Воспитана соблазнять

Небольшая передышка

Внучка уже поджидала деда в зале ожидания деревянного здания железнодорожного вокзала, давно скучавшего по кисти умелого маляра. Невысокая «пышечка» со вздёрнутым носиком, небольшими близко посаженными глазками и выкрашенными в малиновый цвет волосами. Серая мышка, пытавшаяся украсить себя любыми способами. Мне наоборот приходится маскироваться под серую мышку, дабы не привлекать к себе повышенного мужского внимания. Я завидовала этой простушке и с радостью махнулась бы с ней местами: что мне с той внешней красоты, когда мне ждать некого, чтобы с такой вот радостью броситься навстречу и щебетать о своих девичьих новостях, помогая деду тащить к машине тяжело набитые сумки? Есть ли на белом свете хоть одна живая душа, любящая меня просто потому, что я — это я? Даже не помню, когда меня в последний раз так грызла зависть.

А кто виноват в том, что в свои семнадцать лет я одинока и к тому же легковерна и наивна, как принцесса из сказки? Я сама отчаянно не хотела взрослеть, отгораживалась от «изнанки жизни». Что ж, изнанка жизни взяла бразды правления в собственные руки и решила прогнать меня по всем кругам ада. Хотя...Справедливости ради стоит признать, что вплоть до сегодняшнего момента мне приходилось выходить из критических ситуаций с наименьшими потерями и с чужой помощью. После побега из дома меня приютил Артту Растас, из криминальной западни выдернул «Скелет» Эрик, даже сейчас я напросилась в попутчики не к озабоченному маньяку, а к мирному старичку, едущему встречать внучку...Недурственная закономерность, но расслабляться не стоит…

Махнув на прощанье румяному дедушке в очках, я застыла перед расписанием. Куда податься? В микроскопических финских городишках и деревеньках все и всё на виду. В городах покрупнее затеряться проще. И кто сказал, что возвращение в Хельсинки мне запрещено? Я помню, в каких районах мне лучше не появляться, да и изменить в очередной раз внешность мне всё ещё по карману. Не знаю, почему, но столица притягивала меня, как магнит тащит к себе металлическую вещицу. В очередной раз я купила билет до Хельсинки, дав себе слово не задерживаться на центральном вокзале — вдруг Артту Растас не единственный ловец «бродячих душ»?

Слово своё я сдержала: шагнув на платформу, поглубже натянула капюшон куртки и поспешила на привокзальную площадь, а оттуда — через Сенатскую площадь к Кауппатори. Однако я быстро осознала, что выбрала ошибочный маршрут, едва не столкнувшись на углу Эспланады с одним из подручных Артту, знакомым по обмену рюкзаками.

Вернувшись обратно на Сенатскую площадь, я плюхнулась на одну из ступеней лестницы, ведущей к Кафедральному собору и отчаянно пыталась сообразить, где мне найти место для ночлега. Двумя ступеньками ниже шевелил страницами под порывами морозного ветра, задувающего с Финского залива, номер газеты «Метро». Спустившись за ним, я пролистала газету едва слушающимися замёрзшими пальцами и поняла, что мой ангел-хранитель всё ещё продолжает мне помогать. На предпоследней страницы газеты нашёлся номер телефона доверия, по которому побуждали звонить оказавшихся в кризисной ситуации. Ночевать под открытым небом в мороз — чем не кризис? Чуть отогрев дыханием скрюченные от холода пальцы, я набрала указанный номер.

Через полчаса за мной пришла машина и ещё через двадцать минут я сидела в уютной приёмной так называемого «турвакоти» - места, дающего приют столкнувшимся с любыми проявлениями домашнего насилия. Именно эту причину я назвала в телефонном разговоре. Душещипательную историю даже выдумывать не пришлось придумывать - я рассказала, почему сбежала из дома, не называя настоящего имени. Сказала, что никому не доверяю и не готова «открыть все карты». Видимо, для персонала такое было не в новинку - «выбивать» дополнительную информацию из меня не стали. Мне снова повезло — места в «турвакоти» не всегда бывают свободны на момент обращения. Для меня такое нашлось.

Итак, максимум на две недели у меня появилась крыша над головой — отдельная комната, где можно спокойно обдумать своё будущее. Меня накормили ужином, выдали чистое постельное бельё, необходимые средства гигиены и оставили в покое. Если бы ещё можно было отключить воспоминания! Стоило только сомкнуть ресницы и в памяти возник полыхающий дом и лицо Эрика. Я поспешила открыть глаза, нехотя поднялась с постели и отправилась в душ, где долго отогревалась под струями горячей воды и...плакала. Не знаю, кого мне было больше жаль: себя, Эрика, нас обоих? Мне так хотелось, чтобы вернулся тот смеющийся парень с фотографии, которую Эрик однажды показал мне! Все мои надежды сгорели, подожжённые бессердечными уродами!

