House of four elements

Глава 2

Солнце светит над кронами пышных зелёных деревьев, освещая серые надгробия и коротко стриженный жёсткий газон, похожий на огромную щётку для обуви.

Валери Элизабет Купер

Сжимая в пальцах стебель белого ириса, сажусь на колени перед светло-серым надгробием и опускаю рядом с ним цветок.

— Прости, что не прихожу так часто, как раньше, — провожу кончиками пальцев по холодному камню, — у меня нет достаточно хорошего оправдания.

В детстве я была здесь едва ли не каждый день.

Когда Пэни не разрешала мне есть много сладкого или смотреть фильмы ужасов, то я прибегала на кладбище, чтобы пожаловаться маме, мне казалось, что она услышит, как мне плохо, пожалеет и вернётся, чтобы отругать Пэни.

Дети — идиоты.

Позже, когда я набралась ума, то поняла, что оттуда — куда ушла мама — не возвращаются.

Теперь я прихожу на кладбище не чаще, чем раз в месяц, или когда появляются проблемы и сомнения и мне нужно просто выговориться.

Не знаю, насколько это эгоистично и некрасиво с моей стороны, но так и есть.

— Завтра мне уже будет восемнадцать, — тихо говорю я, глядя на выгравированное на камне имя. — Сегодня Пэни подарила мне кулон, она сказала, что он принадлежал тебе когда-то. Мне кажется, что это немного приблизило меня к тебе.

Подцепив пальцами цепочку, разглядываю кулон пару секунд, а затем выпускаю.

— Знаешь, у вас с папой примерно одинаковая реакция на этот подарок. Хотя бы один из вас мог бы быть и поразговорчивее.

Грустно усмехнувшись, покачиваю головой.

— Я попаду в ад за эти слова, — бормочу я себе под нос.

Наверное, кладбище — единственное место, где мне не нужно пытаться быть кем-то другим, и как бы грустно это не звучало, но я действительно могу здесь быть собой. Всё потому, что здесь нет того, кто будет смотреть с жалостью.

Мёртвые молча выслушают тебя, и ты можешь быть спокоен за свою тайну, потому что... Ну, вы сами понимаете, почему.

— Знаешь, мне стыдно признаваться тебе в этом, но недавно в мою голову закралась мысль о том, что я даже немного рада тому, что вы с папой не видите, какой я стала.

Усевшись по-турецки, пожимаю плечами.

— В смысле, — развожу ладони в стороны, — я — это просто я. В детстве мне казалось, что к этому возрасту я добьюсь хоть каких-то результатов, что восемнадцать лет — слишком много. Но на деле я просто сижу в социальных сетях или зависаю со своими друзьями. Может, стоило стать блогером, как Оливия Сандерс из нашей школы? Хотя на Ютьюбе она записана как «НеДоктор Лив-Лив».

НеДоктор Лив-Лив записывает видео о лобковых высыпаниях и способах борьбы с ними.

Знаю, что нехорошо смеяться над людьми за их спинами, но каждый раз, когда у меня плохое настроение, я включаю один из роликов НеДоктора Лив-Лив и смеюсь до слёз.

Но должна признаться, что я уважаю Оливию за смелость и за то, что она нашла то, чем ей нравится заниматься, чем бы оно ни было.

— Я не говорю о великих поступках, — опустив взгляд вниз, провожу пальцами по жёсткому газону, — просто мне кажется, что ничего хорошего вы от меня так и не дождётесь, мам. Даже если я не сделаю ничего плохого, бездействие — это ведь тоже плохо, да? И если все люди — детали одного большого механизма, то я чувствую себя крошечным болтиком, потеряв который, этот механизм продолжит работу без сбоев. И ещё я до невозможности боюсь разочаровать Пэни...

Вырвав пару травинок, кручу их в пальцах, а затем пожимаю плечами.

— А может, всё потому, что у меня нет парня. Думаю, что все эти душевные скитания оттуда, ведь если бы мой разум, а заодно и рот были заняты Эшли Миллером, то я бы вряд ли задумывалась о чём-то вроде смысла своего существования.

