СЛУГА ОЛИГАРХА ИЛИ МЕТАМОРФОЗЫ ЖИЗНИ

ГЛАВА 3

-- Ну что, рассказывай, как ты жил все это время? --  спросил ворвавшийся в кабинет -- как и обещал: через полчаса -- Мировский. – Чем занимался? Много открытий успел совершить? -- помня, как, случайно столкнувшись с Сапфировым лет десять назад на какой-то выставке, тот ему радостно поведал о том, что сейчас, как и предполагал после окончания университета (когда, собравшись в ресторане отметить получение дипломов, каждый делился планами на будущее) работает в научном институте.

-- Да какие там открытия? -- тяжело вздохнул Сапфиров, нехотя вставая из огромного и слишком удобного и мягкого кожаного кресла. – Разве  сейчас до них есть кому дело? – с сожалением ответил он.

-- Да, брат, это верно, -- понимающе произнес Мировский, заметив одиноко стоящую на журнальном столике пустую чашечку с выпитым кофе и, нажимая кнопку селекторной связи, отдавая распоряжение принести еще. Теперь два. – Вот, давай-ка, брат,  по старой, так сказать нашей, дружбе, отметим неожиданную нашу встречу (Мировский достал из бара початую бутылку коньяка «Хеннеси») да вспомним институтские годы. – Он кивнул вошедшей длинноногой секретарше (она неплохо смотрелась бы и на каком-нибудь подиуме, -- неожиданно подумал Бенедикт Валерьянович). – Как, кстати,  видел кого из наших?, -- поинтересовался он. – …Да,  разбросала людей жизнь, -- сказал он через время, увидев, как отрицательно пожал плечами Сапфиров. – Да мы, сами-то…  Живем, вроде, в одном городе, а встречаемся раз в десять лет. Да и то случайно, -- горько улыбнулся он. – Ну, давай, - Мировский поднял рюмку и, чокнувшись со старым приятелем, не без удовольствия (как отметил Бенедикт Валерьянович), пропустил мягкий напиток вовнутрь, тут же отправив туда же дольку лимона.

-- Бери-бери, не стесняйся, -- сказал он, видя как Бенедикт Валерьянович осторожно поставив выпитую рюмку, выбирает глазами, что взять: виноград, лимон, бутерброд с красной и черной икрой, шоколад…

-- А я вот, видишь, брат,  сейчас здесь вот директорствую, -- обводя взглядом огромный кабинет, стены которого были увешены полотнами известных художников (неужели подлинники подумал Бенедикт Валерьянович, заметив на одной из картин подпись Кандинского). – Ответил Георгий Мировский.

-- С комсомолом пришлось расстаться? – пошутил Сапфиров.

-- Да, - махнул рукой Мировский. – Хоть и поется в песне, с комсомолом мы не расстанемся никогда, а, как видишь, все-таки пришлось.  Кто ж знал, что наша страна так резко сменит курс, -- ответил он, намекая на произошедшие перемены, в результате которых комсомол прекратил свое существование.

-- Но тебе, вроде бы, и грех жаловаться?! – искренне заметил Сапфиров, благодарственно кивнув наливавшему  в его  рюмку коньяк Мировскому.

-- Да вроде бы и да?! – рассмеялся Мировский. – Во`время почувствовав, что настали другие времена, я ушел с комсомольской работы (хотя уже был секретарем райкома). Открыл кооперативное кафе. Вслед за ним пошли: ларьки, палатки, магазинчик. Потом еще один. Пока, наконец-то, не добрался до завода… Помнишь,  был у нас в области один  неплохой заводик по производству химических удобрений? (Сапфиров на всякий случай кивнул). Когда наступили времена «гласности», и в газетах подняли всю ту шумиху по поводу крайней вредности для здоровья разных там нитратов да нитритов, которыми всегда, более чем усердно, обрабатывались поля нашей родины, ну, мало кто, конечно, знает, что без них  невозможно, -- но это уже другой вопрос, -- заметил Мировский, -- Ну так вот, уже тогда этот заводик работал, дай Бог, на треть былой мощности. Все-таки, как никак, новые экономические отношения, взамен плановой - пришла рыночная -- экономика, ну, и, там, все прочее… Да к тому же еще – как говориться: «до кучи» -- в страну хлынули дешевые сельхозтовары из-за разом открывшихся границ. Вот и стали наши предприятия – лишившись госзаказав -- терпеть убытки,  а, значит, и поголовно закрываться. Причем, если помнишь, люди  сами уходили с насиженных мест. Если нет прибыли – значит, нет зарплаты, а все надежды  на светлое будущее… Семьи-то надо было кормить именно сейчас…).  Но я-то знал, что подобная «катавасия»  не может продолжаться вечно. В общем, сейчас уже и не припомню, как (одних взяток пришлось дать намеренно. Да к тому же подключить все старые связи) – но я стал сначала заместителем директора того завода,  а еще через полгода (пришлось взять грех на душу, пустить небольшой компроматик на директора – уж никак не хотел уходить старый вояка уходить на законную пенсию) стал и директором завода. А тут, глядишь, и Анатолий Борисович со своей приватизацией подоспел. Ну  я, недолго думая, и приватизировал весь заводик. А потом -- масть пошла – и еще несколько. Подобных. Да, впрочем, и не только подобных. Принцип-то один. Нахожу абсолютно нерентабельное, терпящее огромные убытки, предприятие (в  те времена таких было «море»). Покупаю. Вкладываю деньги (благо, что с их наличием проблем не было, отрыл даже свой банк). А потом эти самые некогда убыточные предприятия, начинают приносить прибыль (а некоторые – и сверхприбыль). Но уже – заметь – мне. А не  какому-то там государству. Которого, тем более, что и не стало --  Союз-то распался.

