Брачная ночь.

7

Но один раз я увидел, как этот майор вечером заехал домой на новом белом Мерседесе.

Забежал в комнату и стал кричать:

– Сарина, поздравь меня! Мы богатые. Под балконом Мерс, и плюс путевка в Испанию. Мы гуляем милая! – он кружился в вальсе посреди комнаты.

– Айдынчик, а откуда это все? Оттуда? Ты сумел это сделать? Ну ты молоток! – после этого и она пустилась с ним в танец.

Он стал богатым потому, что прикарманил деньги одного несчастного парня. У того нашли в кармане 2 грамма конопли, и заставили его продать свой дом.

Парень употреблял, курил коноплю, а не торговал ею, и он от страха продал свой дом, чтоб откупится, чтоб избежать тюрьмы.

И вот на деньги этого бедного и уже бездомного парня, семья майора разбогатела.

Эта семья полицейского сравнительно культурная в отличие от других полицейских кругов. А что ожидать от других?

Куда катится мир!

И после этого я ушел оттуда. Мне стало противно там общаться и работать, я восстал против такой жизни.

Я решил, что чем прислуживать азербайджанским ментам, лучше уж служить блядям. Бляди более благородны, и они безвредны. Они служат народу. Я готов им быть рабом и собакой – он заключил слова как бы победоносно, вращая глазами.

…

Все, он выпустил последний дымок изо рта и ушел.

Да, чуть не забыл, Тимур еще сказал, что через месяц после той сцены в доме майора полиции, дочка этого майора совершенно случайно попала под машину. Не умерла, нет, но стала калекой на всю жизнь.

Она не может ходить, ее возят в коляске.

Я это так, к слову.

…

 Я парень огневой.

Тихо, заткнулись все!

Говорите, Ваше слово,

Госпожа граната «РГН».

Честно говоря, думал, писать об этом, или не писать.

И все же решил написать.

Эти события произошли в 95 году.

Замечу в скобках: война за Карабах только окончилась, а я работал в КГБ, и кругом в кабинетах оперативников – на полу, подоконниках, в сейфах – валялись боеприпасы: патроны, магазины от АКМ, штык – ножи, гранаты и бомбы.

Гранаты и бомбы были разные: фугасные, лимонки, «РГН», «РГД», противотанковые ракеты и пр.

Никакого не было контроля, мы игрались, жонглировали боеприпасами, шутили, смеялись, подкалывали друг друга. Время было такое.

Все эти военные трофеи находились и в нашем кабинете тоже. Однажды я был в комнате один, прислушался, в коридоре никого. Ну и положил я в карман пару гранат «РГН».

Они такие яйцеобразные, цвета хаки. Но тяжелые, поэтому я отделил запал от самой гранаты, разложил их в разные карманы пальто, и вот таким образом месяца два я гулял по городу Баку.

Никто и не подозревал, не ведал, что мимо них проходит взрывоопасный парень.

Это была зима, февраль 1995 года. Снега не было в Баку, но морозно, железный ветер, дождь, слякоть.

На мне кашемировое пальто кирпичного цвета, в левом кармане пальто граната, в правом ее запал, чека.

Я так привык к этой моей гранате, что без нее было не уютно мне. Как будто я нашел всему разгадку.

А ночью я хранил гранату дома, на балконе, в старом шкафу.

Как – то мы с ребятами оказались в кафе, в поселке «Патамдарт».

Сидим, на столе жратва. Пьем, гуляем, слушаем живую музыку.

Потом нам стало жарко, душно, хоть и февраль, но водка нас согрела, и мы вышли на веранду. Обычно там пили чай.

А там такая картина.

Сидят представители всех органов Азербайджана: МВД, Прокуратура, ГАИ, Юстиция, Национальная Гвардия, ну и КГБ, то есть я и мой товарищ.

Все были пьяны, все взмедведились, и каждый захотел показать себя.

Играла скрипка, ветер ныл, и после горячего чая, сотрудник МВД швырнул с кармана на стол ПМ «Макаров».

Он это сделал просто так, мол, гляньте – ка, а я крутой ведь!

Дурной пример заразителен, и сотрудник прокуратуры достает из – за пазухи УЗИ и швыряет его на стол.

