House of four elements

Глава 1

Осторожно переступаю с ноги на ногу, пытаясь проскользнуть мимо кухни, откуда доносится запах свежезаваренного кофе и звон посуды.

Ещё пару шагов и я доберусь до входной двери.

Проскочив незаметно, с облегчением выдыхаю и наклоняюсь за кедами.

— Марни, ты не выйдешь из дома, пока не позавтракаешь!

Прикрыв веки, издаю смешок.

Моя тётя Пэни старше меня всего на четырнадцать лет, но иногда у меня складывается такое ощущение, что я живу с бабушкой.

— Я не голодна, — облокотившись плечом на косяк, застываю в проёме кухни. — И как ты поняла, что я проскочила мимо?

— Ты топаешь как слон, — поправив фартук, она ставит на стол тарелку с овсяной кашей, посыпанной орехами и свежими ягодами. — Сначала позавтракаешь, а потом пойдёшь.

— Но, Пэни, я могу купить сэндвич по пути...

— А заодно заработать гастрит. Завтрак, быстро!

Сейчас она пытается казаться строгой, но из этой затеи никогда не выходит ничего путного. Наверное, Пэни самый добрый человек из всех, кого я знаю.

— Я думала, что в честь Дня рождения, ты не будешь заставлять меня есть насильно.

Бросив рюкзак на пол, опускаюсь на стул и берусь за ложку, собирая орехи и ягоды.

— Он только завтра, так что не думай шантажировать меня праздником, — налив в кружку чёрный кофе, она облокачивается бедром на стойку и устремляет взгляд в телевизор, где идут утренние новости. — Кстати, куда ты собралась в такую рань?

— Сегодня же суббота, хочу съездить к папе, — тянусь за апельсиновым соком и стараюсь не замечать, как Пэни с грустью опускает голову вниз. — Купила ему новые мелки, думаю, что они ему понравятся. Хочешь составить компанию?

— Может, в другой раз.

Пэни не навещает папу уже несколько лет. Я понимаю, что ей сложно видеть, как её старший брат, некогда полный жизни, превратился в растение, от него осталась лишь оболочка.

Помню, как во время одного из наших визитов Пэни просто сломалась.

Схватив папу за воротник белоснежной футболки, она попыталась привести его в себя, кричала сквозь слёзы, а потом перешла на шёпот:

«Посмотри на меня, Дерек», — она повторила эту фразу, кажется, сотню раз, пока сотрудники медицинского центра для душевнобольных не оттащили её от папы.

А он тем временем, только шевелил губами и продолжал смотреть вниз на листки бумаги, на которых он без остановки рисовал что-то понятное только одному ему.

— Эм, — прочистив горло, Пэни отворачивается, пытаясь скрыть от меня застывшие в глазах слёзы, и принимается за мытьё посуды, — надеюсь, что хотя бы сегодня ты вернёшься до наступления комендантского часа.

— Ну, — обернувшись, замечаю в коридоре нашего пса Зевса и подзываю его жестом к себе, чтобы скормить ему кашу, — вообще-то я рассчитывала на продление комендантского часа сегодня, потому что мы с Честити и Финном собрались в клуб, выступает одна наша любимая группа и билет на их концерт — мой подарок.

— Но твой День рождения только завтра, вот завтра и продлим комендантский час.

— Завтра моя любимая группа уже не будет выступать.

Зевс лениво поднимается с пола, а затем передвигает своими рыжими лапами, подбираясь ближе ко мне. Он идёт слишком медленно, возможно, потому, что у него слишком короткие лапы. Пэни решила завести вельш корги, только потому что их обожает королева Англии, а Пэни обожает всё, что связано с Англией и её королевой.

На нашей кухне висят полотенца с британским флагом, всегда найдется несколько пакетиков «Эрл грея», который нужно обязательно разбавить молоком, а еще Пэни буквально сошла с ума от счастья, когда узнала о том, что принц Гарри женится на Меган Маркл, и теперь на стене нашей гостиной висит огромная тарелка с изображением Меган и Гарри, прямо рядом с тарелкой, где запечатлены принц Уильям и Кейт Миддлтон в день их свадьбы.