 Вот, таким образом, я и имею  сейчас все, что имею, -- добродушно усмехнулся Мировский, сделав широкий жест руками, разводя ими в стороны, мол, видишь все сам.

-- Да, --  с уважением закивал головой Сапфиров, мол, действительно, вижу все сам, что тут еще говорить.

-- Ну, а у тебя как?  --  вспомнив, где он встретил своего однокашника, заботливо спросил Мировский. --  Временные трудности?

-- Да если бы временные, -- произнес Бенедикт Валерьянович, и. не скрывая (что скрывать, тот сам все понимал. Да и коньячок – как-никак давно опустела –    заговорились -- третья рюмка – начал действовать) поведал Жоре Мировскому о произошедших с ним за последнее время, событиях.

-- Да, --  пораженный услышанным (по крайней мере - так показалось Сапфирову) покачал головой Мировский.

На время воцарилось молчание. Каждый думал о чем-то своем. И все же, они вместе думали почти об одном и том же. Мировский неожиданно вспомнил, как еще на третьем курсе, когда внезапно, во время, казалось бы, ничем не примечательной лекции по «Истории КПСС» к ним нагрянула министерская проверка (вместе с деканом и проректором по учебной работе)  и ее председатель, маразматического вида старикашка, разбудивший своим пискляво-кудахтающим кашлем добрую часть мирно дремавших студентов – была первая пара -- потребовал каждому предъявить конспект, и почти тогда же, на его вырванной из тетради листочек, где он играл с соседом в «слева» (есть такая игра, когда в расчерченном пять на пять (клеток) квадрате посередине пишется первое пятибуквенное слово, а дальше, прибавляя к нему по букве, придумываются любые     слова) --  плюхнулась тетрадь – конспект Сапфирова  (что грозило бы секретарю          комсомольской организации университета, узнав, чем он занят на лекции по истории партии?! --  а партия в то время была одна, нерушимая и основополагающая! – можно было даже не сомневаться). Кстати, о серьезности – тогда благополучно для Мировского миновавшей – проверке  можно было судить хотя бы по тому факту, что, по ее результатам, троих студентов  просто отчислили, а еще пятерых – видимо вмешались спохватившиеся родители, сумевшие отыскать неожиданных покровителей -- «поставили на карандаш»; причем он был такой длинный, что в течение оставшихся до защиты диплома двух лет, собственно до самой защиты «дожил» только один, «благополучно» и провалившийся  на итоговых экзаменах. (Кстати, для Сапфирова, оказанный им жест помощи, на самом деле, почти ничего не стоил. Он  имел несколько удивительную – быть может, если несказать странную -- привычку вести одновременно два конспекта, причем на каждой лекции, а потому, заметив окаменевшее в ужасе лицо своего однокашника –  он и перекинул тому на стол одну из своих тетрадей). Вот этот эпизод почему-то сейчас и всплыл в памяти Мировского.

Сапфиров же вспомнил совсем о другой истории. Тогда, еще только поступив в университет и не успев должным образом изучить расположение кафедр, он, как водится, заплутал, и, понимая, что явно опаздывает к началу пары, обратился за помощью к стоявшей группе старшекурсников. А те, от чего-то, подняли его на смех. От стыда Беня Сапфиров  готов был провалиться на месте. Но неожиданно гогот (а вместе с ним и ужас позора) стих, и, в воцарившейся тишине, недавний школьник, подняв голову, увидел своего одногруппника Жору Мировского, который, схватив двоих  старшекурсников за кадык -- наклонил их в «странновымученном» (вероятно, именно вся  нелепость и искусственность изменения ситуации послужила рождению в подсознании Сапфирова уже совсем иных эмоций) поклоне вниз, остальным, велев попросту заткнуться. Самим. Что, надо заметить, парни охотно и сделали (попробовали они бы «ослушаться»).