Хотя мой разум и так занят Эшли Миллером постоянно. Вы бы видели этого парня... Каждый раз, когда он проходит мимо меня в школьном коридоре, то я начинаю дико нервничать. А ещё я пытаюсь не смотреть ни на него, ни на его волосы золотистого цвета, ни на его широкую красивую улыбку.

Я вообще делаю вид, что мне всё равно на то, что в школьном коридоре появился полубог. Не знаю, в курсе ли Эшли, что я вообще существую, но однажды мы столкнулись взглядами по пути в столовую, и, кажется, именно в тот момент начались наши воображаемые отношения, в которых лично я состою до сих пор.

И если бы Эшли Миллер позвал меня на выпускной бал, то я умерла бы от счастья и просто перестала париться о том, что я не веду блог о лобковых высыпаниях или вроде того.

— Я сегодня была у папы, и он, вроде как, в порядке, если это можно так назвать...

Прикусив губу, замолкаю.

Знаете то чувство, когда тебе кажется, что на тебя кто-то пристально смотрит?

Спину и затылок будто покалывает маленькими иголочками и становится не комфортно в своём собственном теле.

В данную секунду я испытываю именно это чувство.

Резко оборачиваюсь, чтобы поймать чей-то взгляд, но вокруг пусто, лишь вдали один из работников кладбища в сером комбинезоне убирает завявшие цветы, оставленные у надгробий.

Убедившись в том, что за моей спиной никого нет, поворачиваюсь обратно и пожимаю плечами.

Кажется, мне просто нужно хорошенько выспаться, а не смотреть сериалы до поздней ночи.

***

— Ты серьёзно сказала симпатичному парню о разбитых яйцах нашего историка? — прыснув со смеху, Честити сжимает руку Финна и проталкивается сквозь толпу ближе к сцене. — Я обожаю тебя, Марнс! А он что?

— А он оказался говнюком, — проталкиваясь вслед за ребятами, я почти что кричу, чтобы Чес меня услышала. — Красивым говнюком! Он был настолько красив, что показался мне ненастоящим.

— Классика.

— Не могу понять, откуда он знает меня.

Мы наконец-то останавливаемся, решив, что выбрали место, где открывался идеальный обзор на сцену, а затем начинаем игру: кто из собравшихся в клубе девушек больше всего подходит ребятам из «Ночных убийц» — и приходим к выводу, что кроме нас с Честити тут нет никого, кто бы подходил Кевину и Адаму так же идеально.

Правда недалеко от нас компания девушек играет в ту же игру, и я слышу, как они приходят к тому же выводу, что и мы с Морган, но имеют в виду себя.

Финн лишь тяжело вздыхает и закатывает карие глаза, думая, что мы не видим его недовольства.

— А вдруг, — Финн закидывает руку на плечо своей девушки, которая голодным взглядом смотрит на пустую сцену, — вдруг тот парень и правда тебе показался? Ну, в смысле, гены взяли своё.

Я молча смотрю на друга, делая вид, что не понимаю, о чём он говорит.

Я в курсе, что Финн шутит, намекая на шизофрению моего отца, но раз уж взялся грязно шутить, то будь добр набраться смелости и выдать прикол полностью, не сглаживая углы.

Ладно, признаюсь честно, меня немного злит эта тема.

— Сингер! — Честити пихает своего бойфренда локтём. — Не смешно! Совсем не смешно!

— Чёрт, — он пробегается пальцами по тёмным волосам, — прости, Марнс, ляпнул, не подумав.

— Всё нормально, — улыбнувшись, перевожу взгляд на сцену и встаю на цыпочки, чтобы хоть что-то увидеть. — Кстати, Финн?

— Да?

— Видишь это? — киваю в сторону сцены с установленными инструментами.

— Что именно?

— Там, на сцене.

Прищурившись, парень покачивает головой.

— Ты имеешь в виду инструменты?

— Нет, что ещё ты там видишь?

— Эм, там ничего нет, Марнс.

— Вот, — улыбнувшись, хлопаю друга по плечу, — именно так Честити мне и сказала, после вашего первого секса.