Если Пэни когда-нибудь исполнит свою мечту и доберётся до Англии, боюсь, что она не сможет уехать, не забрав с собой, как минимум, Тауэрский мост.

— И к тому же, — добавляю я и, поглядывая на спину Пэни, опускаю тарелку с кашей на пол, — если я не приду на концерт, то как их басист влюбится в меня?

— О Господи, только не говори, что это тот жуткий парень, который изображён на твоей кружке.

— Это именно он, а ещё он тот самый жуткий парень с плаката на стене.

— У него же татуировки на лице!

— Кевин замажет их на нашу свадьбу, чтобы не пугать тебя. Так что, отпустишь?

Принюхавшись к овсянке, Зевс демонстративно фыркает, а затем разворачивается, чтобы вернуться в коридор в ожидании прогулки.

— Зевс! — шепчу я. — Вернись, толстый привереда!

— Неужели я настолько плохо готовлю? — спрашивает Пэни, и мне приходится выглянуть из-за стола.

Скрестив руки на груди, моя опекунша покачивает головой, а затем демонстрирует ямочки на щеках.

— Я просто не хочу кашу, Пэнс, — широко улыбнувшись, пытаюсь завоевать очки симпатии, — я хочу замуж за Кевина.

— Ладно, придёшь домой в одиннадцать.

— В двенадцать, и я не расскажу Томми о том, что ты крашеная блондинка.

— В половину двенадцатого, и я не крашеная!

До сих пор не могу поверить в то, что Томми, бойфренд Пэни, не знает о том, что она крашеная, и это может подтвердить любой, у кого есть глаза, потому что тёмные корни на голове Пэнс уже отросли на три добрых сантиметра, но, кажется, Томми не из догадливых, потому что он продолжает рассказывать о том, как предпочитает, чтобы в девушке всё было только естественным вплоть до цвета волос, потому что он никогда не сможет быть с кем-то ненатуральным.

А может, всё потому, что Томми — австралиец, Честити говорит, что все австралийцы долбанутые, хотя не знаю, с чего она это взяла, потому что у неё нет ни одного знакомого австралийца.

— Ты лучшая, — улыбнувшись, подбегаю к Пэни и, обняв, пытаюсь поцеловать её в щёку, на что она со смехом отмахивается.

Сдавшись, она позволяет поцеловать себя, а затем крепко обнимает. От неё как всегда пахнет лавандовым мылом и свежим кофе, и этот запах кажется мне самым родным на свете. А вечером от Пэни будет пахнуть вином и пиццей, потому что она будет, как обычно, сидеть за компьютером и, попивая вино, составлять тест «Какой парень тебе нужен?», и дописывать пару коротких статей для женского журнала, которые не успела напечатать за рабочую неделю.

— Погоди, — окликает меня она, когда я уже направляюсь в сторону выхода, а заодно корчу гримасу Зевсу, который чувствует себя слишком крутым для какой-то овсянки, — думала отдать тебе это завтра, но...

Она стремительно скрывается в своей спальне, а я делаю вид, что не трепещу от восторга в предвкушении подарка.

Вообще-то, дарить подарки раньше праздника — наша традиция. Рождество, Дни рождения — у нас просто не хватает терпения, поэтому мы всё дарим на день раньше.

— На самом деле я должна была отдать тебе его намного раньше, — доносится голос тёти из спальни, — но всё никак не могла набраться смелости.

— Вау, Пэнс, — сцепив ладони в замок, наклоняюсь вперёд, чтобы подсмотреть в проём раскрытой двери, но мне ничего не видно, лишь слышно, как выдвигается ящик старого комода, — неужели ты подаришь мне мой первый вибратор? Пожалуйста, скажи, что он сиреневого цвета и с блёстками!

— Марни! — возмущённо отрезает тётя, а затем я слышу тихий смешок.

— В ноябрьском выпуске «Лучшей подруги» я прочитала твою статью о том, что у каждой девушки должен быть ф***********р и, как минимум, один комплект нижнего белья, который стоит ровно месячную зарплату.