Та история получила неожиданное продолжение. Через несколько дней, уязвленные старшекурсники (мечтая о реванше и желая проучить обидчика) окружили Жору Мировского в туалете. И здорово за это поплатились. Не понаслышке знакомый с приемами борьбы, Жора умудрился не только скрутить,  связав брючными ремнями всех пятерых, но и прицепить их к батарее отопления, предварительно окунув (каждого)  головой в … Ну, вы поняли, куда… Кстати, слава Жоры Мировского после этого пошла гулять по всему университету. Его уважали, боялись, боготворили, и любили, каждый по-своему: в зависимости от пола, возраста, и…-- впрочем, для тогда семнадцатилетнего парня и этого уже было достаточно, чтобы возомнить о себе невесть что…Что он, видимо – Сапфиров только сейчас подумал что он вроде бы как то упустил этот момент – и сделал. (Хотя вполне может быть – Бенедикт Валерьянович действительно в этом был не уверен – что Жора Мировский до сих пор остался тем Жорой Мировским, каким он его помнил…).

-- Вот что я подумал, старик, -- нарушил молчание Мировский. – Иди ко мне секретарем-референтом.

-- Секретарем-референтом?! – почти тут же переспросил удивленный Сапфиров.

-- Ну да! – искренне ответил Мировский, который вроде бы и не хотел – так показалось Сапфирову – замечать некоторую комичность будущей ситуации. – Хотя... ты, пожалуй, спутал эту должность с другой, --  все же видимо догадавшийся, о чем мог подумать его институтский приятель -- Мировский весело захохотал. – Нет-нет, секретарша у меня  есть… и не одна… -- продолжал смеяться он. --  Я предлагаю быть тебе чем-то вроде моего личного поверенного в делах… Ты будешь постоянно находиться со мной, я постепенно введу тебя в курс всех дел… Твоя задача: планировать мое время, разбирать поступающую документацию -- выбирая из нее наиболее важное и ценное, например то -- что необходимо сделать в первую очередь… В общем, -- я предлагаю тебе что-то навроде того чтобы быть моим вторым «я»…

-- А кто до этого всем этим занимался? – с серьезным выражением лица поинтересовался Сапфиров, у которого (и опытный Мировский тут же это отметил) тем не менее, появилась определенная заинтересованность в голосе. Можно даже было сказать что он уже согласился… Но, видимо, считал, что определенные правила приличия -- обязывают его к некоторым расспросам.

-- Да… сам я и занимался, -- немного смутившись, искренне признался Мировский (иной раз Сапфиров – и уж он то знал это как ни кто другой -- был готов себя же обманывать, -- но сейчас ему -- отчего то -- показалось, что Мировский действительно говорит правду). --  Если помнишь, в советские времена был лозунг: «Кадры решают все!».   Так вот -- к сожалению – это лозунг остался актуален и по сей день. Подобрать «стоящего» помощника – такая же непосильная задача, как и раньше. Тем более что  доверять первому встречному (да, даже, и не первому) -- я до сих пор как-то не решался.

-- Но ты же меня совсем не знаешь? – попробовал (зачем? – в подсознании и у Сапфирова, и у Мировского промелькнул один и тот же вопрос) оправдываться    Сапфиров. – За столько лет, сколько мы не виделись, я вполне мог стать тем первым встречным, которого ты опасаешься? – высказал он свое очередное (нелепое, по сути, -- подумал Мировский) предположение.

-- Ты не первый встречный, -- неожиданно жестко (сказал -- как отрезал) Мировский. – Не путай кисель с молоком, - его взгляд тотчас же стал сродни голосу.

-- Ну, не знаю, -- честно признался (а на самом деле тотчас же испугался – только чего?) Сапфиров.

-- Да что не знаешь-то? – видя реакцию приятеля, -- уже мягче и с подкупающей  искренностью в голосе – варьирование диапазонами коего он  давно уже поставил себе на службу. Впрочем, видимо и не только этому -- его учил специально приглашенный репетитор – профессор театральной академии --  поинтересовался несколько даже обиженный (игрок!) Мировский. – Разве приходя в мой офис, ты не хотел устроиться на работу?..  (Одобрительный кивок от  Сапфирова).  Вот, считай, ты и устроился!..

-- Да, как-то непривычно, что ли, -- (видимо сам себе удивляясь, -- отчего же он на самом деле не соглашается) промямлил Сапфиров.

-- Ну, ладно. Не буду тебя сейчас неволить, -- сказал (как показалось Сапфирову – быть может, уже и потерявший терпение) Мировский. – Можешь сейчас погулять, подумать… А через два часа -- жду тебя в моем кабинете. Придешь – и скажешь ответ… Ну, а чтобы тебе легче думалось… -- Мировский достал из сейфа пачку стодолларовых купюр и, отсчитав пять бумажек, передал их  онемевшему Сапфирову. – Вот тебе небольшой авансик. Ну, как будто ты уже дал согласие, -- пояснил он. – И имей ввиду:  зарплата у нас в несколько раз больше… А еще и премия. Впрочем, если все же ты не надумаешь  ничего путного – ничего страшного. Просто вернешь деньги обратно.    Ну, все,  -- видя, что изумленный Сапфиров молча стоит на месте, в нерешительности сжимая  банкноты. – Жду тебя через два часа и, пожалуйста,  прежде, чем отказываться,  -- хорошенько все обдумай… Может, такого шанса у тебя в жизни больше не будет.