Часть пятая
4459 Words
Поэтому «сукам» очень скоро стало неинтересно «трюмить» воров. Гастроли Пивовара по тюрьмам с подельниками стали всё реже. «Целование» же превратилось в чрезвычайно популярный «обряд». Многие видные воры (Мишка-одессит, Чибис) приняли «сучью» веру, другие (Полтора Ивана Балабанов, Полтора Ивана Грек) предпочитали умереть, чем изменить «воровской идее»1.
Вот характерная сцена для того времени: «Когда суки положили Пушкина на железный лист и начали подпекать на костре, он прокричал стоявшим поодаль зрителям: “Эй, фраера! Передайте людям, что я умираю вором!”»2
Борьба приобретала все более дикие формы. Но для проявления своих убеждений у «воров» было все же больше возможностей, у них хотя бы была альтернатива: отказаться от своей «правоверности» и перейти во вводимый «суками» «новый закон», либо умереть; для «сук» такой альтернативы не было – если они попадали в руки воров, их однозначно ждала смерть. Вражда между группировками приняла постоянный характер, жертвами ее стали тысячи заключенных.
Наиболее ожесточенным противоборство было в лесозаготовительных лагерях, а также в лагерях Дальстроя. Это объясняется тем, что изоляция «бандитствующего элемента» выражалась в перемещении его именно в указанные ИТУ3.
На 1 декабря 1952 г. в исправительно-трудовых лагерях Дальстроя4
содержалось 152 828 заключённых (без Особого лагеря № 5 МВД СССР), в том числе: в Тенькинском ИТЛ (пос. Усть-Омчуг) — 15 746 чел., в Западном ИТЛ (пос. Сусуман) — 13 708 чел., в Северном ИТЛ (пос. Ягодный) — 11 592 чел., в Индигирском ИТЛ (пос. Усть-Нера) — 12 276 чел., в Юго-Западном ИТЛ (пос. Н. Сеймчан) — 3 905 чел., в Омсукчанском ИТЛ (пос. Омсукчан) — 7 085 чел., в Чаун-Чукотском ИТЛ (пос. Певек) — 12 701 чел., в Чаунском ИТЛ (пос. Певек) — 5 278 чел., в Чукотском ИТЛ (Залив Креста) — 7 866 чел., в Янском ИТЛ (пос. Эге-Хая) — 7 740 чел., в Дорожном ИТЛ (пос. Адыгалах) — 2 838 чел., в Магаданском ИТЛ (г. Магадан) — 7 786 чел., в Ванинском ИТЛ (бух. Ванино) — 4 352 чел., в Приморском ИТЛ (г. Находка) — 4 105 чел., в Усть-Кутском ИТЛ (пос. Усть-Кут) — 889 чел., в Транспортном ИТЛ (пос. Мякит) — 5 947 чел., в ИТЛ УПХ (пос. Весёлая) — 6 587 чел., в ИТЛ Промжилстроя (г. Магадан) — 2 426 чел., в отделениях: ИТЛ Янстроя (пос. Хандыга) — 3 774 чел., ИТЛ Ушосдора (пос. Карамкен) — 2 048 чел., ИТЛ КИРП (пос. Зырянка) — 3 522 чел., Ожогинского ИТЛ (пос. Ожогино) — 1 598 чел., ИТЛ БерГРУ (пос. Нексикан) — 2 599 чел., транзитном отделении (г. Магадан) — 3 216 чел., ИТЛ центральной больницы (пос. Дебин) — 2 264 чел., ОЛП-12 Комбината № 1 (Бутыгычаг) — 378 чел., и в перебросках между лагерями — 600 чел.5
С самого начала «сучьей войны» воровской мир понёс серьёзные потери, в первую очередь, из-за того, что «сучью идею» целиком поддержало гулаговское начальство. Фактически воровская резня была официальной политикой лагерной администрации. Казалось, что «сукам» легко удастся одержать победу над «блатными», тем более, что в результате «гнуловок» и «трюмиловок» в ряды «ссученных» все больше входили не только бывшие «штрафники», но и многие «честняги», предпочитавшие жизнь мучительной смерти за «идею».