Все охают, ахают. Голоса смолкли.

Тут просыпается представитель Нац. Гвардии. Он положил с шумом на стол АКМ, и все на столе затрещало.

Сидящие немножко отодвинулись, не от страха, а просто, на всякий случай.

Пришел и мой черед.

Я привстал и кладу на стол гранату. Причем кручу ее как крутое яйцо, она крутится, вертится на столе, ударяясь боком об стаканы чая.

Зрачки у всех увеличились, тишина наступила гробовая.

Все пристально смотрят на гранату, то на меня, удивления на их лицах раздвигаются и решительно переходят в страх.

Левым глазом я заметил, как кто – то спрятался за чью то спину.

Сбоку я услышал шепот: «Знатный чекист. КГБ есть КГБ».

А еще был случай интересный с этой моей гранатой.

Стою на пляже, пустынный холодный берег Каспия.

Стою, курю, в кармане граната.

Гляжу: один парень учит вождению на белой «Ниве» свою девушку.

Девушка милашка, красотка, волосы распущенные на плечи, она лихо крутит баранкой, а рядом сидит ее парень, направляет ее, смеется, забавляется.

Они проехали мимо меня. Вдруг вижу с бугра на пляже появился полицейский «УАЗ» -ик, а там четыре мента – зверька.

Они медленно проехали мимо меня, из окон «УАЗ» – а глядели на меня несколько злых зрачков. Им я был неинтересен, они проехали дальше и преградили путь белой «Ниве».

Из «Нивы» вышел парень, нагнулся к окну «УАЗ» -а, стал договариваться.

Визуально было заметно, что их разговор не клеился. Парень нервничал, из окна «Нивы» высунулась головка девушки, она тоже стала переживать.

Я решительно подошел к ментовскому «УАЗ» -у.

– Чуваки, парни, отпустите этого юношу! – скривил я улыбку на лице.

– А кто ты такой? Тебя кто – то сюда звал? – вышел из машины бугай в форме лейтенанта.

– Парни, все хорошо, все нормально, а ты иди, уходи, – сказал я юноше, и зашел под руку полицейскому.

– Пошли джигит, у меня есть деньги. Погуляем! – после этого я сам зашел в салон «УАЗ» – а.

Милитоны обалдели, разинув кривые рты, стучат зрачками, переглядываются. Но спасенный мною юноша уже ушел, заскочил в «Ниву», сел сам за руль, и они укатили прочь. А мы еще сидим, не едем.

Сижу значит на заднем сиденье «УАЗ»-а, справа и слева полиция, за рулем и рядом с ним, везде полиция, везде менты.

Тот, кто впереди, обернулся ко мне.

– Ты вообще кто? – удивляется он. Я чувствую дыхание полицейского перегара. А сбоку сидящие иголили глазами мои щеки.

– Ребята, мне срочно нужны деньги, пожалуйста, не откажите, – прошу их я жалобным голосом.

Они все вместе громко засмеялись, потом стали перекрикивать друг друга.

– Да он дурак!

– Точно бля! Ебанутый, я сразу это понял.

– А ну, вываливай карманы, посмотрим, что у тебя там? – дразнили они меня.

Я понял, что пришло время катнуть ханку пока не поздно, пока не скрутили руки. Я достаю гранат, выдергиваю чека, а сам даже удивился себе, своей злости, своей глупости.

Я заорал на весь салон.

– Так, девочки! Хенде хох! Руки вверх говорю! – и показываю им обе свои руки: в правой граната, в левой чека.

Ух бл…., что там началось! Вернее, ничего не началось, их глаза раскрылись как лепестки тюльпана, они переводили глаза то на меня, то на бомбу в руке моей. Они явно дрогнули, заскулили, их сердца ушли глубже внутрь. Может в пятки, а может в жопу – не знаю.

– Деньги, быстро! Иначе взорву всех на х-й! – кричу я вне себя.

Они стали машинально выворачивать карманы дрожащими руками, доставали купюры.

Я их не считал, скомкал левой рукой все в общий клубок – правой рукой зажимал гранату, – и сунул в карман.

– Трогай давай! – скомандовал я водителю, сержанту полиции, и слабо стукнул его в плечо.

