Я не хочу так жить.

Думается, что события в этом году будут однозначно отличаться от тех, что были до, но конечно это не так.Депрессивные мысли живут с нами всю жизнь.Они как паразиты сжирают нас изнутри, хотя мы сами их подпитываем и хотим, чтобы они нас уничтожали, как обычный абьюз по отношению к себе. На улице вечерело. Свет затухал в окнах, почти вся детвора разбежалась по домам. Настало это прекрасное время, когда в один момент Нью-Йорк — казалось бы, ночной город, город, который никогда не спит — превращается в незамысловатую, тихую деревушку. Этот ночной покой омрачал лишь один факт. Как бы выразилось местное, старшее поколение — «факт «N». «Фактом «N» называли тех самых подростков, проблемных подростков района. Хотя и трудно найти НЕ проблемных подростков, о которых не скажут, что они «тот самый «факт «N». Эти дети часто устраивали что-то незаконное, из-за чего им часто приходилось иметь дело с местной полицией, а это, знаете ли, изрядно портило имидж всех обитателей района. Хотя, будем честны, о каком имидже можно говорить, если ты живёшь в Бронксе — так называемом «самом бедном районе Нью-Йорка». Что уж говорить, если тебе «повезло» родиться в этом мире? Тогда твоя жизнь действительно начинает походить на какую-то игру, какую-нибудь очень суровую, сложную игру, где твоя основная задача — выжить. Где на выживание тебе дана лишь одна попытка, а правила ты должен узнавать в процессе. Поверьте, не самое приятное занятие. Так и жизнь четырнадцатилетней Эверрет Эмберли Эгер циклично проходила в суровой игре под названием ЖИЗНЬ. Не сказать, что её жизнь была совсем плоха. По крайней мере у девушки всегда была крыша над головой, её не избивал очередной ухажёр матери — как часто бывало с её давней подругой Ванессой — и у неё всегда была одежда. Одежды было немного, и, несомненно, снята она была явно с чужого плеча, из-за чего многие штаны и рубашки Эрри приходилось подворачивать, а так же носить убогие ремни, в которых часто не хватало дырок. Но самым страшным, по сугубо личному мнению Эверрет, была её семья. Вернее, тот «скелет» из которого она состояла: сама Эрри, её мать, и очередной мужик на неделю из Куинса (или Статен-Айленда) который, конечно же, утверждал, что проживает на Манхэттене в элитном, частном здании, не меньше. Катерина Джоан Аддерли была не самой глупой женщиной. Напротив, в своё время она смогла добиться немалого успеха в журналистике и, по её словам, даже имела близкий, очень близкий контакт с небезызвестным миллиардером, плейбоем и филантропом Тони Старком. Но позже нежелательная беременность привела её к тому, что она имеет сейчас: однокомнатная квартира, усталый взгляд, и ненависть к единственному родному существу — собственной дочери, которая, по мнению мисс Аддерли, уничтожила всё то, что она добивалась пóтом и кровью не один год. О том, что девушка сама решила рожать, а не делать аборт, почему-то всегда забывалось. Где-то в глубине души Катерина любила дочь и старалась дать ей настоящую семью, но получалось у неё это откровенно плохо. Катерина всегда хотела дать дочери нормальную, полноценную семью, именно поэтому на протяжении семи лет в их доме регулярно раз в две недели появлялся новый мужчина — новая и окончательно самая сильная любовь её матери. Правда обычно эта любовь длилась недолго. Два-три дня и мужчина понимал, что ранее известная охотница Катерина Аддерли не больше, чем очередная нищенка из Бронкса. Конечно же, после этого их отношения длились недолго. О, сколько оправданий за всю свою жизнь слышала Эрри. Кто-то откровенно говорил, что не собирается тянуть на себе женщину с ребенком, кто-то решал расстаться более спокойно и находил причины в характере, гороскопах или даже в любимом цвете, а кто-то от шока просто признавался в том, что он, якобы пассивный гей. В итоге