Смех прокатился по столу. Только я не смеялась. В его голосе сквозила та же холодная сталь, что и тогда, когда он говорил со мной. И от этого мне стало не по себе.
Я стояла тихо, опустив взгляд, но в какой-то момент его глаза всё же нашли меня. Мельком. На секунду. Но этого хватило, чтобы у меня перехватило дыхание. Он не улыбнулся — просто посмотрел. Долго. Исподлобья. Так, как будто между нами всё ещё оставалось что-то невысказанное.
Каролина заметила, как он на мгновение отвлёкся, и легко коснулась его руки, словно возвращая внимание себе. Михаил сразу повернулся к ней, снова что-то прошептал, и она опять рассмеялась.
Я опустила глаза, сделав вид, что меня это вообще не беспокоит. Хотя зачем меня это вообще должно волновать? Но внутри всё сжалось.
В этом доме я была тенью — незаметной, безымянной частью интерьера. Но стоило ему появиться, как воздух будто густел. Всё становилось острее, тяжелее, как перед грозой.
Я старалась сосредоточиться на своих обязанностях — на каждой детали, каждой вилке, каждом бокале. Только бы не думать. Не смотреть. Не чувствовать. Но чем дольше длился вечер, тем сильнее я ощущала на себе его взгляд — едва заметный, скользящий, как прикосновение.
Музыка в гостиной звучала тише, чем смех гостей, — тот уже стал раскатистым, чуть усталым, как всегда бывает после пары часов светских разговоров и слишком дорогого вина. Я стояла у стены, наблюдая за тем, как Кира и Наташа подавали десерт, и ловила себя на том, что едва держусь на ногах от усталости.
Хозяйка была в хорошем настроении, мужчины уже отошли от деловых тем, и атмосфера стала почти непринуждённой. Я подумала, что сейчас самое время немного отлучиться — хотя бы на полчаса. Просто выйти из этого душного зала, вдохнуть свежего воздуха или привести себя в порядок.
Я поправила воротник своей формы и решительно направилась к Валерии Сергеевне. Шаги по ковру были почти неслышны, но сердце стучало громко, как будто я собиралась совершить нечто дерзкое.
— Валерия Сергеевна, — начала я тихо, когда подошла ближе, — если позволите, я на минут десять...
Я не успела договорить.
— Ой! — вдруг вскрикнула Каролина, резко обернувшись с бокалом шампанского в руке.
Холодная жидкость хлынула мне прямо на грудь и живот, тонкой струйкой скатываясь по ткани и оставляя липкие следы. Я застыла, чувствуя, как пузырьки стекают по коже под платьем, а по спине пробегает дрожь — не от холода, а от унижения.
— Какая же я неуклюжая! — воскликнула Каролина, даже не взглянув на меня. Её голос звучал фальшиво-приторно, а взгляд был обращён прямо к хозяйке. — Простите, Валерия, я, кажется, испортила платье вашей горничной.
Гости засмеялись. Кто-то бросил небрежное «бывает», кто-то откровенно хмыкнул.
Валерия Сергеевна прищурилась, посмотрела на меня с холодной строгостью, будто виновата в этом происшествии была именно я.
— Иди переоденься, Олеся, — сказала она коротко, с интонацией, не допускающей возражений.
Я кивнула, чувствуя, как горло сжимается. Хотелось сказать, что это было не случайно, что Каролина сделала это нарочно, но я лишь сжала губы и быстро покинула гостиную.
По спине струился холодный липкий след, шампанское уже впиталось в ткань. Я шла к своей комнате, чувствуя, как тяжелеет дыхание. Кажется, впервые за вечер мне действительно хотелось исчезнуть — хотя бы на эти обещанные полчаса.
Вспомнился момент, когда Каролина, после случившегося, сразу же повернулась обратно к Михаилу, легко касаясь его плеча и что-то ему шепнула. Он чуть усмехнулся — будто вся сцена забавляла его.
«Только не плачь, — сказала я себе, — не придавай им удовольствия видеть тебя слабой».
