– Ты что делаешь?! – сквозь зубы спрашиваю я.
– Пытаюсь быть гостеприимным, – невозмутимо отвечает Захар. – Идём.
– Я пришла сюда не чаи распивать, – шиплю я, мечтая его прикончить. – А забрать серёжку!
Я не планировала знакомиться с семьей Соколовского! Я совсем не из его круга. Мне жутко не удобно и я чувствую себя белой вороной. Ну где они и где я? Шикарный двор, шикарный дом и я… в толстовке и джинсах, купленных по акции на Вайлдберис. Что мне здесь делать? Еще неизвестно, что за семья у Захара. Обычно богатые люди – заносчивые, высокомерные и пафосные. По крайней мере, я видела что–то подобное в фильмах или сериалах.
Соколовский обнимает меня за плечо и ведет в дом. Я на автомате вдыхаю его аромат и растерянно смотрю перед собой.
– Рита, мы не звери, – говорит Захар, – никто тебя здесь не съест.
– Забыть бы тебя, как страшный сон, – закатываю глаза я.
– Но ты не забудешь, – склонившись к моему уху, шепчет он. – Я стану твоим самым прекрасным сном, Колючка.
Соколовский подобрался слишком близко. Так близко, что я чувствую, как его дыхание нежно касается моей шеи. Сердце тотчас оживает, взволнованно бьется в груди.
– Хватит! – не выдерживаю я, оттолкнув его. Захар смеется и отходит от меня, а я грожу ему пальцем: – Ещё раз ты ко мне подойдешь…
Но я не успеваю договорить, потому что двери дома распахиваются и я вижу миловидную, светловолосую женщину в обычной белой футболке и штанах. Она улыбчивая и красивая. С виду простая, но ухоженная: волосы шелковистые, слегка вьющиеся, кожа гладкая и здоровая, на руках – свежий, однотонный маникюр и украшения. А еще я чувствую приятный аромат ее парфюма и… еще больше смущаюсь.
– А вот и подруга Захара, – широко улыбается женщина, – привет! Меня зовут Наташа. Проходите!
– Здравствуйте, – выдавливаю из себя, кивнув. – Рита.
– Мам, мы учимся вместе, – поясняет Соколовский и, взяв меня за руку, тянет за собой. Я кидаю на него предупреждающий взгляд, но он предпочитает его не замечать. – С радостью глотнём чая.
– Тогда бегом мыть руки и за стол, – шутливо командует его мама. – А я пойду за Авророй, наверняка уже все конфеты растащила.
Я провожаю ее опешившим взглядом и на автомате шагаю вместе с Захаром в ванную. Ещё вчера мы не были знакомы, а сегодня я у него дома и собираюсь пить чай с его мамой. Это супер странно и удивительно.
– Твоя мама даже не удивилась, что я пришла вместе с тобой, – отмечаю я и захожу вместе с Захаром в уютную ванную с душевой кабиной, раковиной, установленной в столешницу и круглым зеркалом. Здесь все выполнено в светлых тонах и нет ни одной лишней детали.
– Она всегда рада гостям, – пожимает плечами Соколовский, подтолкнув меня к раковине, – я часто зависаю здесь с друзьями.
– И с подругами, – иронично добавляю я, включая воду и намыливая руки.
– У меня нет подруг, – отзывается Захар. – с девчонками невозможно дружить.
– Это еще почему? – скептически спрашиваю я.
– Потому что рано или поздно кто–то влюбляется, – сообщает он и я замираю, когда его руки оказываются на раковине, по обе стороны от меня. Я снова чувствую его дыхание на своей шее и краснею. – Это ведь очевидно. Поэтому с тобой бы я точно не дружил.
– Со мной, – я смываю мыло с рук и разворачиваюсь, сталкиваясь с Захаром лицом к лицу, – дружить и не надо.
– А влюбляться? – я вижу, как в его серых глазах пляшут бесята.
– Влюбишься в кого–нибудь другого, – невозмутимо отвечаю ему я, стараясь сохранять спокойствие, когда он так… близко.
– А вдруг я уже влюбился? – на губах Соколовского расцветает нахальная улыбочка. Он подхватывает пальцем одну из моих прядей и продолжает: – в одну рыжую, упрямую колючку.
Я усмехаюсь, склоняю голову на бок и смотрю прямо в его глаза:
– А у меня на лбу написано, что я идиотка, да?
– Что? – хмурит брови Захар, выпуская мою прядь из рук.
