходим, я сказал! Все, Гуня. Поигрались – и хватит! Задыхаясь и всхлипывая, я пыталась одернуть юбку и свитер. Тот, что в серой куртке, наклонился ко мне и протянул сумочку. – Домой идите. Пошутили мы. – Уб-лю-док! Тварь! – захлёбываясь и пытаясь отдышаться, а еще рассмотреть лицо его. – В темноте сами не ходите больше. Телефон в сумку положил. Простите их. Не хотели они. Всё, пацаны! Валим отсюда! Топот ног доносился все ниже и дальше. – Ты че? Трахнули б, не узнал бы никто! И айфон у нее взять могли, и золото на ней! – Ниче! Ты что – насильник, Игорь? Тебе телки не дают? Не думал, что ты мразь! – Та ладно тебе, ты че? Че сразу мразь? – Одно дело айфоны тырить, а другое – насильно бабу втроем трахать. Все, забыли. Дверь подъезда громко хлопнула, и в этот момент я разрыдалась, чувствуя, как по телу стекают капли ледяного пота градом. Снова зазвонил сотовый. Достала дрожащими руками, несколько раз уронила. Встала с пола на подгибающихся ногах, прижалась к стене. Выдохнула и ответила дочери снова. – Мам! Ты чего трубку не берешь? Мам! – Не могла в темноте телефон найти. Я уже дома. – Мам, точно все хорошо? – Да. Все хорошо. – Ладно. Я спросить хотела… можно я, когда вернусь, в клуб поеду? – В клуб? Включился свет в подъезде, и я опустила взгляд на свои счесанные колени с порванными колготками, на заколку, валяющуюся на лестнице. – Ну можно или нет? – Когда? – В среду. Я не одна… я с парнем. – Хорошо. – Да? – Да. Я подошла к лифту и нажала кнопку вызова. Колени все еще предательски подгибались. – Ма, пока папа не слышит. Я с мальчиком познакомилась. Его Вадимом зовут. Он такой красивый, мама! «– Какого хрена, Вадим?! – Уходим, я сказал! Все. Поигрались – и хватит!» Мерзкое имя. Почему именно оно? – Я приеду и все расскажу. – Где познакомилась? Зашла в лифт, нажала на семерку. Ноготь сломан до мяса. – Ну какая разница – где… я влюбилась, мам. Он такоооой. Ой. Все, папа идет. Чмок.