Лунный плен

Глава 3. Лидия

Несколькими часами ранее.

— Безумие — отрава... — я запнулась, вглядываясь в рукописные строчки Книги поэзий, — оправа для любви.

— Верно, дитя, — Великая жрица Майра одобрительно кивнула, а я подумала, что мой — первый — вариант куда правдивее. Но второй несомненно поэтичнее, а уж мудрейшему Алиссану виднее, как складывать слова в стихи.

Шел урок снартарилла — языка солнечных эльфов. Одна из немногих наук, которую я впитывала охотнее, чем песок воду. Волей или шуткой богов, но так вышло, что я простолюдинка среди Перворожденных, человек в обители снарров. И если в моих силах хоть немного уравнять шаткое положение, глупо этим шансом не воспользоваться. И пусть большинство давно перешло на всеобщий, и снартарилл остался прерогативой официальных документов да императорской короны, между собой некоторые эльфы до сих пор беседовали на своем.

Уязвляло то, как Феликс переходил на снартарилл, если я становилась случайным свидетелем его разговоров с советниками или военачальниками. Последние, к их чести, имели больше уважения и в моем присутствии заговаривали исключительно на всеобщем. А он... В сердце распускались ядовитые цветы обиды. Я ведь могла его полюбить. Чистой и незамутненной любовью девчонки, впервые познавшей мужчину. Его — императора, супруга, защитника...

— Дитя, ты напрасно призываешь тьму к себе в душу, — синие глаза древней снарр'ит1 были самой вечностью. Не раз казалось, что жрица видит меня насквозь, и сейчас мурашки пробрались под плотное платье. Не стоило забывать, что эта красивая светловолосая женщина — с виду едва ли разменявшая четвертый десяток — застала Пятую Эпоху. А это очень, очень давно! Такая седая древность, что мне и не снилась. Нет, снарры не бессмертны, как это рисуют сказки, но по сравнению с человеческим веком их жизнь можно приравнять к бессмертию. Увядание эльфов происходит так же медленно, как опадание листвы для бабочки-однодневки. Так говорит жрец Саймон, мой учитель из числа людей.

— Простите, снарр'ит? — пропасть между нашими расами дышала холодом вечных снегов. Меньше всего хотелось, чтобы жрица узнала о моих неподобающих мыслях...и донесла императору.

— Безумие — оправа для любви, — повторила древняя строчки поэмы, — его любви к тебе.

Я вздрогнула. Нет никаких сомнений, что она говорит о Феликсе. Но зачем? Это такая проповедь? И почему мне напоминают о его якобы любви, когда я почти убедила себя в том, что имею полное право тянуться к теплу другого человека?

— Давайте вернемся к творчеству Алиссана, — довольно холодно проговорила я.

— Непременно, Лидия, — Майра смотрела мягко и ласково, — но я хотела бы помочь тебе не только в снартарилле. Я знаю, что ты чувствуешь.

Да неужели?

— Феликс разрушает все, к чему прикасается, — продолжила жрица, — его любовь — тяжкое бремя. Ты знаешь, почему?

Что за глупые вопросы? Наставница решила в шарады поиграть? Почему — да потому что тиран, — и это было самым лестным словом из тех, что пронеслись в моей голове.

— Не суди его строго, — как заботливая матушка, говорила жрица, и я дальше слушала только из вежливости, — ты знаешь, что солнечные эльфы никогда не смешивали свою кровь с людьми?

Это она намекает, что Феликс меня облагодетельствовал? И я еще благодарной быть должна? Видимо, что-то в моих глазах отразилось, отчего Майра стала говорить быстрее — дабы успеть, пока я не закрылась окончательно.

— Так вот, в отличие от лунных собратьев, снарры никогда не заключали союзов с людьми. Поэтому их душа медленнее взрослеет. Гораздо медленней, чем у людей или у истайров.

Я начала догадываться, к чему клонит жрица, но легче от этого знания не становилось.

— Император молод, дитя, — женщина подтвердила мою догадку, — очень молод душой. Его эйши незрел, как у человеческого отрока.

— И когда он созреет?

— Через несколько веков.