Мы выехали из пляжа на трассу, едем в сторону города. В салоне напряженка, я пытаюсь разрядить обстановку.

– Впереди тормознешь, у поворота, не доезжая до круга, понял? Там я выхожу, – крикнул им.

Он остановил машину там, где я сказал. Мимо проезжали редкие машины, пару пешеходов, а так, безлюдно, тихо.

– Ключи! Ключи давай, падла! – кричу водиле, и трясу рукой гранату.

Он сует мне ключи в ладонь левой руки. Я выхожу, и тут же, как раз, желтое такси «Тофаш». Прыгаю в салон такси, правая рука зажала в кармане бомбу.

– Шеф, давай в центр!

Он трогает с места, и мы уехали.

На этом все закончилось. Ключи от «УАЗ» я минут через три выбросил из окна, они брынкнули на асфальт. Оставил я ментов без ключей.

Чека обратно вдел в гранату, и стал считать добычу: они мне дали ровно 150 долларов. Забавно.

Это был поступок бешеной собаки.

Что еще вспомнить?

А, да! Поехал я в марте месяце опять же к морю. Погода – холодина.

Там на даче в поселке Бильгя жил дядя Вагиф, 70 летний рыбак, добрый старичок.

У меня были две гранаты, хотел одну взорвать, бабахнуть, испробовать на опыте. Я жаждал взрыва, искал взрыва.

Спустились с дядей Вагифом к морю, идем по спуску, вышли на бугор.

Забрели в тихий бурун, там нет никого вообще. На небе кричат чайки, пролетают над головой.

Море спокойное, пахнет почвой и сладкой морской глубиной. Все в округе примолкло, дачников нет, все тихо.

Горизонт распрямился ровно – ровно. Вышли на край бархана, глядим вниз: а там 5 или 6 тюленей нежатся у берега. На всем побережье никого, совершенно никого. Одни тюлени.

Пошла мысля, может взорвать их, растюкать их по песку.

Но жалко их стало, все – таки живые существа. Как тюлени нас заметили, тут же перекачиваясь, стали ползать в воду, а потом и вовсе исчезли в бездонной синей воде.

Идем дальше вдоль берега, заметили пикник. Три машины: два Джипа – один белый, другой серый – и Мерседес 190.

6 или 7 мужиков, трое из них в форме, разогревают в мангале огонь, готовятся делать шашлык. Около них мелькают две светловолосые девушки в полушубках.

Мы вынуждены пройти мимо них. Один из них, который в форме подполковника, надменный, задравши морду, приглашает нас к шашлыку.

– Милости просим к нашему огоньку, – сбоку за пазухой его я заметил пистолет.

Он нарочно подставил свое плечо вперед, чтоб я заметил его оружие. Откуда ему знать, что в кармане у меня.

– Спасибо, друг. Мы еще вернемся, только кое – что продемонстрируем, и вернемся. Обязательно вернемся – отпарировал я.

– А что, вы в цирке работаете? – съязвил он мне спину.

– Нет, в бане, – прошипел я, и мы направились с дядей Вагифом в сторону старой станции.

– Здесь уже можно, – сказал хриплым голосом дядя Вагиф, когда мы уже пришли.

Здесь так здесь. Я обернулся по сторонам. Отчетливо были видны Джипы, фигуры отдыхающих, их погоны блистали на светящемся солнце. Между нами и ими расстояние метров 200.

Мы зашли за песочный бархан, внизу море. Еще раз осмотрелся, у берега никого.

Вытащил гранату, отдернул запал, без слов, без предупреждений тут же швыряю в море.

Мы со стариком чуть нагнулись. Как будто прошла вечность, долго ждали.

Потом прогремел взрыв.

Вода горой, небоскребом взвилась ввысь, капли лизнули нас холодом. Образовалась мощная воронка в море, на воде пошел бешеный бег, заиграли волны. Минут через три все стихло.

Мы пошли обратно.

О!.. Что мы увидели. Это был концерт. Все эти отдыхающие дернулись, быстрыми большими шагами сели в машины и уехали, сбежали, оставив горящий мангал, шашлыки, выпивку на скатерти, на песке.

Они испугались, увидев взрыв, и сквазанули оттуда.

Когда уже подошли к мангалу, видим их повара, шашлычника, они впопыхах забыли про него, а он в этот момент отошел от них чуть – чуть.

Он весь дрожал как цуцик, глаза красные, мольба обволокла его глаза, почти он плачет.

Увидев нас, сделал два шага в мою сторону, взмолился.

– Молодой человек!….Умоляю вас, не трогайте меня, у меня ничего нет. Не убивайте, у меня дети еще маленькие, – он почти сел на одно колено.

Я подошел к нему вплотную, молча тронул его за плечо.

– Вставай мужик! Вставай, вставай. Я не бандит, я просто парень огневой!

Мы с дядей засмеялись, засмеялись настоящим смехом, спустились по ракушечной горке вниз, ноги завязли во влажном песке. На нас сверху посыпалась ракушка.

Потом я решил избавиться от гранаты. Душу скребли неприятные мысли, держать гранату дома – это неразумно как минимум.

Помню, был уже март, погода все еще холодная, но запахло цветами, весной.

Как обычно, граната разобрана на две части, разложена по карманам, и я пошел на приморский бульвар.

Подошел к каменному барьеру, облокотился об него, подпер обеими руками голову, смотрю в море.

Рядом гуляют влюбленные пары, чуть дальше дед выгуливает собачку, еще дальше за скамейкой бабуля гуляет с внуком.

Все хорошо, все шикарно.

Я сунул руки в карманы, и достаю гранату. В левой руке чека, в правой -сама граната.

Швырнул в море – бульк! – морская гладь накрыла мою гранату «РГН».

Возвращался обратно даже спокойным, чуть веселым.

Гляжу: четверо парней пристают, грубо пристают к двум девушкам.

Девушки от них отходят, отбрыкиваются, но парни не отстают.

В сердце заползла мысль: «поторопился я выкинуть гранату. Как это сейчас пригодилось бы мне для расправы с этими ублюдками».

Но нет, нет и нет! Надоело быть огневым, взрывоопасным человеком. Я не жалею, что выбросил гранату. Не жалею!

Как ни крути, но у меня двое детей – пацанов, оба растут шалопаи, любят шастать, копошится в карманах, лезут в шифоньеры, в тумбочки.

Еще наткнулись бы на гранату. Не дай Бог конечно…

…

 Ленин и Котовский

30 декабря 1920 года, 3 часа дня, преддверие Нового года.

Усадьба Горки, кругом снегом замело.

За окнами синий мороз, к стеклам прилипли снежинки, но погода без ветра, было тихо.

Сугробы стояли большие, густые, даже белый пес еле карабкался по снегу, подпрыгивал и с трудом пробирался к домику.

Пару рабочих в рваных лаптях несли на руках большое грубое бревно. Не донесли, рухнули в снег, один влево, другой вправо, и бревно под ноги им.

Иней прилипал к ушам и носу, пахло снегом и безграничным холодом.

Откуда – то издали запахло горячими блинами.

В теплой затопленной комнате сидит Владимир Ильич Ленин и Григорий Котовский, начальник Кавалерии.

В углу трещал камин – буржуйка, в нем красношелкий огонь трепыхал как знамя революции.

Котовский недавно, пару месяцев назад в русско – польской войне разбил Армию Петлюры, и по словам самого Ленина, Петлюру мог бы одолеть разве что Гриша Котовский.

Теперь они сидели вместе в уютной комнате Ильича, в мирной обстановке, и Ленин планировал назначить генерала Котовского начальником отдельной Контр – бригады.

Взгляд сбоку.

Сидят двое лысых, один слева, другой справа. Слева сидит Ленин. Он в костюмном жилете черного цвета, с правого кармана выпирала цепочка золотых часов, бородка клинышком, перед ним большая тарелка с горячей едой – жареная картошка с салом.

У Ленина цвет лица бледно – желтый, не совсем здоровый. Внутренне он холоден, но это прикрыто внешней пылкостью и красноречием.

Напротив него сидит огромный бугай, на голову выше Ленина даже в сидячем положении, полностью лысый, с красивыми голубыми глазами, подал вперед мощную грудь.