Но и воровской мир не дремал. В его пользу указывало и то, что при любых раскладах слишком велико было численное превосходство «блатных» над «суками», и поколебать его не способны были даже «трюмиловки». По пересыльным тюрьмам проходили многотысячные этапы, и «сучьи» гастролёры просто физически не могли их обработать. В лучшем случае из этапа им удавалось обработать несколько камер, остальные воры благополучно добирались до лагерей, где дело нередко принимало совершенно иной оборот. В лагерях «законники» могли вооружиться как следует и дать отпор даже в том случае, если начальству удавалось оставить их в меньшинстве и нагнать в «зону» «ссученных». В общем, «суки» в лагерях встретили жестокое сопротивление6.
И все равно на протяжении 1947–1948 годов Дальний Восток и Колыма, которые стали своеобразным полигоном для обкатки «сучьего закона», находились под контролем «отколовшихся». Гулаговское начальство смогло в целом обеспечить для «ссученных» благоприятные условия, при которых они могли безопасно для себя «гнуть» воров. Перелом наступил весной 1949 года, когда после открытия навигации на Колыму пошли новые массовые этапы с материка. Указ «четыре шестых» сослужил службу воровскму миру: знаменитый пароход «Джурма» под завязку был набит «элитой» «блатного мира». Для послевоенного советского общества наступило время наконец-то заняться чисткой своих городов от криминала и уголовников.
В новых условиях «воры» предприняли все меры для сохранения в целостности системы корпоративных правил поведения и поднятия престижа «воровской идеи». В отношениях друг с другом они стали более принципиальными и решительными.
Не только на свободе, но и в исправительно-трудовых лагерях постоянно проводились «сходки», «правилки», «съезды», порой собиравшие по 200–400 делегатов. На них «судили» и убивали изменивших «закону», вводили новые правила поведения. В 1947 г. такой съезд состоялся в Москве, в Сокольниках, в 1955 г.– в Казани, в 1956 г.– в Краснодаре7.
Изменился порядок приема лиц в криминальное сообщество. Нередко кандидату ставилось предварительное условие у***ь человека, причинившего ущерб преступному миру. Если в числе его знакомых имелся кто-либо сомнительный, то у******о им такого лица было обязательным условием. Устанавливался строгий контроль за поведением каждого «авторитета», ограничивалось время нахождения его на свободе до шести месяцев, им запрещалось досрочно освобождаться из мест лишения свободы. «Воры», нарушившие «закон» или не выполнившие указаний главарей, преследовались во всех лагерных пунктах, а окончательно судьба их решалась на коллегиальной основе. Если выносился «приговор» о лишении жизни, то у******о, по обычаю, совершал кто-то из молодых «воров», а ответственность возлагалась на «фраера» или так называемого «грузчика из калашного ряда». Заключённому, имеющему срок наказания 25 лет и отбывшему 1–2 года, ничего не стоило совершить новое преступление, так как фактически для него это ничего не меняло8. Тем более, что до 1953 г. за у******о в местах лишения свободы закон не предусматривал исключительной меры наказания в виде смертной казни.
Суть одной из характерных тенденций рассматриваемого периода заключалась также в сближении между хранителями уголовной субкультуры и «фраерами». Это был вынужденный шаг. Группировки «воров» во время «сучьей войны» нуждались в поддержке со стороны иных лиц, отбывающих наказание. Таким образом, обозначалась консолидация уголовных элементов независимо от прошлой преступной деятельности.
В новых условиях «авторитеты» не гнушались ничем: собирали «дань» деньгами, продуктами питания, отбирали вещи у стариков и больных, которые не могли работать на них на производстве. В отдельных лагерных пунктах заключенные лишались «пайки» хлеба, были отмечены факты голода и поедания трупов. Всякий протест со стороны осужденных и «суки» и «воры» жестоко пресекали руками «фраеров». Анализ обстоятельств чрезвычайных происшествий, имевших место в пенитенциарных учреждениях в конце 40-х и начале 50-х гг., показывает, что половина из них произошла именно в результате стремления уголовников-рецидивистов вести паразитический образ жизни. Используя весьма разнообразные средства и способы, «авторитеты» уголовной среды стремились распространять свое влияние на все категории осужденных, чаще всего это совершалось путем применения суровых санкций за отступление от «правил-заповедей арестантов», даже самое незначительное. Например, в Чаун-Чукотском ИТЛ ворами-рецидивистами Абалковым и Егоровым был убит заключенный Мощалкин, проигравший в карты.