Я подумала, что ослышалась, но жрица не отрывала от меня испытующего взгляда.

— Через несколько веков... — одними губами повторила я. Когда это случится, меня уже давно не будет, — думаете, мне стало легче?

— Станет, когда придет понимание.

Невозмутимость жрицы начала выводить из себя.

— Зачем же тогда Его Величество взял меня в жены? Подождать не мог пару веков, и потом найти себе супругу?

— Империя на грани войны, — едва слышно ответила Майра, ее голос шелестел старыми листьями на ветру, — у него не было этого времени. Народу нужна надежда, а лучшее ее проявление — это уверенность, что династия не прервется. Наследник.

Вот оно как... И теперь понятна ярость Феликса по поводу отсутствия оного.

 — И все же, — кое-что не укладывалось в голове, — Его Величеству было бы разумнее взять в жены эльфийку. У нее, в отличие от меня, был бы шанс дождаться, пока эйши дозреет.

— Вероятно, так, — не стала спорить жрица, — но дело в том, что Феликс ходил в Храм и получил видение.

Видение. Слышала я о таком. Якобы сильные мира сего наделены способностью принимать наставления богов.

— И что же в нем было? Вы знаете? — этот вопрос опять же был данью вежливости. Конечно, она знала. Все видения проходят через Высшую Жрицу, и любого другого эльфа — либо человека — давно свели бы с ума. Незавидная участь, быть мостом между смертными и богами.

— Боги говорят, что империю спасет союз с хелийской девой, — Майра выразительно посмотрела на меня, — с девой, меняющей маски.

То есть, с комедианткой... Вероятность, что пророчество не обо мне, ничтожно мала.

— Мальчишка, конечно же, воспротивился, — на восковое лицо древней набежала тень эмоций, — но когда увидел тебя на следующий день, на городской площади... Он влюбился, дитя. Полюбил, насколько это вообще возможно для его эйши.

Ага. Я любимая игрушка, наравне с виверной, в которую он с удовольствием вонзает шипы.

— А если все-таки видение ошиблось? — рискнула я задать новый вопрос. Вдруг есть призрачный шанс, что меня отпустят на все четыре стороны, и император возьмет в жены другую? — у нас до сих пор нет детей.

— На все воля богов. К тебе придет это понимание, и лучше рано, чем поздно. От многовекового сна пробуждаются темные силы, сейчас как никогда важно держать свою душу чистой. Ты императрица великого народа, помни об этом.

И мы продолжили урок. Правда, мысли блуждали далеко от стихов мудрейшего Алиссана. Чего хотела добиться Великая Жрица? Опасается, что я очерню свою душу неподобающими чувствами? Сбегу, не оставив наследника? Или просто ратует за своего любимого императора? Говорят, она была его кормилицей и заменила мать, которая умерла при родах. И еще пророчество, слова о пробуждающихся силах...

Я не сразу заметила, что Майра оборвала чтение.

— Хайс лин вер'да2, — в дверях стоял император. Как всегда, холодный и сиятельный.

— Ир ли'тейн3, — кивнула жрица, и быстрым шагом покинула покои.

В эту минуту я мечтала стать невидимой пылинкой на ее белых одеждах, шлейфом ускользающих за порог, чтобы не оставаться наедине с Его Величеством.

— Мой император, — я присела в поклоне.

— Лидия, — он взял сборник стихов и покрутил в длинных, бледных пальцах, а мое сердце слабо трепыхнулось, предчувствуя начало новой пытки, — верр'стан ли райн'дел ви ластан... — каждое слово капало расплавленным свинцом.

К счастью, этот отрывок я как раз недавно учила и продолжила со всем выражением, на какое была способна. И бесенята в моих глазах танцевали джигу за маской почтительности — ну что, съел?

— Неплохо, — изумруды одобрительно блеснули, — вижу, наука идет тебе впрок. Если и дальше проявишь должное усердие, то я распоряжусь не отстранять тебя, — он подарил внимательный взгляд, — от воспитания наших детей.

Во мне вспыхнул черный факел. Не отстранять...от детей... Значит, он намеревался отстранить? Пальцы сжались в кулаки, и я их спрятала в складках платья. Удержать лицо удалось с трудом. Помню свою семью, пока матушка с отцом были живы — между ними царили любовь и взаимопонимание, и подобное я не смогла бы даже представить.

