Любовь страшнее войны

4

Сразу после свадьбы Кирилл исчез, сообщив, что ему нужна срочная реабилитация, и последующие несколько дней прошли под флагом беспощадного кутежа: Алексей играл с друзьями в футбол, сидя перед огроменной плазмой, а окольцованная тетка, пригласив подруг, сначала устроила пати в джакузи, распечатав найденные на полке в гостиной сигары. Марик, проходя мимо, шарахнулся от испуга, увидев сидящих в ванне троллей — дамы, добыв лечебную зеленую глину и обмазавшись ею, потягивали холодное шампанское под песни «Ласкового мая».

Марику что тетка, что отец, напомнили оставленных без присмотра детей, и то, что отец взял недельный отпуск, скорее всего плавно перетекающий в увольнение, его беспокоило. С кредиткой, как у Ларочки, можно было не работать ближайший год, Кирилл все равно покроет расходы. Марику было стыдно — из-за таких, как его отец, все небезосновательно считали лис хитрыми приспособленцами. Кирилл так точно будет принимать их за нахлебников, сосущих из него деньги, время и нервы.

Мама была не такая — она знала, где начинается граница между компромиссом с другими людьми и начинается компромисс с самим собой. Маленькие шажочки на пути к договоренностям с совестью. И все же, почему ее имя фигурировало в завещании? Вряд ли старый волчара был таким уж бессердечным комиком, он, скорее всего, преследовал либо какие-то свои далеко идущие планы, планируя и выстраивая нужное будущее, либо исправлял ошибки и недочеты прошлого.

Как бы то ни было, а деньги для Марика стали тем самым фонариком, что высветил его, жемчужное ожерелье, на груде хлама в темной комнате. Для того, чтобы на него стали обращать внимание больше, чем он привык, потребовались всего-то новые джинсы и фирменные футболки. Мало того, что его с утра в общественном транспорте фоткали тайком какие-то краснеющие девчонки-малолетки, так еще и этот Алекс, которого он вспомнил с трудом, прислал ближе к обеду сообщение: «С добрым утром, солнышко!»

Лис внутри вяло напомнил — высокий такой, зеленоглазый хлыщ. Обещал сводить в ресторан. А пожрать — это святое.

Марик, ответив Алексу, что вечер будет еще добрее, если тот отвянет, забросил телефон подальше в рюкзак и больше на него не обращал внимания. Пожрать и дома можно хорошо. И пока в новом доме творилось невообразимое, можно было тоже дать себе отдохнуть.

В сторожку Кирилл приезжал, когда все доставало. Находилась она в глуши, в нескольких часах езды от города, о ней знал только он, пробираясь звериными тропами. В покосившемся домике в одну комнату, ощетинившимся торчащими в единственном окне стеклами, было так спокойно, будто других людей, цивилизации в целом, не существовало никогда. Застелив пол свежими еловыми ветками и набросив сверху принесенное с собой одеяло, Кирилл проспал до заката. Проснулся полным сил, по зову бившей через край волчьего сознания энергии, потянулся, похрустывая позвонками, разделся и выбрался на залитую закатным алым цветом притоптанную траву у порога.

Молодым оборотням приходилось труднее — тело росло, развивалось само по себе, перестраивалось, и каждый оборот требовал чудовищных затрат. Кирилл свой первый раз запомнил на всю жизнь: после бесконечной ломки, когда каждой порой ощущалась пробивающаяся шерстинка, каждая клеточка ныла от боли и в голове звенело до скулежа, его еще и рвало горькой желчью. Он несколько раз терял сознание, не мог сообразить, как переставлять лапы, чтобы сдвинуться с места, как привыкнуть к тому остро пахнущему, многомерному миру, разом навалившемуся на него, подростка.

Готовили его к этому с детства, рассказывали о происхождении рода, о том, что с ним обязательно случится и что он должен будет пережить, но все, о чем он знал, разом померкло, столкнувшись с реальностью. Это была страшная ночь. Волк из него получился тощий и испуганный, вздрагивающий от каждого хлопанья крыльев во тьме и уханья филина.

Потом, разумеется, сразу после оборота, он пошел в рост, раздался в плечах и массе, и даже среди своих теперь выделялся внушительным телосложением. Вместе с этим пришло осознание, что девушки его не привлекают, а привлекают не уступающие ему в упрямстве и силе парни.

Отец, конечно, не обрадовался, но нотаций не читал. Мать отнеслась философски: все знали, что предначертанная судьбой пара, которую выберет волк, может оказаться кем угодно и любого пола. Так уж решила природа, сделавшая их такими. Мама надеялась, что Кирилл образумится, когда повстречается с ней.

Пока Кирилл повстречался с уготованной ему судьбой Ларочкой и счастья не испытывал совсем. Только накопившееся раздражение, которое исчезло лишь спустя пару часов бега по ночной чаще. Легкие качали кислород, сердце ухало, вторя филину, мелкий сор забивался в шерсть на спине. Ежи затихали в кустах, когда он проносился мимо, но волк бы их и так не тронул — давно перестал баловаться охотой. Хотелось только бежать и бежать, по лунному, расплескавшемуся пятнами, свету.

Вымотавшись, он вернулся к домику и снова продрых до темноты, а вечером разжег костер, кинул в золу несколько крупных картофелин и расправился потом с ними под купленный у знакомой бабки самогон. Правильно дед говорил, что только мальчишки отдыхают в клубах с бабами, настоящие мужики выбирают рыбалку и самогон. Рыбалку Кирилл не любил, он рыбу не переносил, а самогон прекрасно вписывался в реалии релаксации у костра в лесу.