— Ещё одно слово, и твой комендантский час урежется до девяти вечера.

— Молчу!

Пэни воспитывала меня практически с самого рождения. Она заменила мне родителей, но при этом... В общем, это всё равно, что тебя воспитывает старшая сестра.

Первые месячные, первый лифчик, первая и до сих пор безответная любовь — Пэни всегда была рядом и окружала меня любовью и заботой.

Однажды, когда мне было не больше десяти лет, я назвала её «мамой», она тогда так сильно расплакалась, я подумала, что очень расстроила её этим, и решила больше никогда так не называть, чтобы больше не заставлять плакать. Но недавно Пэнс призналась, что тогда она расплакалась только оттого, что была сильно растрогана.

Мамы не стало, когда мне было четыре года. Её сердце просто внезапно остановилось, перестало работать.

После её смерти у отца начали сдавать нервы, потом последовала паранойя и необоснованный страх, после врачи поставили диагноз — шизофрения, которая сейчас находится в стадии — деградация.

Папа просто морально выгорел.

У меня практически нет воспоминаний о маме, лишь короткие кусочки, похожие на смазанные кадры диафильма. Но при этом я очень сильно скучаю по ней.

Так странно скучать по кому-то, кого ты даже не помнишь, но, клянусь, что это чувство любви настоящее и очень крепкое.

— Вот, — Пэни показывается из-за двери, протягивая мне маленький бархатный мешочек чёрного цвета.

Широко улыбнувшись, беру подарок и аккуратно тяну за тёмный шнурок, чтобы развязать. Открыв его, переворачиваю, и на раскрытую ладонь выпадает кулон на тонкой золотистой цепочке.

Золотой ободок кулона образует полый круг, внутри которого находится квадрат, а на каждом из углов по маленькому камешку: синий, чёрный, красный и... А четвёртого камешка нет — вместо него пустая выемка.

Может, Пэни купила подарок на блошином рынке (на который мы, кстати, просто обожаем ходить, покупая идиотские ненужные вещи для дома).

— Эм, — вновь выдаю широкую улыбку, — спасибо, Пэнс, он очень красивый.

— Ты ведь не думаешь, что я купила тебе этот кулон на блошином рынке?

— Только не говори, что украла его.

— Нет, — усмехнувшись, она качает головой. — Этот кулон принадлежал твоей маме, Марни. Я хотела сходить к ювелиру, чтобы вставить недостающий камень, но потом подумала о том, что ты хотела бы получить его именно таким, каким он и был. Я подумала, что будет классно, если ты выберешь камень сама...

Я почти не слышу, что говорит Пэнс, рассматривая украшение, которое когда-то носила мама.

Всё внутри дрожит от волнения, словно у меня внутри колокольня и кто-то отчаянно тянет за нити, раскачивая колокола в разные стороны, превращая меня в сентиментальную дурочку.

Сморгнув слёзы, шагаю к Пэни и крепко обнимаю её.

— Спасибо, — шепчу я, крепко зажмуриваясь, — это самый лучший подарок на свете.

— А ещё я купила тебе годовую подписку на «Нетфликс».

— Пэни, ты самая лучшая в мире! Это даже лучше, чем вибратор!

— Всё, исчезни, малолетняя извращенка.

— Мне почти восемнадцать.

— Уйди.

***

Припарковав старенький седан напротив клиники, я делаю всё как обычно — даю себе пару минут на то, чтобы отогнать грустные мысли.

Каждую субботу я приезжаю сюда, чтобы навестить папу, и хоть я уже давно свыклась с мыслью о том, что мы с отцом вряд ли когда-нибудь сможем сесть перед камином и поговорить о жизни, каждый раз, когда я вижу его погасший взгляд, во мне ломается частичка чего-то важного.

Подхватив рюкзак за лямки, хватаю его с пассажирского сиденья и выхожу из машины.

Помню, как Финн и Честити впервые поехали вместе со мной в клинику, тогда им казалось, что я привезу их в полузаброшенную психушку из фильма ужасов, а на деле их встретило светлое трёхэтажное здание с белоснежными клумбами, из которых торчат пёстрые цветы, а газон настолько зелёный, что во всём Аннаполисе не найдётся места зеленее, чем это.