В комнате я сняла мокрое платье , мокрое нижнее белье и повесила его на спинку стула. Холод ударил по телу, и я на мгновение обхватила себя руками, словно пытаясь удержать тепло. Потом открыла шкаф, достала чистую униформу — скромное серое платье и передник. Его мы надевали только в крайних случаях, но другой замены не было.
Только я собиралась надеть его, как услышала за спиной тихий, знакомый голос:
— Тебе идёт, когда ты злишься.
Я вскрикнула от неожиданности и страха, а потом быстро схватилась дрожащими пальцами за униформу и прикрыла мокрой тканью свое тело. Михаил стоял у двери, облокотившись на косяк. Без пиджака, с расстёгнутым воротом рубашки, он выглядел непринуждённо, но взгляд — внимательный, цепкий — скользил по мне, будто выискивая каждую эмоцию.
— Вам что-то нужно, Михаил? — спросила я ровно, стараясь не выдать дрожь в голосе. — Это вообще-то моя комната.
Он чуть приподнял бровь.
— Просто решил убедиться, что ты не слишком расстроилась. Каролина бывает... неуклюжей, — проигнорировав вторую часть моего вопроса.
— Вы пришли меня утешить? — я усмехнулась, но в голосе звенела злость. А что если он это специально подговорил свою подругу так поступить? Ему что делать нечего... Нет... Просто бред.
— Может, — он сделал шаг ближе, — а может, просто хотел посмотреть, как ты ревешь.
— Я не обязана играть по вашим правилам. Реветь я перестала очень давно.
Михаил усмехнулся, уголки губ чуть дрогнули.
— Ты начинаешь мне нравиться, Олеся.
Он подошёл почти вплотную, так, что я ощутила его дыхание.
— А вы мне нет.
Я подняла глаза. В них не было страха — только упрямство.
— Уходите, — тихо, но твёрдо сказала я. — У меня работа.
Он задержался на мгновение, словно решая, стоит ли что-то сказать, потом отступил.
— Хорошо. Но ты ведь уже поняла, что я не люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне.
— А я не люблю, когда со мной разговаривают, как с вещью.
Михаил замер, посмотрел на меня чуть дольше, чем следовало, и, не говоря больше ни слова, развернулся и вышел.
Дверь мягко закрылась. Я же опустилась на кровать, чувствуя, как всё тело охватывает дрожь — не от страха, а от того странного напряжения, что витало между нами.
Я села на край кровати, уставившись в пол, и сжала ладони так сильно, что ногти впились в кожу. Всё внутри кипело — от обиды, злости и… чего-то другого, чего я не хотела признавать.
Зачем эта стерва разлила на меня напиток? Просто случайность? Нет. Я видела её взгляд — холодный, оценивающий, с насмешкой.
А Михаил... Зачем он пришёл сюда? В этот момент, в мою комнату, когда я старалась просто дышать и не думать? Что ему нужно? Доказывать, что всё под его контролем? Или просто играть?
Я провела рукой по лицу, пытаясь стереть всё — мысли, воспоминания, его прикосновения. Но стоило закрыть глаза — передо мной снова всплывал тот вечер. Его дыхание у моего уха, его руки, его голос — хриплый, властный, уверенный. И то, как тело отзывалось, как будто я больше не принадлежала себе.
Я вскрикнула почти беззвучно и резко встала. Нет. Хватит. Я не та женщина, что позволяет мужчине разрушить всё, ради чего живёт. У меня есть две дочери — мои девочки, мой смысл, моя жизнь. И родители, которые и без того носят весь груз моих ошибок.
Я не имею права снова оступиться. Не имею права быть слабой.
Пусть он хоть каждый день проходит мимо, бросая эти свои взгляды. Пусть играет. Я больше не позволю ему приблизиться. Меня этот мужчина не волнует.
Я выпрямилась, глубоко вдохнула, снова собрала свои длинные волосы в хвост и прошептала самой себе:
— Всё, Олеся соберись... Тебе не пять лет... Ты не ребенок. У тебя у самой дети. Не дай себя в обиду. Скоро этот мерзавец уедет и ты снова заживешь своей обыденной жизнью.
Но где-то внутри, в самой глубине, тлел опасный огонь — память тела, предательская, теплая, будто дожидающаяся, когда я снова оступлюсь.