— Благодарю, мой император, — проронила я, а Феликс уже оказался за моим плечом.

— Прекрасно выглядишь. Почему ты не носишь серьги, которые я подарил под это платье?

Он имел в виду прелестные нежно-голубые каскады хрусталиков на серебряных нитях — подарок, который мне по-настоящему нравился. Я знала, как Феликс относится к игнорированию знаков его внимания, и старательно надевала все, что он преподносил в дар.

Но сегодня забыла. Слишком много различных эмоций закружились вьюгой, нарушив привычный уклад.

— Тебе они наскучили? — император прошел к трюмо в глубине покоев и сорвал серьги с подставки в форме белого ридгийского дерева, — да, Лидия?

— Нет, мой император.

— Тогда позволь поинтересоваться, почему ты пренебрегаешь моими дарами?

Я молчала, потому что начать оправдываться — значит вызвать еще больший гнев. Однажды Его Величество преподал хороший урок, отправив в подземные казематы, и я больше не рисковала ему перечить.

— Что ж, — ленивым движением Феликс уронил серьги себе под ноги, — тогда я избавлю тебя от надоевших вещей, — и сапоги размозжили хрупкий хрусталь. С таким звуком по весне ломается тонкий наст.

Я почувствовала, что в уголках глаз набухли горячие слезы. Это было мое самое любимое украшение...

— Бледность тебе не к лицу, — поджал губы Его Величество, — приведи себя в порядок перед пиром, чтобы соответствовать своему статусу, — и, взмахнув полами мантии, вышел. А я бросилась на постель и долго, долго рыдала, пока слезы не иссякли.

 И, как бывало в далеком детстве, если случалось плакать из-за насмешек соседского мальчишки — сына мельника, после слез наступила пустота. Я проваливалась в сон, и очень далеко, на его изнанке меня окликали Риата и Дилания. Но я не собиралась отзываться. Мне было хорошо здесь — в царстве теплого дыма, кошкой ластившегося к ногам. Не удушающего, а лишь слегка щекочущего ноздри, как запах маминых пирогов. Янтарные блики скользили в полутьме, освещая знакомые и в то же время совершенно иные коридоры дворца, без слуг и стражников — повсюду только дым и приветственные сполохи огня. Так уютно...и безопасно.

Я пошла вперед, на звук едва уловимого мотивчика:

Во времена рожденья первых звезд

Нас колыбель миров в себе качала.

Как древний змей, кусающий свой хвост,

Мы — сила без конца и без начала.

Мы были рождены огнем и тьмой,

И на стихию не нашлось управы,

Тогда шкатулка стала нам тюрьмой,

Заклятий круг — сжимающей оправой.

К голосам присоединились звуки лютни, навевая память о веселых ярмарках, где мы выступали с балаганчиком. Дым льнул к коленям, согревая и придавая уверенности, и тянулся вперед — так, словно показывал дорогу.

...Струились антрацитовые сны

За веком век, как близнецы похожи.

Мы спали до пророческой весны,

И ждали Ту, что приручить нас сможет.

Когда нас вор — иль принц? — освободит,

Укрывшись нашей Госпожи личиной,

Разрушится сковавший нас гранит,

Чтоб стать в Ее руках послушной глиной...

Коридоры разматывались клубком, а дым сгущался, так что я с трудом различила человека, сидящего у стены. Сердце защемило. Это первый человек, которого я встретила в этом сне. Его поза была расслабленной — одна нога выпрямлена, другая согнута в колене, голова упала на грудь. Тень скрывала лицо, но мужчина казался до боли знакомым.

— у***ь его, Госпожа? — мягко потрескивал огонь, дым клубился вокруг сидящей фигуры.

— Нет, нет! — пусть это всего лишь странный сон, я не хотела никого убивать.

— Как пожелаете, Госпожа, — дым слился с тенью за моей спиной, отчего она на мгновение вздыбилась, прежде чем принять привычные очертания.

К запаху пирогов теперь примешивался какой-то резкий и противный, как от горь-травы. Я не удержалась и чихнула.

