Любовная ловушка для Макса

Я родилась в Эстонии. Тогда она входила в состав СССР и задумываться о будущем особо не приходилось. Алгоритм известен: детский сад, школа, дальше — на что умишка хватит. Университет, техникум, профтехучилище. Если уж совсем дурак — иди работать. Дурочкой я не была, хотя и звёзд с неба не хватала. В школьные годы — крепкий такой середнячок. С удовольствием занималась в художественной школе, чем невероятно раздражала свою мать. Мои родители — это отдельная песня с припевом. Оба работали на мебельной фабрике. Начинали с рядовых позиций, потом разница характеров дала себя знать: мать — активная и несгибаемая, как рельс - стала быстро продвигаться сперва по комсомольской, а потом и по партийной линии, а отец - человек флегматичный и замкнутый — дослужился до должности начальника небольшого цеха, на чём и успокоился. Собственно, о матери у меня остались воспоминания, как о вечно отсутствующей дома. А если она и присутствовала, то была всем вокруг недовольна. И квартира не в идеальной чистоте содержится, и еда невкусная, и отец рохля, и я — бестолковщина. Ну, по крайней мере, таким всё выглядело в её глазах. На мой взгляд, у нас дома было очень уютно: мы с отцом каждую неделю тщательно пылесосили книжные полки, частенько вместе выбивали ковры на улице и устроили на подоконниках целую цветочную оранжерею. На родительские собрания в школу всегда ходил отец, с уроками тоже он мне помогал. Поделки на школьные конкурсы, костюмы к новогодним праздникам — опять отец. Казалось, не существует такого задания, с которым бы не справился мой папа! Да и готовил отец хорошо: специально купил «Книгу о вкусной и здоровой пище», выбирал не очень сложные рецепты и священнодействовал на кухне, как это умеют только флегматичные мужчины. Всё у него получалось аккуратно, красиво и вкусно. Поэтому я долгое время не понимала матушкиных претензий и старалась почаще благодарить отца за его хлопоты. Он грустно улыбался и взъерошивал кудряшки у меня на затылке. «Солнечные», как он их называл. В детстве моя рыжина была сильно заметной. Бабушка Лизетт — папина мама — говорила, что я солнышком поцелованная. С возрастом волосы потемнели до светлого шатена, но на свету продолжали «искрить» рыжиной. Однажды ночью я проснулась от звука родительских голосов в гостиной. Мать старательно сдерживала свой привычный командирский тон, но ей это плохо удавалось. Отец в основном молчал, изредка вставляя несколько тихих слов в неудержимый поток очередных матушкиных обвинений. Её, похоже, такая покорность ещё больше раздражала: - Иво, ну что ты за мужик! Даже ответить как следует не можешь! - Поленька, я просто устал...Что я не сделаю, всё не так...Скажи честно: ты меня больше не любишь? У тебя есть другой? Я замерла за дверью, будто примёрзнув к холодному полу. «Как — другой? О чём это отец?» А за дверью тем временем прозвучал на удивление спокойный голос матери: - Ну что ж...Я тоже устала скрывать от тебя правду. У меня действительно есть другой мужчина. Я понимаю, что это мерзко, но так уж вышло... Развестись с тобой я не могу — это перечеркнёт все мои достижения и поставит крест на дальнейшей партийной карьере. Давай попробуем сохранить видимость семьи. Не только ради меня, ради Марты тоже. - Думаешь, Марте на пользу наша постоянная грызня? - С этого момента в ней просто нет смысла. Возможно, я стану появляться дома ещё реже. Мой...