Бреду по светлому коридору следом за миссис Дэнверс, её униформа, как обычно, идеально выглажена, а подошва рабочей обуви совершенно бесшумно соприкасается с прорезиненным полом.

Тишину разрезает лишь бряканье замочков о молнию моего рюкзака и приглушённое гудение одной из прямоугольных люминесцентных ламп, которые выстроились на потолке в длинный ряд, словно люди в очереди.

Я могу с закрытыми глазами пройти по этому коридору: двадцать семь ламп вдоль этой части коридора, потом повернуть налево, ещё двенадцать ламп, направо — снова двенадцать, а за пятой белоснежной дверью слева будет палата моего отца, но сейчас мы снова сворачиваем, а значит — направляемся в комнату отдыха.

— Я предлагала ему выбраться в сад, — тихо говорит миссис Дэнверс, когда мы останавливаемся у двустворчатых белых дверей со стеклянными выемками, — но он отказывается. Кажется, ему лучше здесь.

— Думаю, что папе не нравится солнечная погода, он любит выходить в сад, когда на улице пасмурно.

Сжав лямку рюкзака, поднимаю взгляд и встречаю тёплую улыбку миссис Дэнверс.

Убранные в хвост рыжие волосы с проседью на висках, в уголках серых глаз легли морщины, а цвет лица после ночной смены отдаёт чуть зеленоватым оттенком, словно в роду миссис Дэнверс случайно затерялась ДНК Халка.

Женщина добродушно кивает мне, прощаясь, а я захожу в светлую комнату с широкими квадратными окнами.

Под ногами пружинит ковролин, на котором изображены мультяшные поезда и просёлочные дороги, это покрытие всегда казалось мне дурацким, таким, будто его везли в детский сад и случайно оставили здесь.

Вдоль длинной белой стены стоят столы, за которыми пациенты собирают пазлы, лепят, складывают оригами или просто сидят, уставившись в одну точку или в телевизор, висящий чуть ли не под самым потолком.

— Привет, Шьямал, — здороваюсь я с медбратом, что стоит у стенки, наблюдая за пациентами и порядком.

Шьямал родом из Индии, и помимо работы в клинике он подрабатывает ещё на двух должностях, чтобы прокормить своих четырёх детей, которые живут в Бадами. Я не знаю, что это за город, поэтому в моей голове лишь представляется картинка из фильма «Миллионер из трущоб», кстати, это любимый фильм Шьямала.

Он говорит, что этот фильм и гель для волос с запахом лотоса нравятся ему в Америке больше всего.

— Привет, Марни, — говорит он с акцентом, взмахивая огромной смуглой ладонью, а затем обнажает белоснежные зубы. — Ну, как там Пэни, отпустила тебя на концерт?

— Да, я почти не прибегала к шантажу.

— Передай ей, что её прошлая статья о пользе бескалорийной колы была хороша, мы всей сменой читали.

— Обязательно передам, — улыбнувшись, киваю. — И тебе не нужна бескалорийная кола, ты же знаешь.

Издав смешок, Шьямал хлопает себя ладонью по выпирающему животу, спрятанному под накрахмаленным поло белого цвета.

Показав мужчине большой палец, я одобрительно киваю и направляюсь к столу у широкого окна.

Папа сидит, опустив голову вниз и, как обычно, рисует на белоснежном альбомном листе.

Тёмно-русые волосы слегка растрёпаны, словно он только что проводил по ним пальцами, а пересохшие губы шевелятся в бессвязном шёпоте.

В напряжённых длинных бледноватых пальцах спрятан восковой мелок чёрного цвета, огромная ладонь ходит над листом бумаги в хаотичных круговых движениях, и в этом действии есть что-то механическое, неживое и даже жуткое.

Осторожно отодвинув пластиковый стул, сажусь напротив.