— Пошла ты, Купер!

Парочка со смехом пихает меня в бок, возможно, что Сингер хочет подколоть меня в ответ, но прожекторы над сценой резко вспыхивают, а затем слышится первый аккорд нашей любимой песни, и в этот момент вся женская половина клуба начинает радостно визжать, и я понимаю, что хоть мой День рождения ещё не наступил, но он уже самый лучший из всех.

***

Не знаю, оглохла я от своего визга или от криков Честити, я просто радостно прыгаю в надежде на то, что Кевин, играя на гитаре, увидит, что я знаю слова каждой песни (как и почти все в этом забитом клубе), и позовёт меня на сцену, чтобы признаться в любви, но пока что он занят своим потрясающим соло на гитаре.

— Если Адам прыгнет в зал, — кричит подруга, — то клянусь, что я его съем!

— Я просто сделаю вид, что не слышал этого, Чес!

— Я должна сесть к тебе на плечи!

— х**н тебе, не буду я тебя подсаживать, чтобы ты в открытую пялилась на этого придурка!

Пока Честити уговаривает своего бойфренда посадить её к нему на плечи, меня толкают в спину.

Оборачиваюсь, чтобы кинуть строгий взгляд, но девушка, пихнувшая меня, видит только сцену и выкрикивает имя солиста, на что Морган делает то же самое, пытаясь перекричать всех и взабраться на плечи Сингера (против его воли).

За кричащей девушкой виднеется барная стойка, за которой я вижу знакомую толстовку светло-розового цвета.

Грёбаный зефирный парень!

Он сидит спиной к бару и, развалившись на стуле, облокачивается локтями на стойку.

И смотрит парень не на сцену, а прямо на меня.

Вскинув брови, он взмахивает пальцами в приветственном жесте, а затем тянется за бутылкой пива.

Какого хрена?

— Чес! — развернувшись, хлопаю подругу по плечу. — Там этот парень о котором я говорила!

— Какой? — не глядя на меня, спрашивает подруга.

— Тот красивый говнюк, он здесь!

— Значит у него хороший музыкальный вкус.

Отлично, пока на сцене поёт Адам, вряд ли я дождусь от Морган хоть какой-то реакции кроме безразличия.

— Ну, — Финн оборачивается, — и где он?

Конечно, ему лишь бы не смотреть на разрывающего на себе футболку Адама.

— Бар. Розовая толстовка. Самый красивый и огромный маршмеллоу, который ты только видел. Только не пялься прямо сейчас, выжди пару секунд!

— Там вообще нет никого в розовом, Марнс, — говорит Сингер, глядя за мою спину. — Тебе точно не показалось?

Цокнув языком, оборачиваюсь.

— Слушай, второй раз за вечер шутки про шизофрению... — замолкаю, потому что за баром действительно нет того парня.

Твою мать.

Неужели я и правда схожу с ума?

Начинаю лихорадочным взглядом исследовать клуб, но не вижу ни одного намёка на розовую толстовку.

Вновь смотрю на пустующий стул и, нахмурив брови, покачиваю головой.

— Он был здесь только что, Финн, честное слово!

— Да, — друг кивает, но смотрит на меня при этом так, будто я сказала, что видела корейского инопланетянина, который хотел со мной с**********я. — Наверное, он просто отошёл.

Честити подпевает очередной песне, а вот мне становится всё тяжелее веселиться.

Сложно радоваться, когда ты начинаешь подозревать сам себя в шизофрении.

Следующие полторы песни я только и делаю, что оборачиваюсь назад, но моя галлюцинация не появляется.

Прямо передо мной играют «Ночные убийцы», а всё что я могу делать, так это оглядываться назад, словно я положила на барную стойку дорогущий телефон и теперь боюсь, что его украдут.

Вдруг в дальнем углу бара мелькает светло-розовый цвет, мой мираж в розовом свитшоте разговаривает по телефону, прогуливаясь вдоль барной стойки, как по мостовой.

Ну где же ты был пару минут назад, когда Финн решил, что у меня потихоньку едет крыша?