Понадобилось время, чтобы успокоиться. Казалось, где-то внутри меня прорвало плотину и жгущие глаза слёзы никогда не закончатся. Наконец, всхлипывания стали редкими и более поверхностными. Выплакавшись до донышка, я быстро заснула, свернувшись клубочком под комковатым зимним одеялом.

Первые дни ко мне не особо приставали с расспросами. Я охотно помогала на кухне и в местной швейной мастерской. Все мысли я переключала на то дело, которым занималась именно сейчас: не позволяла себе копаться в прошлом и не рисковала заглядывать далеко в будущее. Персонал «турвакоти» оно интересовало куда больше, чем меня.

В кабинете психолога, пытавшейся разговорить меня, выведать сведения о моих близких, я устроила такую истерику, что бедной женщине пришлось вызывать врача. После укола я вроде как успокоилась, но лишь до того момента, как расслышала фразу: «Нужно сообщить в полицию...» Я валялась в ногах у обслуживающего персонала, заливалась слезами и умоляла не выдавать меня полиции: если меня отправят домой, я вскрою себе вены. Добилась я этим перемещения в отдельный бокс, куда чуть позже пришёл выглядящий жутко усталым мужчина с высокими залысинами. Говорил он так тихо, что я не расслышала толком ни его имени (Лассе какой-то там), ни его должности… Снова последовали расспросы о жизни дома, о причинах стойкого и отчаянного нежелания туда возвращаться...Не знаю, кто дёрнул меня за язык, но я призналась, что боюсь преследования со стороны наркоторговцев и очень хотела бы начать новую жизнь: под другим именем и с желанием приносить пользу людям...Мужчина кивнул, собрал со стола свои бумаги и вышел из комнаты. Дверь за ним заперли и я вновь осталась наедине с призраками прошлого и со страхом будущего. Плакать я уже не могла, мной постепенно овладевала апатия: что бы ни случилось со мной дальше, я всё приму. Кроме возвращения домой. Свернувшись калачиком на узкой жёсткой кушетке, я не заметила, как заснула.

Через два дня меня пригласили на очередную беседу с заведующей «турвакоти». Присутствовала в кабинете ещё одна дама — возраста моей матери и с такой же причёской, как мама делала в прежние времена: до того, как «утонула» в алкоголе. Она внимательно прислушивалась к нашей беседе, не спеша прохаживаясь от стены к стене за моей спиной, что меня немного нервировало. Наконец, она о чём-то пошепталась с заведующей и та сказала:

- Есть возможность пристроить тебя на обучение в группе социальных работников. Занятия начались всего лишь две недели тому назад, ты вполне способна наверстать согруппников. При учебном заведении есть общежитие и ты сможешь получать небольшую стипендию. Если, конечно, согласишься.

Конечно, я никогда не мечтала быть социальным работником, но не я ли вчера заявила, что хочу приносить пользу людям? Поэтому я нервно сглотнула и поспешила ответить:

- Это было бы здорово!

- Остаются формальности: на какое имя нам оформить документы? Ты сказала Лассе, что хочешь начать новую жизнь под новым именем. Он подготовил бумаги, остаётся вписать имя…

В памяти всплыл почтовый ящик на перекрёстке перед домом, куда меня привёз Эрик. Проржавевшая табличка с надписью «Койвумяки».

- Эрика. Эрика Койвумяки.

- Хорошо. Можешь вернуться к себе. О дне переезда в студенческое общежитие тебе сообщат.

Переезд состоялся через неделю. Из «турвакоти» я уходила без особого сожаления, в общежитие заселялась без особой благодарности: мне предоставляли способ выжить и я за него ухватилась. Не более того. Главное — меня не вернули домой и не докопались ни до моего настоящего имени, ни до периода жизни у Артту Растаса. Остальное в моих руках.

Рукам, кстати, пришлось потрудиться. Комендантша оценивающе смерила меня взглядом с головы до пят и процедила, что есть два свободных места — третьей в комнату к второкурсникам или одной в бывшую кладовку, требующую ремонта. Безусловно, я выбрала второй вариант. Получила от коменданта краску, обои, обойный клей и сет малярных инструментов, засучила рукава и за два дня привела комнату в порядок. Увидев, в какую светлую и уютную комнатушку превратилась заваленная рухлядью и заросшая грязью конура кладовой, комендантша оттаяла и отвела меня на склад, разрешив самостоятельно выбрать занавески, ковёр, настольную лампу, дополнительную смену постельного белья, полотенца и покрывало для кровати.

Наконец-то у меня появилось подобие первого собственного жилья.