"Я бы о таинстве счастья поспорила."
***
Имя Каин всегда казалось мне чем-то выдуманным. Театральным. Слишком редким для Греции, словно вырезанным из Библии и прилепленным на шапку фейкового профиля. Кто бы мог подумать, что парень с таким именем вообще существует?
Поэтому, когда я приподнялась над подоконником и всё-таки решилась снова выглянуть в окно, то ожидала чего угодно — угасающий фонарь, пьяного соседа, тень от дерева. Но не это.
Мой взгляд упёрся в его лицо. И я взвизгнула.
— Чёрт! — вырвалось у меня, прежде чем я упала на пол, больно ударившись копчиком о деревянные доски.
Как идиотка. Как героиня дешёвой комедии. Или драмы. Скорее драмы, в которой главную роль отдали бы не мне.
Я затаилась, спрятавшись за подоконником, прижавшись к стене, как будто это могло сделать меня невидимой. Сердце колотилось, как бешеное, в висках стучало, а ладони вспотели так, что я едва могла держать телефон.
Я знала это лицо.
Каин Реслин.
И не просто парень. Это был… ну, как бы объяснить… если в мире существует финансовая пищеварительная система, то его семья — это зубы акулы, которые перемалывают всё. «Адамово яблоко» — их компания, занимающаяся нефтью, газом, переработкой, инвестициями. Я слышала, что у них даже есть какие-то острова. Частные. Настоящие.
А теперь этот человек — эта легенда, этот бог экономического олимпа — стоял у моего окна.
И знал, кто я такая.
Мир пошатнулся. Я вцепилась в край пледа и попыталась сделать хоть один вдох. Один нормальный вдох.
«Окей, спокойно…» — мысленно уговаривала себя я. — «Ты просто… наверное, сошла с ума.»
Я медленно поднялась, почти крадучись, как в триллере. Подошла к окну снова, не дыша, и чуть приподняла край шторы.
Он стоял всё так же. Спокойный. Уверенный. В чёрной куртке, под которой угадывались широкие плечи. Освещение фонаря подчёркивало высокие скулы и тень на подбородке. Волосы — тёмные, с лёгкой небрежной укладкой. Лицо — будто вырезанное из глянцевого журнала. Я бы могла поклясться.
Он поднял взгляд. Улыбнулся краем губ. И, громко, чтобы я услышала даже через стекло, сказал:
— Спускайся, толстушка. Или лучше звать тебя Лея?
Меня будто облили кипятком. Щёки вспыхнули, внутри зажглась та самая старая, мерзкая смесь унижения и ярости.
Я распахнула окно:
— Придурок!
Он рассмеялся. Спокойно. Лениво.
— Лживая толстушка, — произнёс он так, будто это было моё второе имя. — Тебе идёт.
Я задыхалась. Меня трясло. Он смотрел на меня, как будто мы играли в его игру, а я — даже не поняла, что села за стол.
Потом он кивнул на скамейку возле фонтана. Там, куда раньше мы с Дариной выносили термос с кофе. Где я мечтала однажды сидеть с кем-то, кто будет смотреть на меня так, как будто я достойна.
Он поднял руку и постучал пальцем по своим часам.
— Тик-так, Ивелина.
И пошёл туда. Неторопливо. Уверенно. Как человек, которому всё принадлежит.
Я стояла в окне, с дрожащими руками, с тысячью мыслей, которые перекрывали друг друга.
Конечно, у меня не оставалось ничего другого, кроме как спуститься вниз. Он знал, где я живу. Он стоял под окном. И он знал, кто я. Точнее — кто я не была.
Я металась по комнате, как мышь в клетке. Открыла шкаф и всматривалась в одежду, словно среди свитеров и джинсов мог затеряться секретный костюм уверенности в себе. Я искала не просто одежду. Я искала броню. Что-то, что хотя бы на секунду заставит меня не чувствовать себя… такой.
Толстой.