мужчина живёт в другом городе. Теперь, когда ты всё знаешь, я смогу почаще оставаться у него в гостях. Вернувшись в постель, я накрылась одеялом с головой и до самого утра так и не смогла заснуть. Мне было тринадцать лет и я уже начинала понимать, что в мире всё не так радужно, как в романтических фильмах и дамских романах, которыми мы с подружками обменивались тайком от родителей. Отец казался мне идеальным мужчиной, а поступок матери — очевидным предательством. Она предала отца. Она предала меня. Как она могла??? За завтраком родители общались друг с другом подчёркнуто дружелюбно, но отец поймал мой полный ненависти взгляд в сторону матери и всё понял. Когда мать унеслась по своим «партийным» делам, он вошёл в мою комнату с зелёной пластмассовой лейкой в руках и долго собирался с духом, прежде, чем заговорить со мной. Отец тщательно полил все растения, но остался стоять, глядя в окно, и постукивая по зелёному пластмассовому боку пустой лейки. - Пааап? Он вздрогнул. - Что, Мартушка? - Я всё слышала. - Я так и понял. - И что ты намерен делать? - Ничего, дочура. Для нас с тобой ничего не изменится. Будем жить так же, как жили до этой ночи. - Но пап… - Не нужно ничего говорить. Ты злишься, я знаю. Повзрослеешь — поймёшь. А сейчас постарайся сделать вид, что ничего не произошло. И я старалась. Не в угоду матери, а чтобы не делать больно отцу. Это мать его разлюбила, он же продолжать боготворить свою Полину, как в ту далёкую пору, когда они познакомились. Я заметила, как отец темнеет лицом, слыша, как я огрызаюсь на замечания матери и стала сдерживаться в его присутствии. А когда его не было рядом, я с матерью вообще не разговаривала. Хлопала дверью у неё перед носом и уходила во двор. Когда СССР распался, мне было шестнадцать лет. Мать и её любовник, урвав при делёжке «золота партии» жирный кусок, открыли свой бизнес. С отцом она развелась тут же, как билет члена КПСС превратился в кусочек картона. И вовсе не расстроилась, узнав, что я не горю желанием жить с ней. Мы с Иво окончательно остались вдвоём. К счастью, их мебельная фабрика не закрылась и отец даже получил повышение, так как был эстонцем и помимо эстонского владел ещё и финским языком. Но предательство матери что-то надломило в его душе. В целом неразговорчивый, он замыкался в себе всё больше. Ну а меня вся эта пора будоражила и заводила, юная кровь бурлила и пузырилась, от призрачных «возможностей», о которых вещали телевизор, газеты и журналы, кружилась голова. К тому же новые времена в истории страны совпали с периодом первой крышесносной любви. Арво Кульдсепп учился в железнодорожном училище и казался мне совершеннейшим божеством: светловолосый, голубоглазый, улыбчивый. Шутками он сыпал, словно осеннее дерево листвой в ветреный день. Впрочем, мне было совершенно не важно, о чём он говорил — сам звук голоса Арво меня завораживал. Не взирая на то, что я сверкала ножками из-под короткой юбки и не раз получала выговор от отца за «злоупотребление косметикой», на то, чтобы переспать с Арво я не соглашалась. Наконец, он пригрозил мне, что если стану ломаться и дольше, то найдутся девчонки куда сговорчивее. Я сдалась, пригласила парня к себе домой, где мы распили на двоих бутылку вина и после жарких поцелуев и исследования тел друг друга через одежду, Арво решил приступить к более серьёзным действиям. Быть бы мне изнасилованной, не приди отец с работы пораньше… Хорошо, что Арво не сломал себе шею, когда отец пинком под зад отправил его с лестницы. Но считать ступеньки собственными рёбрами Арво явно не понравилось: больше я его не видела. И отца с того дня я больше не видела прежним. Увидев меня полуобнажённой в объятьях незнакомого парня, он явно был потрясён: как же так вышло? Когда прежняя «солнечная» растрёпка выросла и подобно гадкому утёнку из сказки превратилась в прекрасного лебедя? Через месяц после происшествия с Арво, я нашла у себя на подушке видеокассету с запиской от отца: «Посмотри. Если понравится — оставь её на столе в гостиной». Видеокассета была из разряда «фильмы для взрослых». Мне уже приходилось смотреть подобные записи в компании подружек, заливаясь краской в особо пикантных местах. Но смотреть эротику по рекомендации отца? В самой этой мысли было нечто возбуждающее. Да и запись оказалась куда круче тех, что я видела раньше. Мне пришлось несколько раз останавливать кассету, настолько гулко и быстро принималось стучать моё сердце от некоторых сюжетов. Мои трусики реально промокли. И голова разболелась. Настолько, что, перемотав кассету в начало и решив, что фильм мне больше понравился, чем