— Очнулась, очнулась! Благослови нас Солнце!

— Миледи! — воскликнула Дилания.

Я моргнула. Служанки стояли по левую сторону от постели, а по правую высилась незнакомая жрица в белом балахоне, она и держала в руках сухой пучок горчащей травы.

— У Вас жар, Ваше Величество, — светловолосая Невеста Солнца, как еще у нас называли храмовых жриц, положила мне на лоб узкую прохладную ладонь, и я враз ощутила озноб и ломоту в теле — будто попала под ливень и простудилась.

— Мы пришли переодеть Вас к празднику, — подала голос Риата — настолько бледная, что ее темная кожа казалась пепельной, — Вы спали...и не отзывались...Простите, Его Величество приказал...

— Все в порядке, Риата, — язык еле двигался, — я просто хочу отдохнуть.

— Конечно, миледи, — девушка поклонилась, тряхнув кудряшками, и они с Диланией вышли. Жрица последовала за ними, предварительно влив мне в горло какой-то мерзости и осенив солнечным знаком.

Микстура подействовала мгновенно, и краем ускользающего сознания я отметила, что в ней явно намешан сонный порошок. На этот раз меня забрал благословенный сон без видений.

Ненадолго...Так, во всяком случае, показалось, когда Феликс вырос у моей кровати — задумчивый, как статуя верховного жреца у Храма Солнца, руки сложены на груди поверх дорогого домашнего халата с золотыми узорами.

— Я пришел извиниться, — негромко промолвил император, заметив, что я на него смотрю, — я был неправ. Твоя рассеянность объясняется недомоганием, — при этих словах он протянул бархатную коробочку синего цвета, — серьги взамен утраченных.

— Благодарю, — говорить было легче — видимо, микстура возымела не только снотворное действие, но тратить силы на Феликса не хотелось, и я с облегчением закрыла глаза.  По негромкому звуку стало понятно, что коробочку поставили на трюмо.

— Я посижу с тобой, — раздалось над ухом.

Нет, только не это! И с чего вдруг такая забота? Неужели я провалялась достаточно, чтобы вызвать серьезные опасения о моем здоровье?

— Не стоит, мой император, — тяжелые веки с трудом приподнялись, взгляд зацепился за блик, скользящий по золотому императорскому обручу, — Вам следует отдохнуть перед новым днем, полным забот о государстве.

Лицо Феликса недоуменно исказилось, и он коснулся обруча, словно тот ему давил.

— Пожалуй, ты права, моя дорогая Лидия, — процедил он, морщась от боли, — скорейшего выздоровления.

 Когда Феликс вышел, накатила слабость. Сияющий ободок короны больше не приковывал взгляд, и уже не хотелось его сжать — так, чтобы причинить боль императору.

Второй мыслью было удивление от того, что я осмелилась возразить Его Величеству, и только третьей — беспокойство за свою внезапную болезнь. Матушка говорила, что сильные расстройства приводят к недомоганиям. Что ж, все возможно... В глазах потемнело, едва я попробовала приподнять голову с подушек.

Всю ночь я металась в каком-то полубреду, пока хрупкий сон не вспороли чьи-то взволнованные крики. Я села в кровати, ожидая нового приступа боли, но ее, к счастью, не последовало. Блеклое, как кусок небеленого льна, небо в арочном окне знаменовало собой раннее утро. Очень раннее утро. И суета для такого часа была несвойственная.

Я потянула шнурок, вызывая Риату и Диланию.

— Миледи, Вам уже лучше? — подлетели служанки.

— Да, спасибо. Что происходит?

Снаружи долетали обрывки ругани и резкие приказы. И это при том, что императорские покои удалены от массового скопления подданных.

— Вчера, — Дилания осторожно понизила голос, — во время пира...когда Вам нездоровилось...

— Что произошло во время пира? — поторопила я девушку, которая опустила голову и смущенно теребила подол.

— Кто-то пробрался в Хранилище Ковена и выкрал Шкатулку Даров.

— Не шкатулку, а ее содержимое, — поправила бойкая Риата и добавила вполголоса, повернувшись к подруге, — нечего сплетни по кухне собирать, — и уже поклонившись мне, — Архимаги обнаружили шкатулку пустой.