Эрри выросла, по мнению старшего поколения, такой же «прогнившей», как и все дети, выросшие в Бронксе. «Прогнившей» же она была по ряду причин, а единственным светлым пятном в биографии девушки была, как ни странно, учёба. Конечно, Эрри не была отличницей, отнюдь. Она не делала домашние задания, болтала на уроках. Девочка могла запросто быть двоечницей, если бы не её голова. Эрри всё схватывала на лету. Многие учителя просили её взяться за ум, ведь они видели, что девушка может отлично учиться, но ей было это неинтересно. Вернее, её действительно интересовала химия, физика и биология (когда-то она даже грезила мечтами о том, чтобы стать учёной или доктором), но суровая реальность в виде финансовых проблем заставила её быстро опуститься с небес на землю. Единственное, что давала учёба Эрри, так это осознание того факта, что она ничем не хуже других, а может быть даже и лучше. Она быстро соображала, любые уравнения будто бы сами решались у неё в тетради, но учёба никогда не интересовала её настолько, чтобы днями напролёт сидеть за учебниками, поэтому девушка проводила всё свое свободное время на улице с друзьями. Да и взаимоотношения с матерью были не лучшими. Знаете, бедность должна сплотить, объединить и помочь наладить взаимоотношения, да только отношения Эверрет и Катерины Аддерли нельзя было назвать дружелюбными. Вооруженный нейтралитет, да и то с натяжкой. Эверрет любила Катерину какой-то извращенной, болезненной любовью, перерастающей в ненависть в одно мгновение, и получала такую же любовь взамен. Они словно два баллона, готовые взорваться из-за любого неосторожного действия со стороны. Однако, даже такие «неправильные» чувства всё равно позволяли им выживать вместе, сжирая друг друга без остатка. *** — Эй, Катерина, — послышался грубоватый окрик, — ты не против, если я немного погуляю? — Из-за угла показалась худощавая фигура девушки. Выглядела она, откровенно говоря, не лучшим образом: растрепанные волосы, разорванные во время драки и большие по размеру джинсы, и такая же рубашка, которую она однажды позаимствовала у мистера Джейма — какого-то журналиста, который когда-то попросил Катерину что-то добавить или проверить, а может и написать статью за него за приличную сумму денег. Скорее всего, он получил в разы больше, но поверьте, он даже не заметил этого. — Всё равно от тебя никакого проку. Делай что хочешь, можешь даже не спрашивать, — бросила в ответ мать. — Я тебя тоже люблю, Катерина. Приду поздно, Ванесса обещала показать что-то интересное, а хотя… Тебе ведь всё равно поебать, верно? Я ушла, надеюсь сдохну в ближайшем закоулке, и не смей искать моё бренное тело, мам, — последнее слово было произнесено с максимальным количеством яда. Эрри никогда не называла Катерину матерью, считая, что она для неё кто угодно: сожительница, опекун, злая мачеха, работодатель, хозяйка квартиры, нанимательница, но явно не мать. Обращение «мама» Эверрет использовала только в крайних случаях, когда была зла или хотела показать ей, что обижена. — Хотя, если вдруг решишь найти моё тело, то хочу фиолетовый гроб и ровно четыре жёлтых тюльпанчика на могилку, — язвительно добавила девушка. — Чертовка. Уходи, пока я не передумала и перестань обращаться ко мне по имени, я твоя мать. Послав воздушный поцелуй, девушка выбежала из дома, прихватив с собой десятидолларовую купюру. Никогда не знаешь, понадобятся ли тебе деньги. «Эрри то, Эрри сё». «Это нельзя, то не делай», «Эверрет, я твоя мать, не дерзи мне!» Эверрет-хуеверет, блять! Какого черта ей вообще от меня нужно? Бесит. «Эверрет, не матерись», «Эверрет, почему ты выросла такой, я ведь растила тебя, дарила, блять, всю любовь». Да в задницу себе засунь эту любовь! Выёживается она, блин. «Твоя мать», хах, конечно же, только вспоминаешь ты об этом тогда, когда я тебя называю «Катериной», а во всё остальное время: «Вау, что, у меня есть ребенок? А что такое ребенок? Его нужно воспитывать?» Да пошла ты! — Эрри яростно размахивала руками, активно жестикулируя, и крича что-то о том, что она не ребенок Катерины, чей угодно, но только не этой женщины. На самом деле юная мисс Аддерли сама не знала причину такой жгучей, душераздирающей ненависти к своей, с юридической и биологической точки зрения, матери. Вроде бы, она и не заслуживает такого, однако, что-то в Катерине всегда выбешивало Эверрет, будь это обычная бытовая мелочь или какие-то крупные ссоры. — Заебала! Несносная женщина, почему хоть раз ты не можешь сказать «нет». Сегодня ты остаёшься дома, и мы проводим хотя бы один день как нормальная семья. Обсуждая бытовые мелочи и наслаждаясь вредной едой. Да мне даже еда не нужна, я просто хочу услышать от тебя «люблю». Неужели я прошу так много? Бесит! Бесит! Бесит! — в отместку на всё это подул сильный ветер. Эрри поежилась и поспешила скорее скрыться в какой-нибудь двор, чтобы переждать непогоду. Сейчас ей хотелось сесть на любые качели, проплакать как следует и вернуться к матери, рассказывая о том, как чудесно было у Ванессы, какой у неё чудный дом, отчим, совершенно не бьющий девочку, а также придумать, о чем они говорили. В очередной раз. Вот только ноги были абсолютно не согласны со своей хозяйкой, и уже через пятнадцать минут Эверрет стояла у квартиры подруги и всё никак не осмеливалась постучаться. Но в итоге здравый смысл переборол страх и уже пару минут девочки сидели в тишине, не решаясь начать разговор. — Знаешь, Ванесса, я устала. Почему есть обычные дети, которым не приходится воровать вещи и не жить по три дня впроголодь, а есть такие, как мы? Это несправедливо. И да, у тебя синяк. Отчим? — Я не дала ему. Он сказал, что если мне теперь есть восемнадцать, то я должна расплачиваться с ним за его доброту. Денег у меня нет, а жопу я отрастила что надо. Ужасный человек. Сегодня-завтра съеду, даже нашла компанию. Неплохие ребята, не думала, что здесь ещё остались такие, — усмехнулась девушка, явно намекая на недавний инцидент, когда миссис Папери — самая яркая представительница, того самого «старшего поколения», — в один момент просто начала кидать во всех подростков камни, крича о том, что все нормальные люди уже давно уехали, а такие, как мы остались догнивать свою жизнь на помойках. — Познакомишь? — не особо надеясь на положительный ответ, спросила Эверрет. — Конечно, — беззаботно кивнула Ванесса, на что Эрри лишь усмехнулась. Ночь наступила достаточно быстро. По крайней мере, так считала сама Эверрет. Просидев у Ванессы некоторое время, она вместе с подругой направилась в соседний район. Ванесса как раз собиралась встретиться со своей загадочной компанией этой ночью, и если бы Эверрет не пришла сегодня к ней, то, возможно, она бы вообще не узнала о существовании этой компании. Дождавшись, пока отчим Ванессы заснет глубоким сном, девочки тихо выбрались из квартиры и направились к месту встречи. Зная свою подругу, Ванесса решила, что если они выйдут за два часа до назначенного времени, то дойдут как раз вовремя. Максимум опоздают минут на десять, не больше. — Что произошло у тебя с Катериной на этот раз? — осторожно спросила девушка, зная, что Эрри в любой момент готова перейти в режим «саркастичной суки», особенно после неприятных для нее слов. — Да сама не знаю, — честно призналась девушка. — Просто хотела сходить проветрить мозги, а вместо этого услышала её любимое «от тебя нет проку», вот и психанула. Бесит. Как будто бы она самая полезная на свете. То-то же я смотрю мы в деньгах купаемся от ее полезности, — шипя сквозь зубы ответила Эрри, стараясь посильнее закутаться в прохудившуюся рубашку. — Чёрт, слишком холодно. Бросив взгляд на подругу, Ванесса подметила, что