В Баковском лагере Невзоровым был убит Сухарев, проигравший ему в кости и не уплативший долг. В лагерном отделении Каргопольского ИТЛ покончил жизнь самоубийством Яковлев, который не смог расплатиться за карточный долг. Аналогичные факты имели место практически во всех исправительно-трудовых лагерях9.
Имея большие сроки наказания, постоянно терпя насилие, издевательства, унизительные оскорбления, заключенные теряли веру в возможность освобождения. Многие теряли веру в саму жизнь, умирали от истощения, болезней и безысходности. В местах лишения свободы неуклонно росла смертность осужденных. Эта тенденция подтверждается и проведенным нами исследованием личных дел осужденных, погибших или умерших в Ивдельлаге в 1937–1956 гг. При этом следует отметить, что основными причинами смерти заключенных в 1937–1945 гг. являлись авитаминоз, упадок сердечной деятельности, истощение, туберкулез. С середины 40-х гг. наблюдается всплеск убийств осужденных.
В конечном счете это привело к тому, что в первой половине 50-х гг. в исправительно-трудовых лагерях Сахалинской области, в Вятском ИТЛ и в ряде других исправительно-трудовых учреждений произошли открытые массовые выступления «мужиков» и примкнувших к ним «воров» против «сук».
Из докладной записки10 комиссии ГУЛАГ Министерства юстиции начальнику ГУЛАГ И.И. Долгих о результатах проверки условий размещения и режима содержания заключенных, прибывающих в Кунеевский ИТЛ от
27 июня 1953 г. «Секретно».
В период нашей работы в Кунеевском ИТЛ по нарядам ГУЛАГа прибыло из Ахтубинского ИТЛ 10 тысяч заключенных.
Прибывающие заключенные из Ахтубинского ИТЛ из эшелонов направлялись в специально выделенные лагерные пункты для санитарной и оперативной обработки. Кроме указанных лагерных пунктов, были подготовлены к приему два пересыльных пункта в г. Сызрани и Красной Глинке.
Заключенные, прибывшие эшелонами, подвергались санитарной обработке и 4-5-дневному карантину, после чего, распределялись с учетом специальностей по действующим лагерным подразделениям.
Состоящий на оперативном учете уголовно-бандитствующий состав из общей среды заключенных изымался и водворялся в штрафные изоляторы, впоследствии главари направлялись в штрафной лагерный пункт, остальные, также с учетом специальностей, направлялись в лагерные подразделения.
В процессе приемки и последующего распределения заключенных по подразделениям выявилась слабость работы отдела режима и оперативной работы Кунеевского ИТЛ.
Режимно-оперативный отдел слабо знает контингент заключенных в лагерных подразделениях. Уголовно-бандитствующий элемент на оперативный учет не взят и не выявлен, а в результате при распределении заключенных по лагерным подразделениям встретились с большими трудностями в изоляции враждующих групп.
Режимно-оперативным отделом проводилась изоляция уголовно-бандитствующего и хулиганствующего элемента из подразделений, в которые завозился контингент Ахтубинского ИТЛ, но в силу слабости агентурно-оперативной работы в лагерных подразделениях уголовно-бандитствующий элемент остался невыявленным и не изолирован. Оставшийся не изолированным уголовно-бандитствующий элемент в двух лагерных подразделениях пытался учинить расправу с ворами, нарушившими «воровской закон», прибывшими с эшелоном из Ахтубинского ИТЛ.
Так, в 3 лагерном отделении заключенные из уголовно-бандитствующего элемента напали на вновь прибывших заключенных Ахтубинского ИТЛ, ранее нарушивших воровской закон. Последние забаррикадировались в жилом бараке. В целях ликвидации создавшегося положения в жилую зону лагерного отделения были введены солдаты, без оружия, но это мероприятие не прекратило драку между заключенными; было принято решение дать несколько предупредительных выстрелов из винтовок и автоматов с постовых вышек, после предупредительных выстрелов драка прекратилась; в драке получили ранения 3 человека заключенных. Вновь прибывшие заключенные были выведены из жилой зоны и размещены в отдельном лагерном пункте.
В четвертом лагерном отделении из вновь прибывшего контингента 37 человек заключенных, нарушивших «воровской закон», вошли в зону, но в бараки идти отказались, т.к. им якобы угрожает опасность.
