Призраки заброшенного мотеля

От автора: Место, описанное в данном романе, существует на самом деле. Но все события и люди являются плодом воображения автора. 1. ПРОКЛЯТИЕ ШАМАНА Много веков тому назад... Мыс нарушал береговую линию, складывая из скалистых пород, поросших лесом, рисунок, напоминающий медвежью морду. Редкие местные жители так его и называли: Медвежий Нос. И старались обходить стороной. Хвойный лес, растущий на неприветливом сером граните, служил пристанищем Старого Шамана. А шамана боялись все: и стар, и млад. Даже рослые и плечистые рыбаки, смеющиеся в лицо Озёрному Богу, отводили глаза, чтобы не встретиться с тяжёлым взглядом. Говорили, что Шаман пришёл с севера. Из тех странных краёв, где подолгу царит ночь и северные боги в это время пишут загадочные послания разноцветными яркими всполохами в глубоком иссиня-чёрном небе. Звёзды на нём выстраиваются бесчисленными серебряными рядами. А потом наступает долгий день — солнце забывает дорогу к месту своего отдыха и неустанно бродит вдоль линии горизонта в его поисках. Еды в тех краях мало и добывать её трудно. Даже если ты всемогущий Шаман. Когда он пришёл — никто не знает. Не заметили ни рыбаки, ни лесные следопыты. Потом стали приносить вести семьям: над Медвежьим Носом дым вечерами поднимается, не иначе поселился кто? Добрый сосед или такой, к кому лучше не соваться, в друзья не напрашиваться? Стали присматриваться, да прислушиваться... Дочери рыбака Сяркки, что каждый год за лесной малиной ходили на опушку леса у самого Медвежьего Носа, из любопытства детского подобрались совсем близко к большой поляне у озера — там и увидели и костёр, от которого дым поднимался и того, кто этот костёр разжигал. Высокий старик в штанах и мягкой обуви из оленьей шкуры скинул с плеч пошитую из волчьих шкур накидку, под которой обнаружилась длинная серая рубаха. На длинной шее висели в несколько рядов диковинные амулеты на шнурках из звериных жил. Длинные седые волосы поддерживал плетёный из кожи ремешок. Из-под косматых бровей зыркнул старик в сторону девчоночьего пристанища — они и приросли к земле от страха. Глаза огромные — цвета болотной зелени. И лицо расписано белыми, красными и чёрными зигзагами. Поднял старик с земли огромный бубен. На шкуре, обтягивающей почти идеальный деревянный круг, дочки рыбака Сяркки успели разглядеть непонятные коричневые рисунки. Обтянутая кожей деревянная колотушка ударила в бубен, он застонал, загудел, заохал, а старик принялся ритмично приплясывать вокруг разведённого им огня, повторяя ногами ритм, отбиваемый им. Не отводя взгляда, смотрел он на огонь. Ритм ударов ускорялся. Скоро к звуку бубна добавился и голос самого шамана — казалось, он опускается до самых глубоких впадин озёрного дна, выныривает из воды огромной рыбой и, раскинув крылья, подобно морскому орлу, взмывает над лесом. Как заворожённые слушали девочки звуки камлания, очнулись лишь когда старик опустил бубен и, подняв голову, вновь зыркнул в их сторону. Только после этого смогли они отползти из своего убежища и, забыв про ягоды, стремглав бросились домой. Настойчивые расспросы матери о причине возвращения с пустыми кузовками в итоге привели к рёву в четыре ручья — ревели обе девчонки разом, взахлёб, без возможности вымолвить хотя бы слово. К вечеру вернулся с рыбалки отец и вновь начались расспросы: с чего вдруг такие слёзы? Не причинил ли кто лиха малолеткам? Рассказали девчонки об увиденном и сжались в два комочка, казалось, даже в росте уменьшились. Боялись, что отец вовсе запретит выходить со двора. Но Сяркки лишь провёл рукой по заплетённой в косу длинной бороде, да свёл к переносице густые брови пшеничного цвета. Дочерей поочерёдно погладил по волосам загрубевшей ладонью и подтолкнул к матери: - Идите, помогите матери ужин готовить! Сам посидел ещё немного, в задумчивости оглаживая бороду, и скрипнул входной дверью: - Дойду до соседа, - жена молча кивнула, ни на миг не отвлекаясь от бесконечных женских хлопот. От дома к дому полетела юрким неприметным воробьём: на Медвежьем Носу поселился Шаман! Детям запретили ходить в прилежащие леса, женщинам велели быть осторожнее, мужчины перестали рыбачить и охотиться поблизости от мыса. Округа замерла. Напряжение звенело в воздухе, как натянутая тетива. От пришельца почему-то никто ничего хорошего не ждал, хотя он никому ничего плохого ещё не сделал. Шаман вышел к людям сам, во время осенней мены. Прежде её проводили как раз на той поляне, где он теперь жёг свои костры и ритмично стучал в бубен. От этих звуков даже домашние собаки жалобно скулили и жались ближе к людям. Теперь осенний народный сбор перенесли на следующий мыс. Ранним утром подвозили к месту мены связки шкур, сушёную и свежую рыбу, вяленое, подкопчёное и свежее мясо, грибы и ягоды, туески с лесным мёдом...