нет, я отнесла кассету в гостиную, оставила на записке отца игривый поцелуй с помощью накрашенных ярко-красной помадой губ, и задремала в своей комнате, укрывшись старым детским одеялом. Отец всё сделал правильно: он не торопил и не запугивал меня, как Арво. Он возбудил моё любопытство, а потом с той же основательностью и заботой, с которой шил мне новогодние костюмы или делал поделки в школу, взялся превращать меня в женщину. Он любил меня и не хотел сделать мне больно. Поэтому у меня не осталось никаких страхов или травм, связанных с этим периодом. Ни физических. Ни душевных. Мы смотрели всё новые фильмы, пробовали всё новые позы и вовсе не задумывались о том, насколько вписывается наша связь в рамки приличий и морали. Вернее, я не задумывалась. Необходимость хранить наш общий с отцом секрет придавала происходящему оттенок пикантности. Прикоснувшись к взрослым тайнам, я принялась считать саму себя зрелой и загадочной. К тому же поняла, что природа одарила меня опасным оружием против мужчин — красотой и темпераментом в одном флаконе. А вот отец казнился виной за то, что со мной сделал. К восемнадцати годам я окончательно оформилась в красотку с соблазнительными формами и была вовсе не прочь продолжать наши с отцом любовные игры, но он стал отдаляться от меня, проводить всё больше времени вне дома и однажды сообщил мне, что решился на повторную женитьбу. Подозреваю, что отец был скрытым мазохизмом и его притягивали женщины властные, понукающие им, как ездовой лошадью. Владелица продуктового магазинчика, открывшегося недавно по соседству с нашим домом, женщина крупная и громкоголосая, оказалась именно такой. Она красила губы помадой немыслимого морковного оттенка и пользовалась туалетной водой с таким удушающим запахом, что хотелось поскорее открыть окна и проветрить помещение. Собственно, сначала в нашем доме поселился этот жуткий аромат, которым пропахли отцовские вещи, а потом явилась и их владелица, Хелена. Меня она невзлюбила чуть ли не с порога: оскалилась в притворной улыбке и прищурила свои поросячьи глазки. Так и следила потом за каждым моим шагом, подмечая каждую оплошность и жалуясь отцу по вечерам. Он снова ссутулился и стал как будто меньше ростом. Властная и крикливая жёнушка добилась своими вечными придирками лишь того, что привлекательный и полный жизненных сил мужчина буквально за несколько месяцев зачах и постарел душой и телом. Я переживала за отца, но что я могла поделать? Жениться на Хелене было явной ошибкой, но это был его выбор. Домашняя атмосфера стала угнетающей во всех отношениях. Мало того, что мачеха командовала мною дома, она принялась постоянно жаловаться отцу на то, что не успевает крутиться в магазине одна и в итоге он откомандировал меня ей на помощь. Подработать я была не против: с появлением Хелены в нашем доме, стало сложнее выпрашивать у отца денег на шпильки-булавки. Но озолотиться, работая на мачеху, мне не светило: на руки она мне выдавала сущие копейки, заявляя, что сама когда-то начинала трудиться в лавке своих родителей и вовсе за бесплатно. Задерживаться в её магазине до пенсии я не собиралась, но совершенно не представляла, куда поступать после школы, а болтаться без дела мне бы всё равно не позволили. Поэтому я стиснула зубы и терпела все понукания мачехи, всё чаще мечтая сбежать из дома куда глаза глядят. В день моего совершеннолетия, купив на сэкономленные деньги билет на паром, я с подружкой отправилась в Хельсинки. Огромное судно с его барами, дискотекой и огромными толпами отрывающихся по полной программе мужчин и женщин, потрясло и ошеломило меня. Голова начала кружиться ещё до того, как я купила себе первый коктейль и смаковала его, устроившись на высоком табурете у барной стойки. А когда на соседнем табурете обосновался привлекательный парень с роскошными тёмными волосами и обворожительной улыбкой, я почувствовала, что палуба окончательно уходит у меня из-под ног. - Привет! Меня зовут Рихард. Точнее, Рич...Могу я тебя чем-нибудь угостить?