Всё, что я нашла — это тёплый вязаный свитер цвета тёмного кофе. Толстый, объёмный, длинный — почти как халат, только без ощущения домашнего уюта. Надев его, я сразу начала потеть, но сняв — почувствовала себя голой. Пусть лучше жарко. Пусть пот струится по спине. Лишь бы не чувствовать себя уродом.
Я спустилась вниз.
Чем ближе подходила к скамейке у фонтана, тем меньше себя ощущала. Как будто исчезала. Растворялась в своих комплексах, мыслях и подгибающихся под тяжестью шагах. А он... он сидел, вытянув ноги, скрестив руки на груди.
Высокий. Уверенный. Опасный, как грех. Его широкие плечи будто были вырезаны под глянцевую обложку. В его взгляде было что-то, что заставляло тебя чувствовать себя раздетой даже в этом чёртовом свитере.
Я резко остановилась перед ним.
— Ты что, маньяк? Как ты узнал, где я живу? — мой голос был громче, чем я ожидала.
Он чуть поднял бровь, не отрывая от меня взгляда.
— Вижу, ты умеешь задавать вопросы без "привет" и "как дела".
— Привет, маньяк. Как дела? — процедила я. — Теперь отвечай.
Он кивнул на дом напротив.
— Я живу там. С балкона шикарный вид на твоё окно. Особенно, когда ты забываешь закрыть шторы.
Я замерла.
— Ты... сталкеришь меня?
— Я просто вышел на балкон. Ты — сама по себе открытая книга. Только буквы все перепутаны.
Я покраснела. От стыда, от злости, от жара под свитером. Меня бросало из стороны в сторону.
— Ты врёшь.
— Врёт та, кто зовёт себя Леей.
Я резко выдохнула:
— Как ты узнал мой ник? — Словно бы вырвалось.
— Ты оставляешь следы хуже, чем школьники на перемене, — он улыбнулся. — Взломать твой ноутбук — это был плёвок. Я сначала хотел найти номер Дарины.
Я заморгала:
— Что? Зачем тебе... Дарина?
— Она мне понравилась, — спокойно ответил он. — Первый день в колледже. Рыжая, дерзкая, огонь. Я захотел с ней поговорить.
Меня перекосило. Сердце провалилось в живот.
— Так ты взломал мой ноутбук... чтобы найти номер моей подруги?
— Да. Но наткнулся на кое-что поинтереснее. На сотни фотографий, которые тебе не принадлежат. На тексты. На "Лею".
Мой желудок скрутило.
— Это... нарушение закона! — выкрикнула я. — Взлом ноутбука — это уголовное преступление!
— А использование чужих фотографий? — холодно бросил он. — Это что? Детская шалость?
Мы смотрели друг на друга, как враги. Как два фальшивых зеркала. Я дрожала. Он был спокоен. Мои руки сжимались в кулаки, его — лежали расслабленно на коленях.
— Ты не имеешь права судить меня, — прошипела я.
— А ты имеешь право жить чужой жизнью? — его голос стал тише, но в нём появилось что-то острое.
Я замолчала. Мне хотелось кричать. Ударить его. Убежать. Провалиться сквозь землю.
— Ты думаешь, я не понимаю, почему ты это делаешь? — его голос был ровным. Слишком ровным. Как будто он читал по бумажке.
Я не выдержала.
— Ты ничего не понимаешь! — вскинулась я. — Ты не знаешь, каково это — быть... мной!
Он улыбнулся. Так, как улыбаются взрослые детям, когда те говорят глупости.
— Ты делаешь это, чтобы хоть немного почувствовать себя живой. И любимой, — сказал он. Слово в слово. Мои мысли. Мои тайны.
Я отшатнулась. Мне стало дурно. Всё внутри будто опрокинулось.
— Ты... Ты... — я захлебнулась словами. — Ты смеёшься надо мной?!
— Нет, — его глаза прищурились. — Хотя да, немного. Потому что ты думала, что ты — уникальная. А ты — просто одна из.