Огромная, утоптанная сотнями ног поляна наполнялась голосами, смехом, руганью, хвалебными речами и хитрыми отговорками. А потом вдруг разом все голоса стихли. Сяркки выглянул из своего закутка, вокруг которого витал аромат коптившейся на открытом огне рыбы. В центре поляны стоял Шаман. Такой, каким его и описывали его дочери: огромного роста, в плаще из волчьих шкур, с разрисованным лицом и длинным посохом, покрытым таинственными знаками. Шаман поднял руки, показывая, что пришёл с миром. И заговорил на местном наречье с едва заметным акцентом да вкраплениями слов, пришедших оттуда, из странной и пугающей Северной страны. - Добра и сытости местному люду! Вижу, что избегаете места, где я живу. Зря. С миром пришёл я в ваши края, с добром жить с вами рядом намерен. Болезни и раны лечить умею. Как у людей, так и у животных. Если доверитесь мне, да поможете закрома домашние заполнить, на любую помощь смело можете рассчитывать. Люди начали переглядываться, перешёптываться. Потом потихоньку потянулись к старику, складывая к его ногам подношения — кто чем богат. Взял он столько, сколько смог унести в мешке из грубого холста. Взвалил тот мешок на плечо неожиданно легко — некоторым молодым на зависть. И пошагал прочь размеренной тяжёлой поступью. Постепенно вернулись люди на Медвежий Нос: приходили с хворобами и за советом, приносили еду и собирали поблизости сухостой да лесные дары. К тому, что Шаман живёт среди местных лесов, как-то очень быстро привыкли. Но всё равно побаивались его, прятали глаза, завидев высокую фигуру в мохнатой накидке или вовсе старались избежать встречи, сворачивая на обходную тропу. Кое-кто всё же стал близок Старому Шаману. Настолько, что попал к нему в ученики. Среди таких избранных оказалась и младшая дочь рыбака Сяркки - Хилла. Как ни отговаривали её отец с матерью, а девчонка, словно зачарованная, каждый день уходила по тропинке в лес и возвращалась поздно вечером: молчаливая, загадочная, не по возрасту сноровистая и мудрая. Отец с трудом скрывал недовольство обучением Хиллы у Старого Шамана, но когда она сотворила из обыденных составляющих действенную мазь, за два дня залечившую отцовский глубокий нарыв, а потом заговорила грыжу младшему братишке — отступился. - Не нужно будет к самому Шаману на поклон идти, если дома своя кудесница имеется, - обронил он в разговоре с женой. На том и порешили. И не заметил зоркий родительский глаз, насколько ревниво отнеслась к выбору Старого Шамана старшая дочь — голубоглазая красавица Сини. Через эту ревность и случилась первая большая беда на мысе Медвежий Нос. Несколько лет мирного сосуществования по соседству с Шаманом сменились тревожным периодом: всё чаще стали пропадать с окрестных хуторов дети. Некоторых находили потом в лесу — совершенно обескровленными. Но бОльшая часть пропала бесследно. Поползли-побежали недобрые шепотки: не иначе как шаманова работа? А тут ещё Туоми, жених Сини, пустил слух, что заметил на кустах рядом с найденными детьми клочья волчьей шерсти. Но на детских телах следов волчьих зубов не было! Кто из живущих в округе носит плащ из волчьей шерсти? Старый Шаман! Не иначе как сам полнолунными ночами в зверя превращается и ворует детей, умерщвляя их потом, чтобы не выдали?! И никто не подумал о том, что плохо вяжутся концы истории друг с другом. Видимо, подспудно так и не привыкли жители местных краёв к гостю из непонятных краёв. Гостю непонятному, опасному. Пыталась Хилла вразумить родителей и приходящих к рыбаку Сяркки соседей: - Ничего плохого вам до сих пор Шаман не сделал! Зря напраслину на него наводите! - Он, может, наблюдал за нами да время выжидал, когда перестанем за ним следить и успокоимся — тут-то и начал поганые дела свои творить! - Да зачем это ему? Нравится ему это место, не хочет уходить отсюда. И если бы это он детей воровал, я бы уж точно об этом знала! - Это почему же? - зорко взглянул на дочь Сяркки и Хилла смутилась, щёки сделались, как начавший наливаться