— Привет, пап, — улыбнувшись, складываю локти на стол, — миссис Дэнверс сказала, что ты не захотел выходить в сад, я думаю, что это из-за солнечной погоды, тебе она не нравится, я права?

Конечно же, ответа не последует, отец даже не поднимает взгляд, вместо слов я слышу лишь шуршание мелка по бумаге.

— Я тут принесла тебе кое-что, — достав из рюкзака упаковку мелков, опускаю её на стол, — смотри, тут много цветов, даже фиолетовый есть и коралловый, хотя Честити сказала, что это не коралловый, а цвет лосося.

Вряд ли папе вообще когда-либо понравится коралловый или фиолетовый, потому что он всегда использует только чёрный цвет.

На одном листе он рисует чёрный круг, а затем берёт второй и рисует дерево с корявыми ветками, из-за обилия чёрного цвета это дерево всегда выглядит так, будто недавно горело.

А затем рисунки повторяются, не помню, чтобы папа хоть раз нарисовал что-то другое.

— Пэни сегодня подарила мне кулон, который принадлежал маме, — подцепив пальцами цепочку, расстегиваю застёжку и опускаю кулон на поверхность стола.

Механические движения и шуршание мелка прекращаются, и от неожиданности я делаю глубокий вдох.

Несколько долгих секунд отец смотрит на этот кулон, а затем вновь принимается рисовать круги на бумаге.

Вздохнув, я возвращаю цепочку на шею, а затем рассказываю папе о планах на предстоящий День рождения, и о том, что Пэни подумывает перейти в отдел по астрологии, потому что ей надоело писать глупые женские статьи и составлять тесты.

— Знаешь, — говорю я, глядя на его растрёпанные волосы, — думаю, тебе снова пора подстричься, обещаю, что больше не буду делать этого сама.

Обычно папу стрижёт миссис Дэнверс, но в позапрошлый раз, я наконец-то уговорила её на то, чтобы она дала мне шанс, подстричь его самой. Зря она это сделала, потому что я обкромсала его так неровно, что Шьямал сказал, что здесь не поможет даже его любимый гель для волос с запахом лотоса, а миссис Дэнверс пришлось взяться за машинку, чтобы сравнять те, как она выразилась: «ужасные грядки на голове бедняги Дерека».

Протянув руку, осторожно провожу пальцами по жёстким тёмно-русым волосам, папа замирает, а затем поднимает взгляд.

Он смотрит на меня, но в то же время будто бы сквозь меня, каким-то тусклым и невидящим взглядом, так, словно меня здесь нет.

Бормоча себе что-то под нос, он вновь возвращается к рисунку.

— Как насчёт новостей? Вчера Янкиз играли с Атлетикс.

Заглянув в рюкзак, вытаскиваю утреннюю свежую газету. Сначала я читаю вслух спортивную сводку, затем новости политики, а в конце даже дохожу до гороскопа, читая рекомендации не только для наших знаков зодиака, но и для Честити, а потом Шьямал просит прочитать гороскоп дня на деву, потому что верит тому, что «говорят» ему звёзды.

Час пролетает незаметно, и, посмотрев на часы, я не решаюсь забрать газету обратно, потому что папа рисует новые круги уже на главной странице, прямо на лице Дональда Трампа, что вызывает у меня смешок.

— Мне пора идти, — поднявшись, задвигаю стул, — хочу сегодня заехать к маме, передам ей, что у тебя всё хорошо.

Вновь не получаю ответа, на что моё горло больно сжимается, словно его свело судорогой, и, наклонившись, оставляю поцелуй на чуть колючей от щетины щеке.

— Увидимся в следующую субботу, да?

Сжав в пальцах рюкзак, направляюсь в сторону выхода и ловлю на себе сочувствующий взгляд круглых, как две шоколадных медали, карих глаз Шьямала.

Поджав губы, посылаю ему улыбку и прощаюсь до следующей субботы.

Пока я бреду по фойе, в кармане куртки вибрирует телефон.

Честити: Надеюсь, что ты готова к сегодняшнему вечеру, Марни, потому что я точно готова и намереваюсь облапать каждого, кто играет в «Ночных убийцах»!