скулы Эверрет стали чуть выразительнее, и так великая ей рубашка стала ещё свободнее, и, в конце концов, она отметила её потускневший взгляд. Глаза Эверрет никогда не были особенно «живыми», в них редко наблюдались «чертята», а задорного блеска, казалось, не было никогда, но сегодня её глаза были стеклянными. Абсолютно бездушными, как у куклы. Обматерив себя пару раз, Ванесса достала из недр своего рюкзака кусок какого-то дешевого хлеба и сунула в руки Эрри, после чего сняла с себя куртку и накинула на хрупкие девичьи плечи. Эверрет лишь удивленно посмотрела на неё, но не стала сопротивляться, понимая, что это бесполезно. Ночную тишину нарушал лишь тихий звук отламывающегося хлеба. Девочки все так же медленно шли к назначенному месту. Заметив, что Эрри доела, Ванесса решилась задать страшный для неё вопрос, ответ на который она бы не хотела слышать. — Ты снова похудела? Эта рубашка стала тебе ещё больше, — заметив слабую полуулыбку подруги, Ванесса поменялась в лице. Она забавно наморщила нос, поджала губы и неодобрительно посмотрела сверху вниз. — Чёрт, Эверрет, на что ты тратишь ворованные и заработанные деньги? — На еду, — простодушно ответила та, однако, заметив скептический взгляд подруги, Эверрет поспешила добавить, — в основном для Катерины и её «мужчин на всю жизнь». Она считает, что не может упасть в грязь лицом перед ними. Как только кто-то решает посетить нашу бедненькую квартирку в каждой комнате идеальная чистота, клянусь тебе, Катерина даже с верхних шкафов пыль протирает, а еще готовит сытные ужины. Она готовит сносно, не шедевры, но есть можно. И все эти поступки, — Эверрет подняла взгляд и заглянула в глаза Ванессы, которая слушала, притаив дыхание, — все ее поступки я понимаю. Это ведь что-то вроде шанса на нормальную семью, на нормальную жизнь, так почему бы и нет? Она все же не ребенок, которому нужен контроль, в отличие от меня. И если она считает, что лучше купить дорогого мяса и картошки, а не запас какого-нибудь риса, значит так надо. Вот и все, — усмехнулась Эрри, а после бросила красноречивый взгляд на подругу, давая ей понять, что разговор на эту тему окончен. — А ты? — проигнорировав предупредительный взгляд, Ванесса задала очередной вопрос, ответ на который Эверрет, хоть и с явной неохотой, все равно даст. Ванесса в этом уверена. — А я что? — делая вид, что не понимает подтекста, интересуется Эверрет. Они идут медленно, часто останавливаясь и бросая друг на друга странные взгляды, которые должны прожигать, приносить дискомфорт, но заставляют лишь сдерживать вырывающийся наружу хохот. — Знаешь, в мои года, да и в моем положении… — Эверрет обводит руками окружающее пространство, — думать нужно об образовании, а не о том, как привлечь какого-нибудь мужчину в свою жизнь. Не думаешь, что четырнадцать это не тот возраст, когда девушке нужно искать семью? — Ванесса злится. Это видно по высоко вздымающейся груди, прямому зрительному контакту и глупой усмешке, застывшей на ее губах. — Ты ешь? — наплевав на все нормы приличия, спрашивает Ванесса и останавливается, чтобы схватить Эверрет на костлявые плечи. Девушка лишь качает головой, горько усмехается и сдерживает истерический смех, рвущийся откуда-то из подсознания. — Какого ответа ты ожидаешь? — интересуется та, а Ванесса лишь качает головой, словно говоря «правдивого». — Я ем, — говорит Эверрет, но руки Ванессы сжимаются как-то слишком сильно, становится больно и эта боль действует отрезвляюще. Эгер усмехается, глупо смеется, — не сдерживается, в конце концов, — и признается, впервые за долгое время говорит честно. — Порой я голодаю несколько дней, но все хорошо, правда. Я держу ситуацию под контролем, я знаю, когда мне необходимо есть. Тебе не нужно переживать, Ванесса, правда. По крайней мере не из-за этого, — хватка Ванессы ослабляет, ответ ее не устраивает, она знает, что Эверрет лжет. Ситуация давно вышла из-под контроля, но Эверрет никогда не признается в этом. Девушка слишком гордая, слишком импульсивная и оттого, как ей кажется, слабая. А Ванесса за время знакомство с Эверрет уяснила одну вещь — эта девушка ни за что не позволит никому даже допустить мысли о том, что она может быть слабой. — Сколько ты весишь? — этот вопрос кажется простым для Ванессы, которая желает получить лишь заветную цифру в ответ. Но для Эверрет эти слова почти как приговор. — Это не так важно, — хрипит Эверрет и опускает взгляд. Если она посмотрит на Ванессу, увидит ее спокойный, понимающий взгляд сейчас, непременно расплачется. Вес был ее больной темой. Эгер была ходячим скелетом, — как говорила Ванесса, — хотя сама девушка не видела ничего такого. В зеркало на нее смотрела обычная, возможно слегка пухловатая девушка, но никак не скелет, обтянутый кожей. А мешковатые вещи, которые она носила, были никак не способом скрыть фигуру, просто других не было. Денег было слишком мало, чтобы тратить их на одежду, сшитую с иголочки. — Я спросила сколько ты весишь? — с нажимом повторила Ванесса и вновь схватила подругу за плечи, на этот раз куда сильнее, чем в прошлый. — Не беси меня, Аддерли, — увидев небольшой испуг в глазах подруги, Ванесса ослабила хватку. — Прошу, — это звучало слишком жалобно, и Эверрет не выдержала: — Тридцать два, — прошептала девушка на грани слышимости. Ванесса редко использовала ее вторую фамилию, зная, что Эверрет отдает предпочтение «Эгер». Если же с ее уст срывалось чем-то ненавистное «Аддерли» это могло значить то, что девушка невероятно зла или напугана. — Аддер… — уже было начала Ванесса, но увидев на лице Эверрет вину, смягчилась, разжала свою железную хватку и произнесла куда мягче прежнего, — Эгер… — это было бессмысленно для всех, но только не для Эверрет, которая ждала заветного слова. Она начала быстро говорить, запинаясь на некоторых словах. — Я приходила на неделе в школу. Представляешь, с прошлого года все тянется, а Катерина всё ещё не знает, что я почти не хожу туда. Она такая странная, говорит, что ненавидит мобильные, но все равно имеет один, которым пользуется уж слишком активно. Да и мне покупает тоже, мол, говорит, чтобы я всегда оставалась на связи и не пропадала надолго. Хотя даже когда он у меня был, я редко брала трубку с первого раза. Да это и не важно, я все равно ломаю их слишком часто. Чаще, чем мы можем себе позволить. Последний сломался буквально несколько дней назад, я, кажется, сама в этом виновата, но Катерине знать об этом не обязательно… Дозвониться до неё, естественно, не могут, тут уж яблоко от яблоньки. Она тоже редко берет трубку с первого раза. Я пришла второго, чтобы написать какие-то тесты, остаточные знания, точно, которые по своему содержанию похожи скорее на вступительные экзамены в детский сад, чтобы меня не выперли. Я все же беспокоюсь о своем образовании, мне бы хотелось поступить в какой-нибудь колледж. А потом оказалось, что я очень «удачно» попала на медосмотр — меня заставили идти с классом. Кстати, представляешь, эти придурки меня даже не узнали, а я не стала говорить, кто я. Благодарю всех богов, что не было Оливии, она бы уж точно мне проходу не дала. На медосмотре женщина такая противная сидела, знаешь, вот кажется. Сиди, пиши, что все хорошо и не выкаблучивайся. Так нет. Начала, мол: «Девочка, ты кушаешь? Знаешь, ты и так слишком худая, твоя миниатюрность должна украшать тебя, а не делать ходячим героем фильмов ужасов». Я думала меня к психологу отправят, ей-богу. А еще дали какую-то булку, я ее не съела, если тебя интересует. Еще чего, принимать чьи-то подачки. Мой рост всего сто сорок семь сантиметров и я, скорее всего, не буду больше расти. Все как один твердят, что сказывается