Сидит и курит. Перед ним тоже тарелка с жареной картошкой, но он не ест. Только внимательно слушает вождя мирового пролетариата, глядит во все глаза.

По физиономии его было видно, что он мало говорит, но много делает. Котовский не любил слова, он делал дело, любил делать дело.

На столе хрустальный графинчик с водкой, отдельная тарелка с соленьями, в маленькой плетенной корзиночке тонко нарезанный хлеб, по середине стола миска с помидорами, и в белой тарелке горка черной икры. Перед каждым дымящийся горячий кофей.

Ленин усердно прожевал еду, взглянул на Котовского. Он так и вцепился в него.

– Гриша, батенька, а что это вы не пробуете моих солений? – спросил ужасно удивленный.

– …Г-мм, благодарствую, Владимир Ильич, но я не знаю, что это за закуска, и я не ем того, чего не знаю, – ответил Котовский, глотнув кофей, принял удивительно серьезную мину.

– Ну что вы, милейший, это мой заказ, уж вам то я могу открыть свой секрет. Вы отлично воюете, мой друг, и события намедни это подтвердили. Поэтому, я скоро дам вам особое поручение. Прекрасно, прекрасно….какие соленья, – со смаком высказался Ильич.

Он на конце вилки держал соленый кружочек, с аппетитом клал его в рот, жевал, крутил во рту и глотал.

Соленья представляли из себя темно серые блестящие круглые алча образные штучки в рассоле.

Со стороны эти соленья напоминали совсем малюсенькие маринованные яблочки, с тонким разрезом по средине.

Ленин вытер салфеткой рот, с принужденной улыбкой откинулся назад. Потом что – то резко вспомнил, встал из-за стола, подошел к шкафу, достал несколько бумаг, потер себе лоб рукой, прошелся по комнате, потом вернулся на свое место.

– Гриша, вот я написал манифест, он полностью изобличает Александра Керенского. Керенский сейчас в Париже, но у нас, достопочтеннейший Григорий, руки длинные.

Я вот курсивом провел все точные линии поражения этого ничтожества Керенского.

Котовский перебивает Ленина.

– …Товарищ Ленин, постойте,…честно скажите, что это за соленья? Только честно, без утайки – почти испуганно спросил вдруг Котовский.

– А разве я когда нибудь врал кому – то, Гриша? Это глаза! Да, да, глаза.

– К – какие глаза, Владимир Ильич? – на его лице показалась какая то мучительная складка.

– Ясное дело, человеческие, – криво усмехнулся Ленин. – Это разные глаза, я люблю есть маринованные глаза: тут – он указал вилкой в сторону тарелки с соленьями – глаза матросов из Кронштадта, ну, тех, кого подавили в 19-м. Потом еще глаза русской интеллигенции, и прочие глаза, мой благородный товарищ Котовский, – лицо Ленина приняло недобрый вид. Он заносчиво вскинул глаза на Котовского.

– Неужели? – с болью в голосе спросил и презрительно глотнул слюну.

– Я обожаю есть глаза, они хрустят, тают во рту, – совершенно твердо заявил Ильич. – Ну а если они маринованы, то одним соленым глазом можно выпить 200 граммов водки. После этого ты видишь всю соль общества, взгляд теряет пресность. Кстати, кстати, назрел тост! За будущее советской интеллигенции!

Он поднял бокал, чокнулся с Котовским, и залпом осушил его. Котовский только пригубил, все еще подозрительно глядел на тарелку с солеными глазами.

Ленин уже разошелся, даже разъярился.

– Григорий Иванович, миленький, тут ясно всякому, что мое произведение в отношении Керенского – он размахивал в воздухе рукописью – требует капельку внимания всех советских людей.

Этот манифест должен вызвать бурю как в России, так и во всей Европе. Моя тема раскидает все умы, оттерет как надо всех.

Это не простое пережевывание фактов, и я должен довести это дело до конца.

Мне стыдно признаться, но грешно утаить, мой друг, грешно.

Ибо самомалейшее отступление от начатого дела, мой друг, ведет к провалу. Исходя из этой посылки, должен заявить вам, любезнейший мой Григорий, что господин Керенский – это гнуснейшая фигура, и он в Париже написал книгу «Русская революция», эта книга взорвалась как бомба.