Финн: Ты же в курсе, что это общий чат, а ещё у тебя есть парень, Чес, просто хочу напомнить о своём бренном существовании.

Честити: Ой.

Честити: Прости, милый.

Издав смешок, покачиваю головой.

Раздвижные стеклянные двери раскрываются, и меня обдаёт приятным весенним ветром, переписка между голубками продолжается, но я предпочитаю не лезть, пока они ругаются.

Честити: Марнс, ну поддержи меня! Скажи ему, что нельзя ревновать к звёздам!

Финн: Эти ваши звёзды больше похожи на патлатых тёлок!

— Эй! — возмущённо говорю я, глядя в экран телефона.

Пока я печатаю гневный ответ, не видя ничего вокруг, то врезаюсь в кого-то со скоростью разозлившейся девушки, которой сказали, что её кумир похож на патлатую тёлку.

Телефон выскальзывает из пальцев, и сердце пропускает удар, потому что я уже могу себе представить, как Пэни ругается на меня за разбитый экран, но телефон падает медленно, словно в замедленной съёмке. Секунда, вторая, а он так и не соприкасается с землёй.

Это выглядит так, будто в моих полных паники пальцах есть магнит, который невидимыми нитями пытается удержать телефон, а всё потому, что когда тебе страшно, то всё кажется слишком медленным, а секунды превращаются в нечто бесконечное и тягучее, как растаявшая ириска.

В паре сантиметров от столкновения с асфальтом, чья-то рука успевает подхватить мой мобильник, спасая от удара.

Ловко. Даже слишком.

Спаситель выпрямляется, и, взглянув на него, я раскрываю губы, пытаясь подавить вздох полный восхищения.

Бог ты мой, этот парень выглядит так, словно какой-то бойз-бэнд устроил оргию с Эдвардом Калленом, а потом совместными усилиями родил этот гибрид красоты и безупречности!

Каштановые волосы лежат в идеальном беспорядке, длинная косая чёлка, как у солиста панк-рок группы, острые скулы, лёгкая щетина, а глаза (уверена, что они голубые, потому что это дополнит образ идеальности) спрятаны за тёмными солнечными очками в квадратной оправе.

На идеальном незнакомце надет свитшот светло-розового цвета, рукава закатаны, обнажая на руках татуировки, а ноги облачены в тёмные джинсы и чёрные высокие вансы.

Матерь Божья, я врезалась в диву!

Сын Эдварда Каллена и «Бэкстрит бойс» раскрывает красиво очерченные губы и говорит что-то, но я даже не уверена, что расслышала его, пока пялилась на него таким же лихорадочным взглядом, как Пэни на бургеры во время строгой диеты.

— Эм, — издав идиотский смешок, который больше похож на хрюканье, покачиваю головой, — прости, я совсем не видела, куда шла.

— Может, — парень приподнимает уголки губ, — заберёшь или мне оставить его себе?

Перевожу взгляд на руку, в которой он держит мой мобильник, о котором я совершенно забыла. Боже, наверное, даже если бы он украл мою честь, я бы вряд ли заметила.

Мои ладони совсем не вовремя вспотели от волнения, и мне до невозможности хочется вытереть руку о джинсы, если я вдруг случайно дотронусь до его пальцев.

— Д-да, спасибо, — улыбнувшись, аккуратно забираю телефон, чтобы не рассекретить потные ладошки.

— Ты летела с такой скоростью, — он пробегается пальцами по растрёпанным волосам. — Хорошо, что врезалась в меня, а не попала под машину.

Издаю нервный смешок, но на деле выходит очередное подобие хрюка.

Теперь это выглядит так, будто меня веселит сама мысль о том, что я могу умереть под колёсами автомобиля.

Ну вот, сейчас идеальный парень подумает, что я была в клинике не по гостевому пропуску, а тусовалась там в качестве пациента.

В стёклах тёмных очков вижу отражение своего глупого выражения лица, и мне очень хочется хоть как-то исправить эту ситуацию.