Было принято решение временно их изолировать в штрафном изоляторе и впоследствии вывезти в другое подразделение. Через два дня, когда их хотели перевезти в другое лагерное подразделение, они попросили осмотреть жилую зону с целью выявления враждующих с ними заключенных, для чего выделили из своей среды 9 человек заключенных. Это было им разрешено. Когда заключенные вышли в зону, то один из заключенных, находящийся в зоне, опознал заключенного, с которым он враждовал на воле; по его сигналу из бараков собрался хулиганствующий элемент и стал преследовать осматривающих зону прибывших заключенных; последние стали отходить к вахте, но у самой вахты, одному из прибывших заключенных был нанесен смертельный ножевой удар. По происшествиям проводится специальное расследование, результат которого будет доложен11.
Таким образом, противостояние нарастало и приобретало жестокие формы и массовый характер. При этом основная масса простых заключенных либо относилась враждебно к обеим противоборствующим сторонам, либо старалась соблюдать нейтралитет.
3. Криминальные группировки заключённых
В местах лишения свободы кроме официальной власти всегда устанавливалась и другая иерархия — неформальная. Это всегда была наиболее сильная и сплоченная группа заключенных, которые стремились получить привилегии и жить чуть лучше других.
Именно она задавала тон в лагере, устанавливала правила поведения, принимала решения о том, кто где будет спать, регулировала отношения между заключёнными, наказывала провинившихся и пр.
До конца 40-х годов, пока не набрали силу крупные национальные группы — украинцы, прибалты, чеченцы, поляки, — лучше всех были организованы уголовники. Именно они обычно захватывали места на верхних нарах, где было теплее и просторнее. Заставляли бригадиров приписывать им норму выработки., устанавливали свои правила поведения, вершили лагерный суд.
Но, к концу 40-х гг. в местах лишения свободы образовались многочисленные группировки осужденных, объединенные новыми идеями, принципиально противоречащими «воровским». Произошедшие изменения в «блатном мире» привели к серьезным конфликтам, поскольку одни хотели восстановить свой статус, другие не желали уступать зоны «узаконенного» грабежа, сферы влияния, «наследственного» права на власть.
В отдельных ИТЛ объявили свою неформальную власть над другими заключенными «польские воры». О происхождении данного криминального образования в литературе нет единого мнения. Одни считают, что ими являлись бывшие «воры», мобилизованные в армию во время войны и воевавшие на территории Польши, другие к ним относят воров-одиночек. Третьи связывают возникновение этого сообщества с польскими привычными преступниками. Так, Б. Ф. Водолазский, Ю. А. Вакутин пишут: «В период 1939–1940 гг., после присоединения к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии появилась новая криминальная группировка под названием «польских воров»12.
Аналогичной позиции придерживается С. И. Кузьмин. Он отмечает: «На присоединенной к СССР территории Прибалтийских государств, Западной Украины и Белоруссии, Бессарабии находилось немало тюрем, в которых отбывали наказание уголовники-профессионалы. Этапированные оттуда в систему ГУЛАГа воры-профессионалы пытались утвердиться в новых для них условиях, чтобы занять достойное положение в среде осужденных. Не зная всех тонкостей жизни воровских авторитетов – «паханов» в местах заключения СССР, они грубо нарушали отдельные нормы такого поведения, восстанавливали против себя местных воров. К тому же расширение сообщества воровских авторитетов в результате пополнения пришельцами с запада, которых стали называть «польскими ворами», сулило местным немало трудностей. В силу этих обстоятельств воровское сообщество разделилось на две враждующие между собой группировки»13.
Французский исследователь Жак Росси, автор фундаментального труда по ГУЛАГу, причисляет «польских воров» к «полублатным», то есть к субкультурной прослойке между «авторитетами» и «нейтральными».
«Закон польских воров» позволял членам своей группировки во время отбывания наказания в ИТУ заниматься любой работой, сотрудничать с представителями администрации мест лишения свободы. Участники названного сообщества демонстрировали более гибкую тактику действий, более высокую приспособляемость к обстоятельствам. Между тем они также собирали с работающих заключенных «положенную дань», тем самым формировали свой корпоративный «общак», устраивали «сходки», жестоко расправлялись с непокорными.