— А ты, значит, подслушивала под дверью господ? — огрызнулась Дилания и покраснела, заметив мой взгляд, — простите, миледи.

— Сначала подумали на долинных послов, даже пара дуэлей вспыхнула, — продолжила наритянка, ее глаза блестели от возбуждения, — но все вроде успокоилось, сейчас ищут похитителя. Клич кинули по всей империи!

— Эта шкатулка так важна? — я позволила взять себя под руки и проводить в смежную комнату, где стояла горячая купель. Да, по сравнению со вчерашним мое самочувствие почти восстановилось, и ванна как ничто другое должна была привести его в норму.

— Конечно, миледи, — ответила Дилания, а Риата высыпала в воду ароматный порошок, — в нашей деревне о Дарах знает каждый мальчишка. О великих дарах хаоса. Говорят, они были ниспосланы темными богами и сводили с ума тех, кто хотел ими обладать.

Мне подобных сказок не рассказывали, но в этом нет ничего удивительного — я из провинции, весьма далекой от столицы.

— И сеяли разрушение, — вклинилась Риата, — поэтому маги Ковена заточили их в шкатулку. Одно Солнце знает, что теперь будет!

— Она думает, что это диверсионный отряд лунных эльфов, — ухмыльнулась Дилания.

— Не я, а капитан Ридник!

— Ага, значит, все-таки подслушивала! — победно воскликнула рыжеволосая, а Риата густо покраснела.

— Я не подслушивала. Он сам мне сказал.

— Тебе. Сказал. Капитан гвардии? — серые глаза Дилании расширились, — значит, это правда, и ты греешь ему постель? — она прикрыла лицо ладошкой.

Я многозначительно кашлянула.

— Простите, миледи, — в один голос протянули служанки и принялись за свои прямые обязанности. А мне выпало время подумать — говорят, в шкатулке были заточены некие силы, и теперь они на свободе. В точности как в том сне, что врезался в память остывшим клеймом.

Тогда шкатулка стала нам тюрьмой,

Заклятий круг — сжимающей оправой.

Как и сказала Риата. Дальше что-то непонятное, только жрецы разберут, а потом речь о неком воре.

Когда нас вор — иль принц? — освободит — а ведь эта строчка намекала на произошедшее вчера. В сокровищницу кто-то пробрался. Если принять этот сон за вещий (а что, не одному же Феликсу получать от богов видения?), то содержимое шкатулки украли... Или намеревались украсть, но ненароком освободили.

Укрывшись нашей Госпожи личиной — о какой госпоже идет речь, непонятно, как и про личину. Но можно догадаться, что эта самая госпожа станет той, кто сможет управлять Дарами.

Хм, во сне некто называл госпожой меня. Я чуть не рассмеялась, вызвав у служанок обеспокоенные взгляды. Нет, это всего лишь сон и ничего более.

Потом водоворот проснувшегося дня затянул в свою воронку, и стало не до досужих размышлений. Урок каллиграфии, урок снартарилла, урок танцев... хорошо, что император возглавлял поиски шкатулки и не почтил меня своим присутствием ни за завтраком, ни за обедом. Что еще несомненно радовало, оставалось только одно занятие — верховой езды.

Сегодня в конвое были другие гвардейцы — не удивительно, у капитана Ридника в этот день хватало хлопот и без меня. Приближаясь к нижней террасе, я то и дело ловила себя на мысли, что спуск продолжается нескончаемо долго, и когда бугристое полотно долины распростерлось, насколько хватало глаз, я жадно вдохнула воздух. Предвкушая ветер свободы под крылом ящера. И я солгу, если это все.

