Я ощутила, как напряжение в воздухе стало почти осязаемым, а в ушах неумолимо стучала кровь. Вокруг нас витал запах пыли и дыма, смешанный с отдаленными приглушенными голосами. Несмотря на страх, я собрала последние остатки мужества, чтобы встретить его взгляд.
На грани истерики вдруг показалось, что я расплачиваюсь за вину, за которую по справедливости должны отвечать мой отец или братья. Цепляясь за ткань его кандуры, я неуверенно устояла на дрожащих ногах и едва не упала на его грудь.
– Так называют дур, – прохрипела я, убежденная, что длительное молчание приведет к беспощадному возмездию со стороны свирепого Рамиля. – И ... так никто не называет меня.
– А ты кто такая, черт побери? – спросил он с яростью.
– Я никто! – выпалила горячо, надеясь убедить его в том, что Киф ошибся, и, возможно, меня освободят, если поверят, что я не дочь Никонова, а всего лишь страховой агент. – Он (я кивнула в сторону Кифа) украл икону. Мне причитается семь процентов от украденной вещи! Это все ложь! Все, что он говорит, – ложь.
– Правда? – обратился Рамиль к Кифу.
– Да! – крикнула я.
– Нет, – спокойно ответил Киф.
Сжав кулаки, Рамиль аль-Хаким на мгновение закрыл глаза, устало прорычав:
– После сегодняшнего столкновения у меня нет ни сил, ни терпения. А теперь еще и ты!
Он повернул свое осунувшееся лицо с зловещими, почти безумными глазами ко мне:
– Если ты еще надеешься прожить хоть час, – произнес он, безошибочно догадавшись, что я скорее умру, чем перестану сопротивляться, – ты сейчас скажешь мне правду. – Его острый взгляд впился в мои распахнутые от ужаса глаза, буквально парализуя. – Ты дочь Константина Никонова или нет? Да падет на тебя гнев твоего Бога, если ты соврешь!
Я перевела дыхание, попробовала заговорить, но не могла вымолвить ни слова дрожащими губами. Чувствуя полное поражение, обреченно склонила голову и просто кивнула.
Удовлетворенный, Рамиль бросил убийственный взгляд на окружающих, затем отвернулся от меня и отдал короткий приказ Кифу:
– Свяжи ее и отведи в комнаты. Поставь кого-нибудь на страже, чтобы уберечь от мужчин. Она нужна мне живой, хотя бы до завтра. Посмотрим, что ты скажешь на допросе.
Когда Киф приблизился ко мне с веревками в руках, я почувствовала, как сердце забилось быстрее, и попыталась встретить его взгляд.
– Пожалуйста, не связывайте, – произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, но в нем всё равно проскальзывали нотки отчаяния. – Я не сделала ничего плохого. Вы же понимаете, я действительно ни в чем не виновата!
Киф на мгновение замер, его глаза встретились с моими. Во взгляде мелькнуло что-то, возможно, сомнение или сострадание, но он тут же отвернулся, как будто пряча.
– Это не в моих силах, – ответил глухо, продолжая связывать мои руки. – Рамиль дал приказ, и я должен его выполнить.
– Но вы же видите, что я не представляю угрозы, – продолжала я, ощущая, как веревки впиваются в кожу. – Пожалуйста.
Киф тяжело вздохнул, избегая смотреть в глаза. В его движениях не было излишней жестокости, но и надежды на освобождение он не давал.
– Я не могу, – повторил он. – Рамиль решит, что с тобой делать. До тех пор ты останешься здесь.
В его голосе слышалась усталость, и я поняла, что переубедить его невозможно. Осталась только беспокойная ночь, полная ожидания и страха перед завтрашним днем.
Все сказанное эхом отдавались в моем смятенном сознании. Я лежала связанная на соломенной кровати, заваленной каким-то тряпьем, и смотрела в окно, где без стекла мерцали звезды. Сон не шел.
«Что же он задумал?» – отчаянно думала я, судорожно ерзая на месте, пытаясь хоть как-то освободиться от пут. Ужас все еще сковывал меня, но усталость начинала брать верх. Какие пытки он может применить, чтобы добиться ответов, которых у меня попросту нет? Я была уверена, что завтра станет последним днем моей жизни. Я же ничего не знаю. А когда он это поймет, несомненно, убьет меня. Разумом я всё понимала, но сердце отказывалось верить в неизбежное, бешено колотясь в груди.
Бесконечно я обводила комнату взглядом. Здесь стоял слабый запах сырости и соломы. Где-то вдалеке слышался гул ночных насекомых, усиливая чувство отчужденности и незащищенности. Холод пробирался под ткань одежды, заставляя дрожать. Я сжалась в комок, обхватив себя руками, пытаясь хоть немного согреться и справиться с бешенным страхом. Несмотря на все, я продолжала цепляться за надежду, что утро принесет хоть какой-то шанс на спасение.