Указанные принципы поведения «польских воров», как нетрудно заметить, мало чем отличались от нововведений «отошедших воров», данное обстоятельство предопределило их объединение.
Из воровской среды выделилась группа заключённых, которую называли беспределом, или «махновцами», «лохмачами», «беспредельщиками». Они не признавали ни старый «воровской закон», ни новый – «сучий».Они отказались соблюдать «правила-заповеди арестанта».
Образованные группировки в своих действиях не руководствовались ничем, кроме злобы, не выдвигали никаких лозунгов, кроме мести и кровной вражды к «сукам» и «ворам» в равной степени. «Беспределу» было все равно, «вор» или «сука», никаких «правилок» не устраивалось, физическая расправа над лицом совершалась лишь за его принадлежность к «авторитетам».
Они совершали грабежи, вымогательства, разбои, насилие в отношении всех обитателей мест лишения свободы. Вековые устои «тюремной общины» были поколеблены.
Обычные заключенные «бытовики», «военщина» и «политики», в целях своей защиты от воцарившегося в ГУЛАГе произвола уголовщины, вынуждены были объединяться в группы «самооборонцев».
4. Националистические группировки
В разгар «сучьих войн» и уголовного террора конца 1940-х - начала 1950-х гг. продолжался активный процесс социального структурирования и самоорганизации заключенных. В документах наряду с "ворами" и "суками" чаще всего упоминаются этнические (этнополитические) группы и организации, которые формировались на основе национальности или места происхождения.
Лидирующими среди них были западные украинцы (украинские националисты, западники), "чечены" ("кавказцы", "мусульмане"), им незначительно уступали литовцы, отдельные группировки частично или полностью состояли из бывших власовцев. Тенденция к сплочению и самоорганизации в ИТЛ была характерна и для "новых политических" из числа тех, кто был осужден по статье 58 - 10 (антисоветская агитация)14.
Землячества образовывались самым естественным образом: прибыв в лагерь, заключенный немедленно принимался искать сородичей— эстонцев, украинцев или даже (в единичных случаях) американцев.
Уолтер Уорик, один из “американских финнов”, попавших в лагеря в воспоминаниях, написанных для своей семьи, говорит о том, как объединились в его лагере финно-язычные заключенные, чтобы защититься от грабежа и бандитизма уголовников: “Стало ясно, что если мы хотим хоть немного покоя, надо объединиться против них. И мы создали группу взаимопомощи. Нас было шестеро: два американских финна два финских финна и два финна из-под Ленинграда...”15.
По словам Виктора Булгакова, арестованного в ночь за участие в антисталинской молодежной организации и отбывавшего наказание в Минлаге — особом лагере, входившем в угледобывающий комплекс заполярной Инты, в лагере было несколько четко очерченных национальных группировок, каждая со своим лицом. “У прибалтов была тесно сплоченная организация, но без грамотной иерархии, а оуновцы, украинцы, были очень высокоорганизованны, у них старшие были еще с воли, они знали друг друга, у них структура возникала на месте почти автоматически”16.
Прибалты считали свою жизнь до 1940 года идеальной, мечтали к ней вернуться и твердо верили в возрождение независимости своих стран.
Украинцы и прибалты прибывали в Гулаг крепко спаянными компактными группами уже побывавшими в боях, преисполненные боевого духа, объединенные простой, зачастую грубой и примитивной, но сильной и жизнеспособной национальной идеей.
Именно среди них «органы» и предпочитали «вскрывать» разного рода национально-культурные землячества, братства, «подпольные контрреволюционные организации», фабрикуя и раздувая «политические» дела.
По имеющимся в отчетах органов МГБ «сводкам настроений», мы видим, что отношение основной массы заключённых к советской системе в целом, к низовой лагерной администрации и блатным, в действительности отличалось неприкрытой критичностью, а нередко — откровенной враждебностью.
Оперативные отделы, конечно же, бдительно отслеживали настроения и
среди этой категории заключённых, заводили уголовные дела на тех из них, кто допускал наиболее нетерпимые высказывания в отношении советской власти, государственного строя или руководителей партии.
Как правило, прибалты, «западные» украинцы, уроженцы Кавказа и другие мусульмане держались достаточно замкнуто и отчужденно от основной массы заключённых, устанавливая с ним лишь необходимые или вынужденные контакты. Друг c другом разные этносы общались тоже не очень активно, замыкаясь в своем национальном кругу. Не обходилось без спонтанных и националистических проявлений. Так как многие из них считали именно русских виновниками своих бед.