А вдруг, я опять брежу?

Задержав дыхание, боюсь моргнуть, чтобы не пропустить тот момент, когда парень растворится в воздухе и я окончательно пойму, что тронулась умом.

Но мистер Зефиркин лишь медленно передвигается сквозь толпу, удаляясь всё глубже и дальше от меня.

— Я сейчас, — бросаю я друзьям, но слышит меня только Финн, который присел для того, чтобы Морган села на его плечи.

Протискиваясь через прыгающих людей, цепляюсь взглядом за розовый свитшот и уверенно следую за ним.

Даже если этот парень пойдёт в туалет, клянусь, что зайду вместе с ним и буду трясти его до тех пор, пока он не докажет, что настоящий человек, а не плод моего воображения.

Я не оборачиваюсь, даже когда слышу очередное соло Кевина на гитаре, и уже знаю, что потом буду жалеть об этом.

Подойдя к горящей надписи «запасной выход», объект моей слежки раздвигает плотные чёрные шторы, за которыми прячется дверь, и, толкнув её, скрывается за ней.

Сжав кулаки, я чуть ли не бегом направляюсь к двери, но оказавшись перед ней, застываю.

Я ведь не стану Алисой, которая бежала за кроликом (в моём случае за наглым, но горячим маршмеллоу), а затем попала в страну Чудес?

Отбросив глупые мысли, толкаю дверь вперёд, где меня встречает узкий коридор, в конце которого находится очередная железная дверь.

В итоге я попадаю на улицу, а страной Чудес оказывается обычная подворотня.

Чёрный ход клуба не представляет из себя чего-то фееричного, пару до краёв наполненных мусорных баков, всюду бычки и кирпичная стена напротив, исписанная дурацкими надписями в стиле: «Люси Хаттон отсосёт за пачку белого Мальборо. PS: «Нирвана» рулит!».

Хм, «Рулит»...

Боюсь, это слово настолько старое, что эту надпись мог оставить и сам Курт Кобейн, после того как отдал Люси Хаттон пачку своих сигарет. Типа такой себе лайфхак из девяностых.

Тёмную подворотню освещают лишь два оранжевых фонаря, сбоку доносится звук машин, а в воздухе пахнет чем-то сгнившим, и я морщу нос, глядя на переполненные тёмно-зелёные баки.

Моего незнакомца нет, и, обняв себя за плечи, я оглядываюсь по сторонам.

— Чёрт возьми, — тихо произношу я, покачивая головой. — Я точно шизик.

В кармане джинсов вибрирует телефон — смс от Пэни, она хочет узнать, как проходит мой вечер. Решаю не писать ей о том, что я сошла с ума, и ограничиваюсь коротким: «Супер!».

Хорошо, допустим, что этот парень был игрой моего воображения.

Но почему именно он?

Почему не Джеймс Корден, например, или не Майк Тайсон? Хотя я бы не отказалась от миража в виде Леонардо Ди Каприо, который рассказывал бы мне о том, как он получил «Оскар».

Мою фантазию прерывает очередная смс от Пэни, в этот раз она просит, чтобы я не возвращалась с концерта беременной.

Пока я пишу о том, что уже поздно, дверь за моей спиной раскрывается со скрипом.

Парень с ярко-рыжими взъерошенными волосами, останавливается неподалёку от меня и, спрятав ладони в передние карманы джинсов, посылает улыбку.

Если взять Эда Ширана, нарядить в узкие тёмные джинсы и уменьшить в два раза, то они с этим парнем даже будут похожи.

Натянуто улыбнувшись, киваю и опускаю взгляд в телефон.

Дописав смс, сжимаю мобильник в пальцах и направляюсь в сторону двери, но мне преграждает дорогу младший брат Эда Ширана.

Склонив голову на бок, он щурит глаза, которые обрамляют светлые ресницы, а затем выдаёт широкую улыбку.

— Эм, — вскидываю брови, — можно пройти?

— Конечно, — облизнув губы, он улыбается ещё шире.

Делаю шаг в сторону, чтобы обойти, но этот тип снова преграждает мне дорогу.