голодное детство, да с чего они это решили? Почему-то генетику никто в расчет не берет. Как думаешь, Джон был низким человеком? Катерина все же довольно высокая женщина, не думаю, что я такая в нее. Ванесса, до этого внимательно слушавшая рассказ подруги, громко рассмеялась. — Черт, Эрри, — поднося к лицу ладонь, прикрывая улыбку, говорила Ванесса, — как это связано с твоим весом? Да и кто этот Джон? Первый раз слышу это имя, а ты болтаешь достаточно много, особенно когда волнуешься, верно? — Если бы не слабое освещение на улицах, Ванесса бы точно заметила легкий румянец на щеках Эгер. Ванесса была такой девушкой, которая обожала знать всё. В основном это касалось взаимоотношений людей, их историй и грязных секретов, что, кстати, довольно хорошо сказывалось на учебе. У многих учителей были секреты, о которых никто не должен знать. — Мой отец, — просто ответила Эверрет, не видя смысла лукавить. — Отец, — удивилась Ванесса. — Ты ведь мне расскажешь? — особого смысла в этом вопросе не было, Эверрет была слишком своевольной и, даже если сейчас Ванесса встала бы на колени и начала слезно просить девушку поведать тайну, если бы Эверрет не захотела, она бы не сказала и слова. — Ничего необычного. Катерина — молодая, сексуальная журналистка и он, менеджер какого-то успешного в то время музыканта. Шпили-вили и её яйцеклетка улетела в рандеву с его сперматозоидом и образовалась, вся такая зиготная, я. Да только ни Катерина, ни семья, ни уж тем более ребенок Джону не были нужны от слова совсем. Сменил все номера, адреса и загубил карьеру матери, потому что та решила рожать. По крайней мере так мне преподнесла все Катерина, и знаешь, если это правда, то она действительно глупая женщина. — Эверрет покачала головой, и, едва начав шагать дальше, резко развернулась и дёрнула плечами, случайно скинув куртку Ванессы на грязную землю, и как-то истерично прокричала: — Да даже эта чертова фамилия! Черт возьми, да я бы на ее месте обрубила все воспоминания на корню, вычеркнула бы этого мужчину из своей жизни раз и навсегда, а не просила сделать своему ребенку двойную фамилию! Джонатан Эгер, думаешь он бы обрадовался, узнав, что где-то на свете есть Эверрет Аддерли-Эгер? Мне кажется нет, по отношению к нему и его выбору как минимум нечестно. Эверрет не хотела истерить, это было не в ее характере, но вся эта атмосфера, глупые, никому не нужные вопросы давили, да и еще сочувствующий взгляд Ванессы подтолкнули ее к тому, чтобы поддаться эмоциям. Плечи сотрясались явно не от холода, обычно безжизненным глазам наполнялись слезами, из груди вырвался истошный крик, и девушка упала на асфальт. Её начало судорожно колотить, она разбивала свои хрупкие руки в кровь. Дождавшись, пока подруга успокоится, Ванесса медленным шагом подошла к ней и, наклонившись поближе, прошептала: — И отчего у нас такая судьба? — риторический вопрос, который заставляет Эверрет громко рассмеяться и прислониться к груди подруги. — Моя мать до сих пор считает, что этот её «парень» с нами из-за большой любви. А когда я пытаюсь убедить её в обратном, она почему-то не верит. — Перевод темы отрезвляет, думает Эверрет, поднимая руки с разбитыми костяшками и обнимая Ванессу за талию. — Теперь будем как в дешевых романах: плакать в подушку и утешать друг друга своими телами? — Ванесса обнимает девушку в ответ, крепче прижимая к себе и сдавленно смеется: — А ты не маленькая, Эгер? — Эверрет мотает головой, задирает нос, слегка раскрасневшийся от слез, к небу и улыбается. — Маленькая? — спрашивает Эрри, словно не понимает о чем речь. Ванесса дает ей шуточный подзатыльник. — Знаешь, даже если это и так, то пережила я уж точно побольше некоторых взрослых. Зато потом будет что вспомнить. Разве не здорово? Ты ведь сама спрашивала отчего у нас такая судьба, Рейган, неужто уже