В официальных источниках периодически упоминается о попытках лагерных "низов", в том числе осужденных за контрреволюционные преступления, проявить своеобразную кастовую солидарность и сплотиться против вымогательств и насилия "отошедших", например, о событиях в Ванино (Дальстрой) в октябре 1949 г.
В "сучьей войне" со временем стали заметно выделяться "кавказцы", которые вызвали столкновения с русскими заключенными в Черногорскстрое МВД в январе 1952 г17. и во время работ на котловане Куйбышевской ГЭС (Кунеевский ИТЛ) в марте 1952 г.
Практически все этнические группировки считали свое пребывание в неволе незаконным, несправедливым, ошибочным. Наиболее эмоциональными
и неспокойными (по внешним проявлениям своего недовольства и протеста) были украинцы, считавшиеся наиболее влиятельной группой среди тех, кого относили к политическим заключенным. В отличие от "врагов народа" 1930-х гг. им был не свойственен комплекс вины перед "родным советским государством", они не ограничивали себя рамками лагерной «законности», имели специфические навыки существования в подполье, их не останавливало, в случае необходимости, у******о, но главное - они были способны противостоять воровским группировкам, так как в их числе было немало осужденных за политический бандитизм.
Активность украинских националистов застала лагерную администрацию врасплох. В справке руководства Песчаного ИТЛ отмечалось, что «оуновское подполье западных областей Украины устанавливает связь с семьями украинских националистов, бандитов и бандпособников, выселенных в отдаленные районы Советского Союза, путем тайнописи и зашифрованной переписки, направляемой через почту, а также посылкой в места спецпоселения специальных курьеров и связников»18.
При помощи курьеров и агентуры среди спецпоселенцев-украинцев зарубежные центры ОУН и бандеровцы связывались с лагерным подпольем и даже координировали деятельность подпольных групп и организаций. Оперативный отдел Песчаного ИТЛ докладывал, что «в качестве связников оуновско-бандеровского подполья между лаготделениями и с волей служит некоторая часть работников хозорганов, общающихся с заключенными по работе (шофера, технадзор и другие), а в ряде случаев деклассированный элемент, особенно, из женщин»19.
С «западниками» в ГУЛАГ были привнесены методы подпольной борьбы, с другой стороны, они сами очень легко и органично восприняли опыт «паразитического выживания» прежних криминальных группировок. В 1952 г. в Минеральном ИТЛ, где большинство заключенных составляли именно западные украинцы, они начали борьбу за «занятие в лагере привилегированного положения». Помимо уже давно известной тактики захвата при помощи насилия и террора всех «выгодных» производственных постов и постов лагерной обслуги националисты добавили собственный специфический опыт «контрразведывательной» борьбы, объявив войну всем секретным осведомителям, всем тем, кто мог выступить свидетелем по уголовным делам. Из-за этих действий в некоторых случаях были парализованы оперативно-чекистские аппараты. Старые агенты боялись приходить на явки, свидетели убийств отказывались от показаний, нередко просто не являясь на допросы, предпочитая дисциплинарное наказание смерти от рук националистов. «Западники», как правило, не шли на вербовку, были и такие случаи, когда «завербованные агенты, как жаловались оперативники, становились "двурушниками"»20 и сами убивали агентов МВД и МГБ. В качестве боевиков выступали осужденные на 20-25 лет оуновцы, не боявшиеся получать дополнительные сроки наказания.
Украинским националистам удалось достаточно быстро пройти период адаптации и статусного самоутверждения в лагерях, освоить механизм "паразитического выживания", что позволило им вернуться к формулированию политических целей, они стали заниматься пропагандой и обучением новой смены. В 1951 г. в Дубравлаге ветеранами подполья составлялись антисоветские рукописные листовки и прокламации с «героическими» эпизодами из истории Украины. Они даже предпринимали попытки проводить агитацию среди украинцев - бойцов вооруженной охраны лагерей.
Привычные методы воздействия с использованием уголовников, «отошедших» от «воровского закона» на украинских националистов не действовали. Многочисленные этапы с Украины усилили украинское «землячество» в Гулаге, превратив его в одну из влиятельных сил гулаговского социума.
