Воспитана соблазнять

Очередной пинок судьбы

Наверстать учебную программу мне действительно оказалось раз плюнуть. Оказалось, что я очень скучала по школьной рутине. И хотя к нынешнему обучению помимо общеобразовательных предметов добавились ещё и специальные, меня это не напугало. Скорее, обрадовало. Чем меньше свободного времени у меня оставалось, тем меньше я горевала по Эрику, к которому успела не на шутку привязаться. И времени на то, чтобы сожалеть о планах на блестящее будущее, тоже не оставалось. Собственно, откуда ему было взяться — блестящему будущему, когда судьба раз за разом прикладывала «фэйсом об тэйбл». Я научилась радоваться тому, что жива, что у меня есть крыша над головой, еда и одежда и я обучаюсь профессии с гарантированным трудоустройством.

С однокурсниками я старалась общаться ровно, никого к себе особо не приближая, но и не строя из себя откровенную «буку», к которой страшно подойти. Мало-помалу я научилась ловко переводить разговор на другую тему, если мне задавали «неудобные» вопросы и старалась больше расспрашивать сама, хотя меня не особо интересовали другие люди.

Спустя месяц нас отправили на первую учебную практику и неожиданно мне очень понравилось заботиться о своих подшефных старичках: помогать с покупками, готовить нехитрые блюда, пылесосить и мыть посуду, стирать и развешивать бельё. Уставшие от одиночества бабушки и дедушки рады были поболтать о жизни, а я слушала их рассказы и удивлялась: неужели их детям и внукам совершенно наплевать на то, как живут их близкие? Практиковавшийся долгое время курс на раннюю самостоятельность оборачивался оборванными семейными связями, равнодушием, нежеланием или невозможность помочь старшему поколению — ведь порой судьба разбрасывала членов семьи не только по всей стране, но и по всему миру. Что ж, у меня не было своих бабушек и дедушек и я с радостью откликнулась на заботу и внимание чужих старичков. Ведь они не только нуждаются в помощи — им некуда деть нерастраченные чувства. Я с гордостью наблюдала, как светились глаза у пожилых женщин, которым я помогала завивать волосы и как отставной военный, пытаясь унять дрожь в руках, подвигал мне стул и церемонно наливал кофе. Мне было не сложно дать им снова почувствовать свою значимость, я сожалела лишь о том, что не так уж много времени отводилось на эти визиты и приходилось упархивать от разболтавшейся и преобразившейся дамы и от раскрасневшегося от моего внимания пожилого джентльмена — я торопилась в следующие дома, где с нетерпением ожидали такие же одинокие и забытые старички.

В выходные я отсыпалась, взахлёб читала взятые в библиотеке романы о любви, изредка ходила в кино. Как и ранее, в школе, куда меня определил Артту Растас, в нынешнем учебном заведении у меня вскоре появился воздыхатель — Онни Лахтинен. Но он умудрился всё испортить уже на первом свидании, когда полез целоваться во время киносеанса. И ладно бы только поцелуи ему от меня были надобны: рука Онни слишком смело принялась изучать округлости моего тела под расстёгнутой курткой. Сначала я напряглась натянутой тетивой, потом вырвалась из-под второй руки Онни, лежащей у меня на плече и рванула на выход из зала, извиняясь перед зрителями, которым в темноте наступала на ноги и заслоняла видимость. После того неудавшегося кинопросмотра я предпочитала держать симпатичного паренька на расстоянии. Не будь он столь прытким, вскорости смог бы получить доступ к телу по обоюдному желанию, ибо те романы о любви, что я проглатывала в невероятных количествах, всё сильнее наполняли меня странным томлением. Раздобыв у благоволившей мне комендантши старенькое трюмо, поплотнее задвинув шторы на окнах и заперев дверь в комнату, я избавлялась от одежды и изучала своё отражение, удивляясь тому, как быстро из угловатого подростка я превратилась в стройную девушку, очень даже секси, принимая во внимание небольшую упругую грудь с розовато-коричневыми окружностями вокруг похожих на пуговички сосков, плавную линию перехода талии в бёдра, плоский живот и длинные ноги с красивыми лодыжками. Мои волосы — густые и шелковистые — от природы были почти шоколадного цвета и когда-то доходили до середины спины. Мне уже не раз приходилось стричься и менять цвет волос, но сейчас я для себя решила снова отрастить их и вернуть им натуральный оттенок. Глаза мои могли менять цвет от тёплого светло-карего в глубокий кофейный цвет, длинные ресницы и идеальной формы брови сокращали время на нанесение макияжа, а губы оформились в соблазнительно-пухлые и достаточно яркие даже без помады или блеска. Может быть, это попахивает нарциссизмом, но я любовалась идеальными чертами собственного лица и красиво сложенным телом. С каждым днём я всё лучше понимала, что обладаю сильным оружием против мужчин, но всё ещё не готова была его применить. Расцветающая женственность требовала советов и умелого руководства, но с кем я могла говорить о водоворотах сладкого тянущего желания, всё чаще возникавшего внизу живота: с комендантшей, приглашавшей меня изредка на чашечку кофе? Со стрекочущими, словно сороки на заборе глупышками-однокурсницами? С подопечными старичками?