Она передается из рук в руки, как проститутка.

Меня это задевает, но я не мнителен, мой друг. Да, да, не мнителен!

Керенский – это профессор казенной литературы! Он вообразил из себя сумасшедшую гитару, и думает, что она одна на свете существует, играет, дрынкает.

На действительность надобно смотреть шире. Он в своей книге напускает на себя вид оскорбленной невинности, отражает истрепанный годами софизм, это автор с закостенелыми понятиям. И его книжонка – это топтание на месте, скучная грызня – сказав это, Ленин быстро заходил по комнате взад вперед.

– Очень хорошо! Очень, очень хорошо! – прислонился к подоконнику Ленин. – Я не обязан после этого написать многое множество анти Керенщины, и ясно, что он не знает моей природы. Но вы – прелесть, что за человек, Гриша!

Вы меня поймете, и если вы сейчас прослушаете пару строк, то это будет шаг вперед.

Котовский вспыхнул как электрод, фатально улыбнувшись, еще раз прошелся взглядом по комнате, остановил глаза на Ленине, поднял руку вверх, и крикнул:

– Владимир Ильич, постойте, послушайте…

– Я вас слушаю, Григорий, – Ильич остановился перед Котовским, чуть изогнувшись вперед.

– Владимир Ильич, вы же Ленин, вы гениальный Ленин, и мне обидно, что вы занимаетесь всякой херней. Вопрос: на х… вам нужен этот Керенский? На х- й! Вам что, делать не х- я!?

Ленин замер на месте. Как будто превратился в памятник, даже перестал дышать. Потом будто кто – то его ударил по шее сзади, он качнулся вперед, вздымился мясом, подбежав к дивану, прыгнул на него, уткнулся в подушку и стал грозно орать:

– Зарезал сука! Без ножа зарезал! Обасрал меня, лысый черт! В дерьмо превратил, в дерьмо! Всю работу изговнял! Зарезал, убил, затоптал!

…

                           Вечно живой Ким Ир Сен.

Вы же слышали про Ким Ир Сена. Кто о нем не слышал?

Отец корейского народа, создал культ личность, подобие Сталина в СССР, или Гитлера в Германии.

С 1972 по 1994 год он правил Северной Кореей.

В Пхеньяне, столице КНДР, повсюду воздвигнуты ему памятники из бронзы, белого мрамора, сидячие, стоячие памятники, бюсты, обелиски и прочее.

В переводе с корейского Ким Ир Сен означает восходящее солнце.

Каждый год в Пхеньяне в день рожденья Ким Ир Сена проводят грандиозные праздники, тысячи корейцев спешат возложить цветы к многочисленным памятникам отцу нации и мавзолею «Кымсусан», где покоится тело вождя.

Это был вождь, отец нации, он умудрился создать о себе миф, легенду, которая утвердилась в северокорейской историографии.

Корейцы преклоняются перед ним, глядя на его портреты, монументы, мемориальные доски плачут, рыдают, кричат, машут флагами, бросают цветы.

Изучение биографии Ким Ир Сена начинается в детском саду и продолжается в школах и вузах, а труды его заучиваются корейцами наизусть на специальных собраниях.

Его имя является национальной реликвией, дети в детских садах перед едой обязаны перед обедом хором благодарить Ким Ир Сена за свое счастливое детство.

Имя Ким Ир Сена упоминается практически в любой корейской песне, а герои фильмов совершают невероятные подвиги, вдохновляемые своей любовью к нему.

Кстати, в Северной Корее новое летоисчисление тоже начинается от дня рождения Ким Ир Сена.

Что еще добавить? Ничего вроде.

В 1994 году после его смерти к штурвалу встал его сын Ким Чен Ир. Власть передалась по наследству.

Сегодня главкомом Северной Кореи вот уже более 10 лет является Ким Чен Ир, точнее не главкомом, а диктатором, деспотом.

В стране отсутствует свобода слова, прессы, собраний. Все учреждения культуры и средства информации находятся под жестким контролем государства.

В принципе так было и при отце.

Не суть. Все дело в том, что в самом начале вступления на престол, то есть в 1995 году, сын вождя столкнулся с рядом серьезных проблем.