соком брусничный бок. - Потому что доверяет он мне. Любимая ученица я. Всем со мной делится. И на глазах он у нас практически постоянно. - Но ночью-то может творить всё, что хочет! - не унимался отец. Ещё сильнее покраснела Хилла, опустила глаза и ничего больше не сказала. Боялась, что вместо того, чтобы отвести беду от Шамана, оказавшегося не таким уж и старым и которого полюбила она всем сердцем, всей душой, ещё больше беды наделает своим признанием. Убегала она ночами из дома. Возвращалась перед рассветом. А ночи проводила в жарких объятьях Шамана, доверявшего ей настолько, что назвал своё имя — Ахма. В честь быстрой охотницы росомахи. Но нравом её возлюбленный на жестокую росомаху вовсе не походил, и детей губить ни в коем случае не стал бы!!! Промолчала Хилла. Шагнула за порог и прислушивалась к словам оставшихся в комнате. Когда поняла, что грозит Ахме, понеслась на мыс со всех ног. «Сжечь Шамана!» - понеслось от хутора к хутору, от дома к дому… - Сжечь Шамана! - заорала, завизжала, заблажила толпа мужчин и женщин, серо-чёрным клубящимся облаком катившаяся к мысу Медвежий Нос. Шаман прятаться не стал. Стоял и ждал их на поляне, где обычно плясал свои ритуальные танцы. Рядом с ним, плечом к плечу стояла Хилла — растрепавшиеся светлые волосы гладил ветер, в глазах — твёрдая решимость. - Иди к отцу, Хилла! Злость людская на меня направлена, не хочу, чтобы и тебя она задела! - Не гони меня. Всё равно не уйду. Что бы судьба тебе ни уготовила — разделю с тобой эту участь. - Не губи себя понапрасну! - Поздно. Я уже всё решила. Выкатились на поляну народные мстители. Окружили кольцом Шамана и Хиллу. - Хилла, а ну иди сюда! - рявкнул стоявший в передовых рядах Сяркки. Но дочь лишь покачала головой. Да так, что Сяркки сразу понял: пропала дочь, превратилась в шаманское отродье! - Ну что ж, сама ты свою судьбу выбрала… - ровным голосом произнёс отец, сердце которого горело и ныло от жалости. А толпа продолжала бесноваться: - Жечь их! Жечь обоих! Вырос на месте ритуальных костров последний в жизни Шамана костёр — смертельный. Притащили мужики из леса ствол старой сосны, привязали к нему Ахму и Хиллу, обложили сухим кустарником, да подожгли. Огонь никак не хотел разгораться, но потом всё же пополз вверх по сухим ветвям, стал лизать ноги шамана и его возлюбленной. Переплели они пальцы своих рук и терпели жар и боль, сколько могли. Первой закричала Хилла: пронзительно, страшно… Народ онемел, замер на месте. - Что ж вы за люди такие, - спросил сквозь языки пламени Шаман, на лице которого вздувались от жара огромные волдыри, - неужели никто не прекратит её страдания? Туоми, ухмыляясь, вскинул лук. Зазвенела тетива, натянувшись. И послала стрелу прямо в сердце Хиллы. Оборвался её крик. Раздались в толпе вскрики и всхлипывания женщин. Мать Хиллы повалилась к ногам мужа, старшая дочь взялась её поднимать, увела из первого ряда. - Ну вот, так-то лучше, - прошептал Ахма себе под нос. Потом поднял голову, напрягся и крикнул изо всех сил — казалось, голос его лился с неба, заполнял собой всё пространство над лесом и озером. - Слушайте и запоминайте! Не видать счастья на Медвежьем Носу ни вам, ни вашим детям, ни тем, кто придёт в этот мир через много лет после того, как вы решили загубить невинные души! Ни в лесу, ни на озере, ни в воде, ни на берегу не бывать отныне временам счастливым и спокойным! Будьте вы прокляты!!! Взвился очередной огненный язык, опалил лицо Шамана, исказил его мукой немыслимой. В последний момент вылетели из высоко поднимавшегося пламени два голубя — сизо-серый и белоснежный — и кругами поднялись вслед за дымом, тянущимся к белоснежным облакам, окрашивая их в тёмно-серый цвет. Костёр догорал и в душах собравшихся на поляне людей всё сильнее ворочался страх: что они натворили? Что теперь с ними будет? Не простой человек проклятье в сердцах произнёс — Шаман, удостоившийся любой смерти. Разбредались молча. Не глядя друг на друга. Через неделю Туоми, выпив с друзьями больше меры, проговорился, что детей воровал и убивал он. Сини подговорила. Не смогла простить сестре близость к Шаману. А может, чувствовала, что та не просто любимой ученицей для него стала, Любимой Женщиной. Узнав правду, люди ужаснулись. Получается, и правда, невинные души погубили? И что с того, что не ушли от наказания ни Сини, ни Туоми? Проклятье Медвежьего Носа осталось жить в веках.