Я продолжала мечтать о том, кто покончит с моей непорочностью — красиво и нежно. И продолжала жить в реальности, заполненной под завязку учёбой и практикой.

Моя бдительность постепенно притуплялась: я реже оглядывалась по сторонам, посещая торговые центры и выбираясь в центр города — побродить по улицам, понаблюдать за другими людьми из окошка кафе… у******о Артту, гибель Эрика и пожар в доме его деда всплывали в памяти всё реже, я обретала всё больше уверенности в себе и пыталась строить робкие планы на будущее, где всё казалось красивым, чистым и безоблачным.

Всё снова оборвалось в краткий миг.

Не знаю, куда делся ангел-хранитель в тот момент, когда я соглашалась принять участие в акции Красного Креста — раздаче еды и одежды для бездомных. В последнее время я так привыкла помогать людям, что перестала ожидать от них подвоха. Улыбалась, наливая в одноразовые пластиковые миски побольше горохового супа; предлагала взять дополнительный кусочек хлеба; раздавала небольшие румяные булочки; раскладывала по пакетам тёплую одежду — и не замечала, что за мной наблюдают. Пристально и вовсе не добрыми глазами.

Кто-то из бездомных опознал во мне «дочку» Артту. Слово понеслось по цепочке и привело ко мне очередную беду. Подручные Растаса терпеливо дождались окончания рабочего дня и грамотно «вели» меня, пытаясь найти удобное место для того, чтобы схватить, запихнуть в машину и отвезти на строгий суд того, кто занял место Артту.

На меня напали в полутёмной аллее небольшого сквера в двух кварталах от общежития. Спасло меня лишь то, что я шагала, не удосужившись застегнуть куртку (видимо, мой ангел-хранитель очнулся ото сна, хоть и не совсем вовремя). Поэтому когда два бугая налетели на меня, схватив за руки с обеих сторон, я отчаянно вывернулась, оставила у них в руках красную куртку с капюшоном (в которой по-прежнему хранила ВСЕ свои сбережения) и что есть сил понеслась к ближайшим домам, к свету, к гуляющим с собаками людям. Не знаю почему, но я боялась звать на помощь, я просто неслась, как обезумевший заяц. У меня не было времени остановиться и перевести дух, сердце бешено стучало в грудную клетку — время от времени мне казалось, что вот сейчас рёбра распахнутся и оно красным мячиком выскользнет на белый снег. Когда первое дыхание кончилось, за ним открылось второе, потом я уже потеряла счёт мгновениям, когда у меня темнело в глазах и разрывало лёгкие в хлам — я из последних сил старалась держаться поближе к широким улицам, где всё ещё сновал народ, торопясь домой с работы.

Оказавшись рядом со станцией метрополитена, я вдруг вспомнила, что где-то в «закромах» моих джинсов должен лежать проездной и принялась на ходу проводить ревизию карманов. Так и есть, вот он, мой родненький! А в другом кармане отыскалась банкнота в двадцать евро. Но сейчас не до неё: скрыться в метро, сесть в поезд, отдышаться...

«И что дальше?»

Снова этот чёртов вопрос, ответ на который найти невыносимо трудно!