— А где мастер Рэмис? — потребовала я ответа у стражника. Пока еще легкие, тиски беспокойства обхватили за плечи, но с каждой новой секундой все глубже выпускали шипы страха. Никому другому я не доверяла в обращении с драконами. Виверны — не послушные кобылы, и тем паче не комнатные собачки. Я видела, как Феликс стегал по крупу животного, в бессильной ярости пытаясь заставить повиноваться. И сейчас с предельной ясностью осознала, что ни ему, ни другому снарру не доверила бы свою жизнь. Только истайру, только Мастеру. Если кто забыл, я не эльф, а человек. А виверны — исключительно эльфийские ездовые животные, и даже отмеченность - связь с родом императора — мало что может с этим поделать. Иными словами, если у плохо обученной виверны будет выбор - она скорее отужинает мной, чем высокородным, что бы жрецы не твердили о равенстве. Где же носит этого Рэмиса?

— Не могу знать, миледи, — почтительно склонился гвардеец, — я лишь выполняю приказ Его Величества.

— Доброго дня, миледи, — истайр появился из-за высокой зубчатой стены, ведя под уздцы Мариссу, — милорды...

— Доброго дня, мастер, — столкнувшись с прямым взглядом чуть насмешливых глаз, я разом ощутила смущение. Эти глаза смотрели на меня этой ночью, когда я впервые в жизни получила удовольствие от «супружеского долга».

Почему он так на меня действует? Не иначе, как из-за своего прямо-таки наглого отличия от бледнокожих, светловолосых снарров. Он был другой, вот и вся причина. Так я пыталась себя убедить, когда он подсадил меня в седло, вызвав горячую волну в теле, и потом продолжил вести виверну за поводья. По счастью, истайр шел впереди и не видел моего лица. Нет, созерцание его мощной спины и узких бедер в кожаных бриджах тоже опасно для душевного равновесия. Я опустила глаза на землистый гребень виверны и стала считать шаги ящера, чтобы расчистить мысли.

— ...так какие цвета привлекают, а какие раздражают виверн? Миледи?

Я вздрогнула. Оказывается, уже несколько минут эльф что-то объяснял.

— Не могли бы Вы повторить, у меня голова закружилась... — я покраснела не хуже Риаты сегодняшним утром.

— Почему Вы сразу не сказали о своем недомогании? — строго, как неразумную ученицу жреческой школы, отчитал меня истайр и неуловимым жестом приказал виверне остановиться — нет, мягко преклонить колено. Даже так умеем? Эманации власти, исходящие от истайра, накрыли с головой, и пока я не могла разобраться, пугало это или нравилось. Одно лишь беспокоило... его неведомая сила — та, что покоряла виверн и лишала их агрессии, меня лишала способности играть. Я не могла скрывать эмоций — с чем никогда не было проблем!, держать маску, как тысячу раз на подмостках, изображая жестокую или влюбленную... Нижняя губа недовольно поджалась от нелепой ревности к виверне, которую истайр мимоходом погладил по голове.

Нет, он вряд ли стремится подавлять, он просто повелевает...так же свободно, как дышит.

— Я императрица Снартари и не обязана отчитываться перед тем, кто служит моему супругу, — вырвалось у меня холодным и надменным тоном, и о жестоких, несправедливых словах я пожалела прежде, чем они отзвучали в повисшей тишине. Сердце уколол ледяной взгляд истайра, и я пожалела, что давеча Феликс не сбросил меня с лиграссы.

— А я в ответе за Вашу безопасность, миледи, — мастер помог спуститься, сведя к минимуму телесный контакт, — в Долине Вы подчиняетесь мне. И Вы, и император.

Не удивлюсь, если даже Феликс признает власть истайра в этих холмах. Я стояла, уткнувшись в носки сапог, и омут неутешительных мыслей затягивал все глубже, пока одна фраза не заставила из него вынырнуть.

— Я провожу Вас обратно.

— Нет!

Только не во дворец, не во время тренировки, которую я так ждала. Что ж, сама виновата, самой расплачиваться.

— Нет? — искаженным эхом отозвался Рэмис, — и что же мне тогда с Вами делать, Ваше Величество? — он впервые назвал мой титул, — если Вы не способны воспринимать урок?

Ставлю на то, что Риата и Дилания никогда не прекратят спорить — он знал правду о моем «недомогании». Сопереживания, во всяком случае, в нем не было ни на грош. Или истайр попросту бесчувственный?

— У Вас нет вариантов, миледи? — жесткие слова хлестнули плетью, — мои тоже не подходят, увы. Я знаю только одно дело, которым могут заниматься мужчина и женщина...для взаимного удовольствия.