Я об этом пронюхал, будучи непосредственно в Пхеньяне. Всего двое суток я там гулял, но впечатлений – масса!

Кстати, а какой прекрасный город – этот Пхеньян! Город парков, его так и называют.

Все утопает в зелени, будто находишься в лесу, в лесной чаще, кругом мавзолеи, фонтаны, павильоны, карусели, зеленые островки на широкой реке Тэдон, пикники на берегу Тэдона, на окраине города прямо в парке озеро Мичон, это сказка.

Повсюду в центре города красные розы, так сказать миллион алых роз.

Кажется, я отвлекся.

Вот. В очень узком кругу меня познакомили с одной семьей – муж да жена. На вид им можно было дать лет 45, не больше, на самом же деле, им под 80 лет.

Они кумекали на русском, криво косо говорили.

У них дома за пиалой чая мне поведали удивительнейшую историю про Ким Чен Ира.

За достоверность не отвечаю, но корейцы очень набожный народ, они так просто врать и щелкать языком не будут.

И еще. За такие слова в Северной Корее могут посадить, с их стороны это был риск, это тоже – самое, что издеваться за глаза над Сталиным в 1937 году в СССР.

Но чем – то я их расположил к себе, понравился им, да и поверили они мне, знали ведь, от меня не будет им вреда.

Ну так вот. Они скаля гнилые зубы, начали свой пересказ.

В феврале 1995 года, когда Ким Чен Ир, наследник престола, сын вождя уже почти год сидел на троне, корейский народ выказал свое к нему недоверие.

Это заключалось в том, что его отец был настолько мощной личностью, что он затмил всех, а его сын, будучи более европеизированным, стал раздражать свой народ тупыми и глупыми реформами, указами, резолюциями.

В обществе пошли волнения, образовывались кружки, запахло бунтом.

И это все в Северной Корее, где люди сами по себе законопослушные, точнее, царе послушные, они любят поклоняться царю, тем более царю молодому, являющийся сыном отца корейской нации.

В один миг политическая команда новоявленного правителя испугалась, остановилась. Что же делать?

Как усмирить народ?

И вот тут совет правления Северной Кореи делает хитрейший, уму непостижимый ход.

Они пускают по всей Корее слух, что в мавзолее тело Ким Ир Сена шевельнулось. То есть, покойник дернулся, ожил.

Пхеньян был в шоке.

Толпы людей бросились бежать к мавзолею поглядеть на зомби, они окружили мавзолей, с напряжением ждали новостей.

А там все заранее двигалось, бурлило по программе.

В полутемном мавзолее светились факелы, горели большие свечи. Двери плотно закрыты, лишь на миг приоткрывались и тут же запирались.

Мумию уже как пару дней окружили врачи в белых халатах, врачей было много, очень много. Они теснились, шушукались, качали головой.

Заведомо подготовленных людей тоже было предостаточно.

Они смахивали слезы с ресниц, замерли, скрещивая руки как бы в мольбе.

Их тени отражались на стенах помещения.

А в центре, прямо у изголовья забальзамированного тела, склонил голову Ким Чен Ир, сын покойника, он долго в такой позе простоял.

Сценарий сработал на все сто.

Периодически двери мавзолея отворялись, и люди выбегая оттуда падали ниц, уползали по пластунски прочь. Иные при выходе брали горсть земли, клали ее в рот.

Потом из мавзолея выбежала группа людей с криками: Ким Ир Сен жив, он жив! О Солнце мое! Он жив! Он жив, он прекрасен! Он не умер! Он словно ангел!

На следующий день все газеты пестрили информацией, что великий вождь, отец корейцев Ким Ир Сен очнулся, вернулся с того света на пару часов, в новом виде, в иной форме, он хотел перевоплотится, но потом – де, передумал, передал особую инструкцию своему наследнику и сыну, нынешнему правителю Ким Чен Иру, шепнул ему кое – что на ухо и уснул навеки веков.

Боже, что творилось в Корее! Целых три дня корейский народ гулял, никто не спал. Все пили вино, пели звонкие песни, лихо и бойко танцевали, шутили, смеялись, целовались, обнимались.