Окей, вот теперь мне становится жутко.

Пожалуйста, пусть он тоже окажется моей галлюцинацией, быстро споёт «Shape of You», если ему очень надо, и исчезнет.

— Мы так долго искали тебя, — произносит он низким голосом.

Как говорит Честити: «Накидался колёс — будь добр, веди себя прилично».

— Мы? — оглядываюсь по сторонам. — Отлично, у тебя ещё и друзья есть. Кстати, у меня тоже есть друзья, и большая половина из них — копы. Так что если не хочешь близко познакомиться с ними — подвинься.

Ладно, единственные знакомые мне полицейские — Дин и Сэм Винчестеры, которые переодеваются в агентов ФБР из серии в серию, но младшему брату Эда Ширана незачем об этом знать.

— Знаешь, — с блаженной улыбкой на губах он разводит ладони в стороны и, прикрыв веки, шумно втягивает носом воздух, — я обожаю этот момент, где ты строишь из себя смелую героиню. Но я чувствую твой страх.

Если я шизофреник, то, кажется, я только что нашла себе друга по интересам.

Сжав в пальцах телефон, делаю шаг назад и мельком смотрю на экран, чтобы набрать Финна.

— За тебя объявлена большая награда, Марни.

Услышав своё имя, я вздрагиваю и тут же поднимаю взгляд.

Парень протягивает ладонь, будто приглашает меня на танец.

Воздух вокруг бледной руки плывёт рябью, полукруглые ногти чернеют прямо на глазах, а затем вытягиваются вперёд на несколько сантиметров и, принимая заострённую форму, становятся похожими на металлические наконечники стрел.

— Твою мать, — выдыхаю я, роняя телефон на асфальт.

Спотыкаясь, пячусь назад и врезаюсь спиной в твёрдую стену.

От страха во рту пересыхает настолько, что язык прилипает к нёбу, а лёгкие сжимаются так, что невозможно сделать вдох.

Стук крови в ушах звучит как офицерский марш, и когда я вижу отблеск оранжевого света фонарей на тёмных когтях незнакомца, шагающего вперёд, то истошно хочу завопить, но почему-то не могу найти в себе силы.

Он с улыбкой заводит руку назад, будто собирается бросить бейсбольный мяч, но, скорее всего, он просто размахивается, чтобы лезвия поглубже вонзились в мою грудь, кроша рёбра.

Всё это походит на ночной кошмар, потому что этот грёбаный рыжий Росомаха может быть только во сне, но никак не наяву.

Рыкнув, он выбрасывает руку вперёд, и, прижимая ладони к лицу, я крепко зажмуриваюсь в ожидании удара, но ничего не происходит.

Секунда за секундой... Может, я уже умерла?

Открыв глаза, медленно отвожу ладони от лица и тут же вздрагиваю, потому что монстр всё ещё передо мной, его рука висит в воздухе, но не двигается, а на лице застыла гримаса удовольствия, граничащая с оскалом.

Он замер на месте, словно восковая фигура.

Если я не сумасшедшая, тогда я точно обдолбалась, потому что просто не знаю, как объяснить это дерьмо.

Вдруг рука с когтями приходит в движение, но плавно, так, словно этот парень — вырезанный кадр из фильма в замедленной съёмке, и с каждой прошедшей секундой он набирает скорость, а чёрные лезвия, хоть и медленно, но всё же приближаются к моей груди.

Силы наконец-то возвращаются ко мне и, оттолкнувшись от стены, я бегу в сторону двери в клуб.

Не успеваю я взяться за ручку, как меня хватают за воротник куртки и тянут обратно.

Взвизгнув, пытаюсь вырваться и снять куртку, но удар спины об кирпичную стену выбивает воздух из моих лёгких.

— Далеко собралась?

Видимо, вопрос был риторическим, потому что монстр протягивает руку, обхватывая длинными пальцами моё горло.

Чувствую, как ледяные острые края когтей впиваются в кожу на шее, воздуха становится всё меньше, а затем под ногами исчезает опора, и я понимаю, что меня подняли за одну лишь шею, причём так легко, словно я долбанный пластиковый стакан.