Отношения украинских националистов с остальными национальными группировками складывались по-разному. Совершенно очевидно, что ждать покорности и рабского повиновения от такого"контингента" лагерной администрации не приходилось.
Так, в 1952 г. группировка западных украинцев, начавшая борьбу за ресурсы и власть в Камышлаге, натолкнулась на объединенное сопротивление «чеченов» и «сук», которые оказались в то время в меньшинстве. При этом «западники» предприняли попытку внести раскол в состав противников, пытаясь взять чеченцев «под свое влияние». Есть факты о конфликтах западных украинцев с прибалтийскими группировками. Но в некоторых лагерях они действовали совместно: так, 1952 г. в Дальнем лагере группировка литовцев «действовала по указанию» бывших бандеровцев, согласовав с ними у******о заключенного эстонца из лагерной обслуги. В 1951 г. о возможной консолидации западных украинцев и прибалтов докладывалось в Речлаге21.
Порой попытки бескровного раздела сфер влияния и договориться полюбовно были безрезультатными, и борьба за власть приводила к конфликтам и убийствам. В октябре 1951 г. в Речной лагерь из Песчаного лагеря прибыли две враждующие группировки - западные украинцы, «осужденные за оуновскую деятельность и участие в бандах УПА», и «чечены», к которым присоединились заключенные азиатской и кавказской национальности, в свое время притесняемые заключенными "бандеровцами"22. Обе эти группировки стремились поставить "своих" людей на все низовые административно-хозяйственные должности в лагере.
Вскоре выяснилось, что для обеих сторон возможна только одна форма компромисса – конкурент должен безоговорочно уступить. В итоге конфликт перерос в кровавое столкновение. Руководителя «чеченской» группировки и его телохранителя убили. «Чечены» в ответ выполнили предсмертную волю своего вожака, «чтобы рядом с моим трупом лежало 20 трупов "бандеровцев"», совершив несколько ответных убийств.
В позициях и во всем поведении украинских националистических группировок в лагерях отчетливо прослеживались два мобилизующих фактора – «ненависть к Советской власти» и ненависть «вообще к русской национальности». Последнее приводило к тому, что «западники» «старались приносить в жертву русских» (Минеральный лагерь, март 1952 г.), а образ врага соединял для них «русских, чекистов и секретное осведомление». Негативное отношение к русским при определенных условиях нередко приводило к объединению обычно враждующих друг с другом этнических групп. Так, летом 1952 г. в Песчаном лагере появилась группировка «из числа заключенных кавказских и восточных национальностей, поддерживающих тесную связь с бандеровцами, враждебно относящимися к русским»23.
Оперативниками Минерального ИТЛ отмечалось, что бывшие оуновцы, составлявшие почти 60% населения лагеря, в основном боролись с привилегированными заключенными русской и иных национальностей, которые использовались на работах в качестве лагерной администрации. В свою очередь, русские заключенные подчеркивали, что украинцы все же не убивали всех без разбора; их террор был направлен в основном против стукачей. Есть предположение, что украинскими националистами «рубиловка» велась таким способом не из каких-то представлений о справедливости, а лишь для того, чтобы отвести от себя подозрения в повальном антирусском терроре.
Отношения этнических группировок заключенных в ГУЛАГе в некотором смысле напоминали отношения недружественных держав. Национализм не препятствовал при необходимости заключать обоюдовыгодные сделки. Абсолютных этнических группировок не было, а взаимные пересечения и союзы могли вполне создаваться не только на этнической, антирусской, но и на политической, антисоветской почве. Так, в особом лагере N 5 (Береговой) в 1951 г. была раскрыта группировка, занимавшаяся подготовкой группового вооруженного побега, возглавлял ее русский заключенный, который был осужден на 25 лет за измену Родине, а в числе его подельников был член подпольной организации украинских националистов, который «готовил вооруженное восстание в случае нападения США на СССР»24. В Степном лагере существовала бандитская группировка, в которую входили белорусско-украинские националисты, а также заключенные из числа восточных украинцев и русских25.
Таким образом, помимо «честных воров» и «отколовшихся», заметным фактором в «сучьих войнах» были этнические группировки, которые нередко не просто вмешивались в борьбу, но брали ситуацию под свой контроль.