– Я не одна из тех наивных овечек, которым ты вешаешь лапшу на уши, – говорю ему, ткнув пальцем в его широкую грудь, – поэтому сказки будешь рассказывать кому–нибудь другому. Уясни это.
Я в очередной раз отталкиваю его от себя и прохожу мимо. Но у двери в последний момент оборачиваюсь и вижу через зеркало, как он моет руки и улыбается, качая голой.
Что за человек? Я его практически посылаю, а он даже не злится. Непробиваемый! Все равно продолжает делать то, что он хочет и для этого использует самые разнообразные способы! Начиная от детского микрофона, заканчивая моей сережкой, ради которой умудрился заманить меня к себе домой!
Да, Захар определенно не глуп. И очевидно не так прост, каким кажется. Я уверена, за своей обаятельной улыбочкой и смехом он прячет много всего интересного. И вряд ли кого–то пускает в свой внутренний мир, зато сам с легкостью проникает во внутренние миры других. Хитрец! Я ведь так и знала, что он жук!
– Идём, Колючка, – он отвлекает меня от размышлений и, взяв за руку, ведет за собой.
Ладонь у него теплая и приятная на ощупь. Честно говоря, прикосновения Захара не вызывают у меня отвращения. Но из–за них я как будто волнуюсь, теряюсь. И что за привычка у него появилась брать меня за руку?!
Я пытаюсь освободить ладонь из его лап, но он не отпускает.
– Отцепись, Соколовский, – шиплю я. – Я и сама в состоянии дойти, без твоей руки.
– Вдруг, потеряешься, – отзывается он, погладив большим пальцем мою кожу, – дом большой, а ты маленькая.
– У тебя руки потные, – продолжаю я. Не знаю, что еще придумать, чтобы мажор отвалил от меня.
Соколовский усмехается.
– У меня? Я их только что вымыл.
– И что? – невозмутимо отвечаю я, намеренно пытаясь уколоть его. – Может, у тебя болезнь какая–то. Вдруг, ты заразный.
Захар поворачивается ко мне, все еще усмехаясь.
– Знаешь, – говорит он, – чем больше ты выпендриваешься, тем сильнее влюбляешь меня в себя. Подумай об этом.
Я хмурюсь, а Соколовский вдруг подносит мою ладонь к своим губам и… целует ее. Осторожно, нежно, но как–то слишком… откровенно. У меня даже мурашки по коже бегут от его мягких губ на моей коже.
– Я тебя ударю, – игнорируя собственное смущение, предупреждаю я.
– Злюка, – он отпускает мою руку, снова усмехается и пропускает меня первой на кухню.
Ноздри щекочет аромат ягодного чая и свежей выпечки. Я окидываю взглядом просторную кухню с современной техникой и светло–бежевым гарнитуром. Прямо возле раковины и кухонных тумб расположено здоровенное окно, в котором можно разглядеть весь двор. Здесь очень светло и уютно. Но это место не для меня. Я будто слишком бедная, слишком… никчемная, чтобы быть среди этой роскоши.
– Садись, Лита, – Аврора уже за столом. Весело качая ногами, она жует шоколадную конфету, которой перемазала все свои губы.
Я сажусь на диван рядом с Авророй, складываю ладони на своих коленях и тихо вздыхаю. Скорее бы закончилось это недоразумение.
– У меня есть еще конфеты, – шепчет сестра Захара, – стащила их, пока мама не видела. Хочешь?
– Нет, спасибо, – улыбаюсь я.
– Ты что? Отказываться от конфет очень глупо, – округляет глаза она. – Захал всегда сладкое тлескает. Папа говолит, что у него сколо кое–что слипнется.
– Аврора, – закатывает глаза Соколовский. А я улыбаюсь шире. – Ты такая болтушка.
– Ты тоже болтун! – смеется она, запрокинув голову. – Мы семья болтунов! И сладкоежек!
Захар широко улыбается. На моем лице тоже не угасает улыбка. Но внутри меня все болезненно сжимается и давит.
Если бы мама и папа были живы, у нас была бы такая же дружная семья. Возможно, у меня бы тоже была сестра или брат. А я сама… не стала бы такой закрытой. Мне все еще больно от несправедливости в этом мире. Порой я хочу громко кричать от злости и отчаяния. Но в то же время понимаю, что ничего не изменить. Я та – кто я есть. А моя любимая бабуля заменяет мне маму.
– А вот и я, – на кухне появляется Наталья. От нее веет таким же теплом и светом, как от Захара. Она сияет. И наверняка это благодаря ей в этом доме так уютно. – Ну что, давайте пить чай? Рита, с малиной любишь?