забыла? Всего восемнадцать, а уже провалы в памяти, что потом будет? — насмехается девушка и смотрит на подругу пронзительно, не так, как должна смотреть четырнадцатилетняя девочка. Ванесса делает вид, что не замечает этого. — Разве? Не помню, чтобы говорила нечто такое, — рассмеявшись от безысходности ситуации, Ванесса достала из кармана пачку ментоловых сигарет и прикурила одну. Выпустив дым, она заметила, что Эверрет поднялась на ноги и подняла взгляд вверх. — Ты чего? — спросила девушка, повторяя действие подруги. — Помолчи, — Ванесса послушалась. Эверрет внимательно смотрела на ночное небо. Подняла руку вверх и прищурившись, наблюдала за чем-то. Рейган последовала ее примеру. Так же задрала голову и увидела это пустое, беззвездное небо. Туман, так похожий на дым её сигарет, заполонил собой все. Ванесса ещё раз посмотрела на Эверрет и задумалась, почему Эрри когда-то говорила ей, что ненавидит чистое небо. Когда-то Ванесса думала, что это из-за того, что такое небо — что-то пустое, жалкое и такое безмятежное, насмехающееся над обычными людьми своей бескрайностью и красотой. Такое детское, абсолютно нелепое определение, как раз соответствующее Эверрет, которая всегда пыталась казаться сильной. Чистое небо обнажало то, что старалась скрыть сама Эгер. Она была невероятно умной, но несмотря на всё оставалась ребенком. — Красиво, правда? — находясь в вакууме из собственных мыслей, Ванесса вздрогнула от неожиданности, а когда поняла, что сама произнесла эту фразу. Эверрет лишь безучастно кивнула, не отрывая взгляда. — Небо чистое. Символично, не находишь? Мне всегда казалось, что чистое небо это какое-то откровение, словно я смотрю на обнаженную человеческую душу. Это даже пугает слегка. Никто в здравом уме бы не открылся человеку так просто, а оно открывается миллиардам. — А все происходящее, — подхватывает ее Ванесса, — наше личное очищение? — Эверрет кивает. Некоторое время они стоят молча, смотрят на небо и думают о своем. Но потом Ванесса, словно просыпаясь от длительного сна, говорит. — Мы ведь опоздаем на встречу. Хотя ты и идти особо не хочешь, только не надо говорить, что я не права. Мы обе знаем, что это не так. Обычно в тебе больше энтузиазма, а сейчас ты безучастна. Брось все свои мрачные думы, ты ведь подросток! Твори всякую чушь, совершай безумные поступки, сбегай из дома! А-то сейчас стоишь такая мудрая и взрослая, словно прожила не четырнадцать лет, а все сто. Для полноты картины не хватает седых висков и этого забавного качающегося кресла. — И ментоловой сигареты во рту. — И ментоловой сигареты во рту, — повторяет Ванесса, и обе девушки медленным шагом идут дальше. В тишине, которая не напрягает, а наоборот дарит блаженство. *** Спустя полчаса, подруги оказались на окраине. Ванесса сразу же заметила знакомые макушки. Она перевела взгляд на Эверрет, которая точно так же как и Рейган не понимала, что происходит. Достав телефон, Ванесса внимательно посмотрела на время, но часы показывали то, что оставался еще час. — Что-то случилось? — спросила Эрри, заметив, что её подруга нахмурилась и удивленно смотрит на часы. — Они пришли слишком рано. До встречи ещё час, — пояснила та, поняв, что Эверрет это «рано» не дает ровным счетом ничего. — Я думала, что наша остановка заняла побольше времени, да и в целом мы идти должны были дольше. Все как-то неправильно. Эверрет бросила на подругу выражающий опасения взгляд, который буквально просил подругу не подходить к этим парням. Пускай Ванесса и доверяла им, этого не делала Эверрет. Но Ванесса в очередной раз проигнорировала взгляд Эверрет и быстрым шагом зашагала к этим людям, попутно выкрикивая их имена. — Черт! — зашипела Эверрет и рванула за подругой, надеясь, что успеет остановить её. В толпе она увидела человека, чье присутствие не сулило собой ничего хорошего.