К началу 1950-х гг. в Гулаге полностью сформировались мощные, агрессивные, обладающие опытом ведения диверсионных действий и враждебно относящиеся друг к другу национальные группы. Они не стремились к консолидации, не строили, за редкими исключениями, далеко идущих планов, кроме того, что просто хотели жить и выжить в лагерях любой ценой. Ради этой цели они вели кровопролитную и непримиримую войну со всеми и с лагерной администрацией.
__________________________
1 Сидоров А. А. Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 гг.). Ростов н/Д, 1999
2
Терц А. Голос из хора. Лондон: Стенвали, 1975.
3 Дмитриев, Ю.А. Пенитенциарная психология : учебник для образовательных учреждений Министерства юстиции Российской Федерации / Ю. А. Дмитриев, Б. Б. Казак. - Ростов-на-Дону : Феникс, 2007. - 681, [1] с. : ил., табл.; 24 см. - (Серия "Высшее образование")
4
Учреждения: Тенькинский ИТЛ(Теньлаг), Западный ИТЛ (Заплаг), Северный ИТЛ (Севлаг), Индигирски ИТЛ (Индигирлаг), Юго-Западный ИТЛ (Юзлаг), Чаун-Чукотский ИТЛ (Чаунчукотлаг), Дорожный ИТЛ (Дорлаг), Ванинский ИТЛ (Ванинлаг), Омсукчанский ИТЛ (Омсунчаглаг), Чукотский ИТЛ (Чукотлаг), Янский ИТЛ (Янлаг), Магаданский ИТЛ (Магаданлаг), Приморский ИТЛ (Примлаг), Чаунский ИТЛ (Чаунлаг)
5
По данным исследования А.И. Широкова (см.: Широков А.И. Государственная политика на Северо-Востоке России в 1920–1950-х гг.: Опыт и уроки истории / под ред. Э.И. Черняка.– Томск: Изд. Том. ун-та, 2009).
6
Сидоров А. А. Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 гг.). Ростов н/Д, 1999
7
Анисимков В.М. Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы. М. Юридический центр. 2003 г.
8
Анисимков В.М. Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы. М. Юридический центр. 2003 г.
9
Анисимков В.М. Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы. М. Юридический центр. 2003 г.
10
ГА РФ. Ф. Р-9414. Оп. 1. Д. 724. Л. 96—102. Подлинник.
11
ГА РФ. Ф. Р-9414. Оп. 1. Д. 724. Л. 96-102. Подлинник.
12
Анисимков В.М. Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы. М. Юридический центр. 2003 г
13
Уголовно-исполнительное право: Учебник / Под ред. А. И. Зубкова. М., 1997 С. 174
14
Козлов В.А. Социум в неволе: конфликтная самоорганизация лагерного сообщества и кризис управления Гулагом (конец 1920-х – начало 1950-х гг.). Статья 2 // Общественные науки и современность. 2004, №6
15
Эпплбаум Э. ГУЛАГ. Паутина Большого террора.- М.: МШПИ, 2006.
16
Там же.
17
Из докладной записки исполняющего обязанности начальника ГУЛАГ А.З. Кобулова министру внутренних дел СССР С.Н. Круглову о массовых беспорядках и убийстве заключённых в отделении общего режима Черногорского ИТЛ 4 января 1952 г. ГА РФ. Ф. Р-9414. Оп. Д. 20. Л. 8-8.
18
Козлов В.А. Социум в неволе: конфликтная самоорганизация лагерного сообщества и кризис управления Гулагом (конец 1920-х – начало 1950-х гг.). Статья 2 // Общественные науки и современность. 2004, №6
19
Там же.
20
Там же.
21
Козлов В.А. Социум в неволе: конфликтная самоорганизация лагерного сообщества и кризис управления Гулагом (конец 1920-х – начало 1950-х гг.). Статья 2 // Общественные науки и современность. 2004, №6
22
Козлов В.А. Социум в неволе: конфликтная самоорганизация лагерного сообщества и кризис управления Гулагом (конец 1920-х – начало 1950-х гг.). Статья 2 // Общественные науки и современность. 2004, №6
23
Там же.
24
Козлов В.А. Социум в неволе: конфликтная самоорганизация лагерного сообщества и кризис управления Гулагом (конец 1920-х – начало 1950-х гг.). Статья 2 // Общественные науки и современность. 2004, №6
25
Там же.
- Writer