Подняв руки, пытаюсь освободиться, впиваясь пальцами в холодную и скользкую, словно рыба, кожу, но монстр лишь смеётся низким и слишком уж человеческим смехом.

Почти не могу сделать вдох, поднимается жуткая тошнота, в глазах начинает темнеть, а руки становятся ватными и перестают слушаться.

— Пожалуйста, — выдавливаю я, прикрыв веки.

— Эй, красотка, — доносится откуда-то издалека голос, который я уже слышала сегодня, — я думал, что девушки ухаживают за собой и делают маникюр.

Буквально через секунду, мои пятки вонзаются в асфальт с такой силой, что острая боль отдаётся в висках.

Потеряв равновесие, ударяюсь спиной о стену и оседаю вниз. В попытках ухватиться хоть за что-нибудь, царапаю ладони о шершавый кирпич и всё же приземляюсь на задницу.

Прижав ладонь к горлу, откашливаюсь и хриплю, жадно пытаясь набрать в лёгкие как можно больше воздуха, но кажется, что я уже никогда не смогу надышаться.

Как только картинка перед глазами перестаёт плыть, в поле моего зрения попадают чёрные вансы, медленно веду взгляд по ногам, облачённым в тёмные джинсы, а затем вижу светло-розовый свитшот.

Сейчас я рада появлению сына «Бэкстрит Бойз», как никогда, и мне уже неважно, что из этого настоящее, а что — нет, я просто хочу, чтобы это закончилось.

В ладони зефирного парня что-то блестит, и, приглядевшись, я убеждаюсь в том, что это длинный осколок разбитого стекла.

Ох, блин, кажется, мои шизофренические галлюцинации сейчас начнут снимать боевик.

Галлюциногенная коллаборация, мать её.

В любом случае, даже если они оба захотят меня у***ь, я выбираю смерть от руки надменного красавчика с осколком стекла. Мы с ним хотя бы знакомы на пару минут дольше, плюс одна беседа про яйца. Куриные, разумеется.

— О, смотри, — отбросив со лба чёлку, мой фаворит кивает в сторону, — твоя мамаша пришла.

Тяжело дыша, монстр оборачивается, но за его спиной, конечно же, никого нет.

Вскинув брови, я едва сдерживаюсь от нервного смешка, потому что... Блин, ну как вообще можно было повестись на трюк с пришедшей мамашей?!

В долю секунды зефирный парень становится моим спасителем, потому что он вонзает острый осколок прямо в грудь врага.

Громко ахнув, я прижимаю ладонь к губам.

Псих издаёт громкий рык, а затем по подворотне разносится шипящий звук, будто на раскалённую сковороду вылили ведро холодной воды.

Пару секунд бледная кожа едва уловимо подсвечивается лёгким оранжевым светом, а затем монстр теряет все цвета, словно на нём фильтр и кто-то постепенно убавляет яркость, превращая изображение в чёрно-белую картинку.

А затем эта выцветшая фотография медленно разрывается на маленькие кусочки, походя на саморазбирающийся пазл, ещё пару долгих секунд эти кусочки мозаики сохраняют очертания тела, а затем превращаются в пепел, который оседает на землю, словно хлопья снега.

Младшего брата Эда Ширана больше нет, словно его вообще никогда не было, но я до сих пор чувствую прикосновения острых, как лезвия, когтей к моей коже.

Прикасаюсь ладонью к горлу, а затем отвожу руку и замечаю на пальцах крошечные капли крови.

Вот это точно реально.

Мой спаситель смахивает со лба чёлку, а затем смотрит на осколок стекла в своей руке, с которого стекает тёмная вязкая жидкость, похожая на дёготь.

Брезгливо сморщив нос, он отбрасывает стекло в сторону, как грязную тряпку, и, брякнув, осколок разбивается, оседая рядом с мусорными баками.

Вытирая ладонь о джинсы, парень переводит взгляд на меня и, поджав губы, покачивает головой.

— Чувствую, — он тяжело вздыхает, — что я с тобой охренеть как намучаюсь, Купер.