— Из кого?! — выкрикнула я. — Из фриков? Из уродов? Из никому не нужных?
— Да. Из тех, кто врёт, чтобы выжить, — ответил он.
Я дышала тяжело. Как после бега. Только бежать некуда.
— Я — это делаю... потому что когда я Иви — я никто. А когда я Лея — я хотя бы кто-то.
Он встал. Каин возвышался надо мной, как приговор.
— Лея... Точнее Иви. Я буду звать тебя толстушкой.
— Что?.. — я отшатнулась, словно он меня ударил. Голос дрогнул, щеки вспыхнули.
— Мне нравится называть вещи своими именами, — его тон был лениво-насмешливым, но в глазах вспыхнула опасная искра.
Я застыла, не зная, что сказать. Внутри всё клокотало — стыд, унижение, злость, желание провалиться сквозь землю и закричать одновременно.
— Слушай, — пробормотала я, глядя в сторону. — Я не... Я понимаю, что это всё ненормально, и ты можешь рассказать кому угодно, и...
— Не буду, — перебил он резко. — Я сохраню твой маленький секрет.
Я снова посмотрела на него. Сердце бешено колотилось.
— Зачем? Что ты хочешь взамен? — спросила я, чувствуя, как голос становится тише.
Каин рассмеялся. Он наклонился ко мне, и его тень накрыла меня с головой.
— Взамен? — он медленно провёл рукой по вороту своей куртки. — Ничего.
— Так не бывает. Люди не делают ничего просто так. Особенно... такие, как ты.
Он на секунду замер, потом шагнул ближе. Очень близко.
— Тогда предложи что-нибудь сама, — прошептал он.
— Я... — я сбилась. — Деньги? — бред. У него их миллионы.
— Глупо, — ухмыльнулся он. — Угадай ещё раз.
— Я не знаю, чего ты хочешь! — выкрикнула я и шагнула назад.
Но он схватил меня за запястье. Молниеносно. Сила в его руке была сдержанная, но очевидная. Он резко притянул меня к себе и толкнул к ближайшему дереву. Я глухо ударилась спиной о ствол. Сердце рванулось вверх, я сглотнула, ощущая, как холод коры впивается в спину сквозь ткань свитера.
— Как часто ты представляла себе это? — спросил он тихо. Его лицо было в нескольких сантиметрах от моего. Я чувствовала его дыхание, тёплое и пахнущее чем-то пряным, мужским.
— Что... что «это»? — прошептала я, едва дыша.
— Что кто-то из парней прижмёт тебя к дереву. Настолько близко. Что ты почувствуешь себя желанной. Хоть на секунду.
— Я... — я запнулась. Слова не шли. Только горячий ком в горле.
— Часто? — переспросил он, с напором.
Я молчала. Сжимала губы. Дышала, как будто бегу марафон.
Он склонился к моему уху:
— Ты представляешь это каждую ночь, Иви. Каждую. Потому что иначе — ты просто исчезаешь.
Я начала смеяться. Тихо, истерично. Смех этот был ближе к плачу. Он задел моё сердце слишком глубоко.
— А ты — псих, — выдохнула я, всё ещё прижатая к дереву. — Садист. Ты получаешь удовольствие от чужой боли.
— Нет, — его голос стал ледяным. — Я просто вижу тебя насквозь, толстушка.
— И зачем ты всё это говоришь? Чтобы добить меня? — я едва держалась.
Он усмехнулся и наконец отпустил мою руку. Я чуть не рухнула, но удержалась на ногах.
— Нет, Иви, — он отступил назад. — Чтобы ты перестала играть в куклу.
Я осталась стоять, вжимаясь в дерево, тяжело дыша. Его силуэт растворялся в темноте, как тень, которая знала обо мне слишком много.
И вдруг он остановился и, не оборачиваясь, бросил через плечо:
— До завтра, толстушка.
А я так и стояла. Прижатая к коре. Мокрая от пота.