В город он вернулся чистым душой, как младенец, умиротворенным, готовым выдержать любые испытания. Подъехал в контору к юристам, подписал бумаги, принимая наследство, после этого сразу домой — нужно было принять душ и заглянуть в какой-нибудь хороший ресторан, где подавали стейки с соусом из брусники. Он был голоден, но не зол, пока не открыл дверь собственного жилища.

Квартира провоняла лисьим запахом так, что на загривке от отвращения приподнялась вся имевшаяся там шерсть в виде темных коротких волосков, Кирилл всегда был шерстистым парнем. К лисьей вони прибавился аромат перегара, сигаретный дым и дешевые приторные духи. Из комнаты Алексея раздавался привычный уже храп, из спальни женушки доносились восторженные женские смешки и музыка, под какую обычно танцевали стриптиз. Толкнув дверь, Кирилл увидел с полдюжины нетрезвых женщин, которые терлись вокруг полицейского. Ну как полицейского — из одежды на нем присутствовали лишь фуражка, галстук, жезл и крошечные трусики, размером с половинку салфетки.

— Ты сказал, что можно, если никто не узнает! — заметив вошедшего, крикнула Ларочка, блуждая по кубикам пресса руками. — Федюнчик только потанцует!

Кирилл хмыкнул, махнул рукой, прошел дальше, инспектируя владения, остановившись перед дверью Марика. В спальне царил интимный полумрак, лишь несколько свечей догорали на низком столике, на котором лежал голый Марьян. Повернутое в сторону входа лицо выражало высшую степень блаженства, вероятно из-за того, что его политую маслом задницу мяли руки громилы-массажиста.

— Вы тут охуели совсем, пока меня не было? — спросил Кирилл негромко, и Марик, разлепив один глаз, улыбнулся:

— Я все перемыл, пропылесосил, вещи постирал, высушил, погладил, ужин приготовил. Теперь отдыхаю. Тетке, когда вызывала стриптизера, посоветовали услуги массажного салона, типа, комплексно — дешевле. Ну мы и согласились. Стриптизера ей, массажиста — мне. Хочешь, тебя он тоже помнет?

Кирилл встретился взглядом с громилой. Громила подмигнул.

— Выметайся! — сказал ему Кирилл. — Сеанс закончен.

Марик поднял руку с часами:

— Еще пятнадцать минут оплаченных.

— Сеанс окончен!

И — как не бывало этих дней в лесу. Раздражение вернулось в удвоенной мере, особенно когда громила, прощаясь, заботливо прикрыл Марикову блестящую задницу полотенчиком. Марик, вздохнув, сел на столе, прижимая к паху злополучное полотенце.

— Ты такой злой, потому что голодный, — сказал он, потянувшись за шортами. — Идем, я вчера борщ сварил, котлет нажарил, курицу запек…

— Я что, похож на человека, который будет есть суп из капусты? — поморщился Кирилл.

— Нет, — ответил Марик быстро. — Но будешь. Ты теперь семейный человек, это твоя обязанность. Не грузись, шерстяной волчара, я знаю, что нужно мужикам вроде тебя.

Кирилл, вежливо отвернувшись, подождал, пока тот оденется, а затем последовал за ним на кухню. Жрать хотелось прямо сейчас, а до ресторана нужно было еще ехать, а он устал в дороге…

Марик, наклонившись, полез в холодильник за кастрюлей. Кирилл, уставившись на блестящую от масла кожу по краю шортиков, ненадолго завис — сработали инстинкты.

— Юху-у-у! Жги, Федюнчик, жги! — раздалось из комнаты Ларочки, и

Марик с досадой покачал головой:

— Надеюсь, они закончат до того, как я захочу спать.

— Они закончат ровно тогда, когда захочу я, — ответил Кирилл, с сомнением косясь на то, как он наливает в глубокую тарелку «капустный суп» и ставит ее в микроволновку. — А это случится очень скоро.

Как только микроволновка щелкнула, Марик выудил из ее недр тарелку, шлепнул туда две ложки сметаны и подвинул к Кириллу, занявшись нарезкой хлеба. Кирилл ложку взял нехотя, поводил ею, размешивая, а потом… Потом понеслось: он глотал, не жуя, отрывая от положенной рядом разделанной курицы куски, заедая ее котлетами, солеными огурцами, бородинским хлебом. Марик, сидящий напротив, смотрел на него как на диво-дивное:

— Вот это тебя накрыло! Еще налить?

Кирилл кивнул. Съел он еще две порции, потом откинулся на спинку стула, глянул на Марика осоловевшим взглядом, и тот привстал:

— Кофе? Чай?

— Чай.

Все сразу встало на свои места — улеглось глухое раздражение, даже голова перестала болеть. И даже если Ларочка вместе с Алексеем пользы не приносила, то Марик был достойным приобретением.

«Хозяюшка какая», — подумалось волчьим «я». — «Хорошая баба».

«Не баба» — поправил Кирилл.

«Ай, дырка есть, и ладно», — отмахнулся волк.

Кирилл посмотрел на стоящего у мойки Марика. Да ну нет. Лисы — поголовно приспособленцы. Не стоит и начинать.

На следующий день Марик, хорошенько размятый массажистом, проспал первую пару, потому что дрых как дитя. Подорвался по звонку старосты, напомнившей, что ко второй лучше не опаздывать — контрольная точка, наскоро собрался и выбежал из подъезда. На пути к остановке его окликнули:

— Это не вы обронили?

Марик оглянулся, успел увидеть какого-то бугая в солнечных очках и черной толстовке, а затем ему зажали рот рукой и накинули на голову что-то, похожее на мешок. Прямо посреди людной улицы его скрутили и затолкали в машину.

— За что? — воскликнул Марик, упав на чьи-то колени.

— Не ори только, — пробасил голос сверху, обматывая его запястья шнуром. — Привет новым родственничкам передадим, а потом отпустим. Может быть.