Воздух раскалился, и я поняла, что попыталась отвесить пощечину, только когда запястье мягко перехватили. Нет, это было бесполезно, учитывая его силу и рост...но как он посмел?! Насмехаться?

Вырвавшись (собственно, не слишком сильно и держали!), я побежала вниз по холму, не замечая ничего вокруг... и снова слишком поздно осознала, что это стало моей ошибкой. Кто-то выпустил из ангаров других виверн, и одна незнакомая особь уже неслась навстречу.

— Дия, с дороги! — кричал отец, его голос доносился от конюшен. Слишком далеко, чтобы успеть вовремя. Я застыла на пути взбесившейся кобылы — иссиня-черной с пепельной гривой, редкой хелийской породы, которой славилась наша провинция. Отец был уважаемым заводчиком лошадей, и сегодня одна из них не иначе как объелась удушки. Почему же тогда она скачет прямо на меня?!

— Дия, в сторону! К ограде!

— В сторону! — мастер вытолкнул меня из-под лап виверны, совсем как отец десять лет назад — из-под копыт хелийской боевой, и легким прыжком оказался на спине неоседланного ящера. Негромкими словами и поглаживаниями он успокоил животное, и спустя минуту виверна улеглась на траву, положив чешуйчатую морду на трехпалые лапы. Совсем как верный пес у коленей хозяина.

А я поднималась с травы, и произошедшее проходило перед глазами снова и снова — как хелийский пони, следующий за морковкой по замкнутому кругу. Видать, сильно меня приложило к земле.

— Вы меня спасли, — я осознала, что без вмешательства Рэмиса была обречена. Я бы попросту не успела ничего сделать, — спасибо.

— Не стоит благодарности, миледи, — мастер подал мне руку, и мои пальцы дрогнули, прежде чем я вложила их в его ладонь. В нашей провинции до сих пор чтили заповедь предков — спасший жизнь, если не принадлежит к роду спасенной, имеет на нее право. На жизнь, на честь...поэтому юных дев отдавали в жены героям-освободителям, а еще раньше, в доимперские времена предлагали в постель наравне с горячим обедом и добрым вином. К счастью или к сожалению, за мою честь никто не даст и медяка, но я почувствовала себя обнаженной под спокойным, уверенным взглядом истайра. Не удивлюсь, если он прекрасно осведомлен о нашей традиции.

— Я отплачу Вам золотом, — прозвучал тонкий голосок, совсем непохожий на мой. Подаренного Феликсом хватило бы, чтобы приобрести несколько княжеств.

— Если на то пошло, то искренняя благодарность для меня предпочтительнее денег, — взгляд эльфа стал оценивающим. Или мне только показалось? Солнце и Луна, что он подразумевал под «искренней благодарностью»?

Сама собой его вторая рука оказалась на моей спине, и плотная куртка словно истончилась под этим прикосновением. Я чувствовала нежные поглаживающие движения сквозь ткань и легкий доспех — так, будто преград не было вовсе. И молнией промелькнула мысль — а каково, действительно, без них? Сердце стучало так сильно, что его биение должен был услышать не только Рэмис, но и король истайров в своем лесу, что в сотне лиг отсюда. Сдержанный блеск глаз мастера — цвета зрелой листвы, укрывшейся тенью — был невероятно близко, и я впервые по-настоящему оценила, насколько мастер красив. Не утонченной красотой Феликса, напоминающей фарфоровую статуэтку, а живой и в чем-то дикой притягательностью природы, которая создала сильных, независимых истайров...лунных эльфов, так не похожих на эльфов солнечных.

— Миледи, миледи! — приближающиеся крики разрушили наваждение. Горе-погонщики обнаружили пропажу и бежали вверх по холму, — Вы не ранены?

— Нет, все хорошо, — слегка хриплым голосом отозвалась я, шагнув навстречу. На сегодня тренировок и впрямь достаточно.

1 Снарр'ит - солнечная эльфийка, производное от названия расы / уважительное обращение к женщинам снарров.

2 Оставь нас (снар.)

3 Да, мой император (снар.)