— Со мной такое уже было однажды, — небрежно отмахиваюсь. — Правда я тогда врезалась в велосипедиста, но пострадал больше он, нежели я. Мне повезло, что это был мой преподаватель по истории, поэтому он не сильно кричал. Он ехал прямо из «Таргета» с пакетом продуктов, в общем, по всей дороге валялись макароны, разбитые яйца и всё такое...

Как закрыть свой рот?!

Кто вообще говорит о разбитых яйцах в первую минуту знакомства?

— Если что, — пожимаю плечами, — то я имела в виду куриные яйца, разумеется.

Если бы сказанные вслух фразы, становились предметами, то моя — превратилась бы в айсберг, который потопил Титаник.

Поджав губы, парень медленно тянется пальцами к квадратным стёклам «Рэй-Бэн» и, приподняв их, открывает мне свои ярко-голубые (я так и знала!) глаза, которые обрамляют длинные ресницы.

Несколько долгих секунд эти голубые миндалевидные глаза ироничным взглядом изучают моё горящее от стыда лицо, а затем взгляд задерживается на кулоне, висящем на шее, но этим «осмотр» не заканчивается.

Перекатываясь с пятки на носок, мой новый знакомый сканирует меня с ног до головы, и чем дольше он делает это, тем грустнее становится выражение лица, словно я его будущая жена, которую увидели впервые и которой очень недовольны.

— Чёрт возьми, — едва слышно выдаёт парень, покачивая головой. — Ну почему именно я?

— Прости?

— Говорю: чертовски захватывающая история, — он приподнимает уголок губ. — Расскажешь заново?

Несмотря на саркастичную интонацию, не могу не заметить, что голос у него с приятной хрипотцой, словно парень только недавно поднялся с постели.

Но должна признаться, что этот тип нравится мне уже гораздо меньше, чем пару минут назад.

— Слушай, — прикрыв веки, поправляю лямку рюкзака, — я просто пыталась поддержать диалог, не обязательно язвить.

— Да, прости, ты права. Не стоило злить тебя, а то я сегодня как раз собирался в «Таргет», но теперь боюсь за свои яйца, — тихо усмехнувшись, он возвращает тёмные очки на глаза. — Куриные, разумеется.

Всё, теперь он мне не нравится, определённо не нравится.

— Ты, — прищурившись, складываю руки на груди, — главное, убедись, что они куриные, а не перепелиные. В общем, для начала определись с размером яиц.

Прикусив губу, парень молчит несколько секунд, а затем с его губ слетает мягкий смех, что вводит меня в ступор, потому что моей целью было разозлить его, а не веселить.

— Ладно, Купер, будь аккуратнее, хорошо? — сын «Бэкстрит бойс» далеко не слабо хлопает меня по плечу, будто я его братан. — И начни уже смотреть по сторонам.

Незнакомец обходит меня, направляясь в сторону клиники в своём зефирном свитшоте и выглядит при этом так идеально, словно посмотрел все выпуски «Топ-модели по-американски», чтобы знать, как смотреться беспроигрышно.

Обернувшись, провожаю парня взглядом, и только когда он скрывается за стеклянными дверями, до меня доходит, что он назвал меня по фамилии.

Нахмурив брови, смотрю на стеклянную дверь так, будто она даст мне ответы.

Телефон продолжает вибрировать от входящих сообщений, но сейчас мне уже абсолютно наплевать на то, кем там Финн считает «Ночных убийц».

Этот парень не работник клиники, потому что я знаю здесь каждого в лицо, он точно не из нашей школы, потому что переступи он её порог, то сразу оказался бы за популярным столом среди игроков футбольной команды и чирлидерш.

А вот я, кстати, в школе далеко не самая популярная личность, ну, знаете, на меня не равняется куча девчонок, а мой телефон никогда не ломится от сообщений с приглашением на вечеринки.

Я просто обычная ученица старшей школы Аннаполиса.

И я точно никогда не видела, а уж тем более не знаю этот зефир из семейства Калленов, потому что знакомство с таким парнем я бы точно запомнила.

— Откуда ты меня знаешь? — тихо выдыхаю я в пустоту. — Грёбаный маршмеллоу.