Не трогай запястья

Пиво и неоправданные ожидания.

Утро было. Лучше бы его не было. И это всё, что Чимин мог о нём сказать.

Усевшись в одно из кресел небольшого микроавтобуса рядом с Чонгуком, он ждал, пока все остальные рассядутся по своим местам. Младший уставился в экран телефона, заткнув уши наушниками и, кажется, смотрел какое-то аниме. Утро выдалось пасмурным, хмурым и тяжелым, поскольку Чимину практически не удалось поспать и часа. В сон клонило просто до невозможности, глаза слипались, и он зевал, нагоняя дрёму по всему салону, тем самым заставляя зевать остальных. Но, когда Пак смахнул слезинку, образовавшуюся в уголке глаза, и уже удобно устроился в мягком кресле, откинувшись на спинку, за плечо с заднего сидения потрепал Тэхён.

— Не против поменяться? — друг в умоляющем жесте сложил ладони и поджал губы, словно нашкодивший щенок.

Чимин мельком взглянул на младшего, который делал вид, что смотрит в экран, но краем глаза всё равно наблюдал за ними. Это заставило Пака усмехнуться и с искренней улыбкой на губах тихо ответить:

— Конечно. Без проблем.

Когда Чимин увидел, что единственное свободное место, на которое он променял своё облюбованное кресло, рядом с хмурым, сонным Мин Юнги, то миллион раз пожалел, что обладает такой явственной безотказностью. Безотказность всегда выходит ему боком. Юнги явно не выспался, наверное, тоже не мог уснуть после этого «ночного конфуза». Хотя, он всегда был таким по утрам.

Чимин, ещё раз взглянув на довольного Тэхёна, который сразу положил голову на плечо макнэ и воткнул один из его наушников, безысходно вздохнул. Чего уж поделать? Он уселся на сидение рядом со старшим, что сидел у окна, и невольно уловил запах сливового пудинга, который Мин ел на завтрак. Поджал губы, неловко исподтишка глянув на своего соседа. Юнги отвернулся к окну, подставив под подбородок кулак. Пак замер, когда рукав тёмно-зелёного тёплого джемпера слегка сполз, а с запястья брюнета на него смотрел синевато-красный засос, переходящий в след от укуса.

Мин Юнги, заметив, куда младший во все глаза пялится, резко опустил руку. Чимин покраснел, не зная, куда себя деть.

Ребята направлялись в один из нескольких домов отдыха с горячими источниками, который находился в тридцати километрах от Сеула. Пак мысленно обрадовался тому, что ехать от силы полчаса, зависело от потока машин на дорогах. Когда автомобиль двинулся в путь, он надел на голову наушники, устраиваясь в кресле поудобнее. Хосок спорил о чём-то с Сокджином, пока Намджун пытался громогласно внести в потасовку свою, уже третью истину. Тэхён с младшим смотрели что-то в телефоне, изредка переговариваясь о сюжете и героях, а Юнги просто медленно засыпал рядом. И Чимин был уже готов сделать то же самое, когда машину слегка тряхнуло, а голова хёна медленно сползла на его плечо.

Пак отметил, что лицо Юнги такое умиротворённое, когда он дремлет или крепко спит. Хотя по-прежнему немного хмурит брови и изредка морщит нос. Паку окончательно пришёл конец, когда его правой руки, что расслабленно лежала на ноге, вдруг коснулась рука Юнги. Старший не спал. Чимин подумал, что спит, скорее, он сам, тогда моргнул — нет. Взглянул вновь на расслабленное лицо. Юнги по-прежнему лежал на его плече. Это не было кадром из дорамы или сценой из какого-то приторно-сопливого романа, это были они. Настоящие и живые, вполне себе реальные и не вымышленные.

И речь вовсе не о Пак Чимине и Мин Юнги. Речь шла об эмоциях.

Сердце загрохотало, пуская вибрации в виде дрожи по всему телу. Чимин от чего-то боится вдохнуть, боится лишний раз шевельнуться, будто это всё — сон, а когда он двинется —

проснётся. Момент растворится, рассыплется, исчезнет, ускользнёт, словно песок сквозь пальцы. Захотелось громогласно завыть на весь автобус, потому что внутри всё раздиралось, топилось и рушилось. Грудная клетка вдруг заболела, сердце отчаянно просилось на волю из неё. На кадык давило. Пальцы Юнги нежно коснулись костяшек руки младшего. Это даже не полноценное взятие за руку, лишь мягкое прикосновение вкупе с поглаживаниями, от которых у Пака голова пошла по блядскому хороводу из странных, но дико приятных ощущений. Музыку в наушниках заглушало гулкое биение пульса в ушах.

Что же это…

Чимин попытался вдохнуть, всё глядя и глядя на чужую руку, соприкасающуюся со своей собственной. Его сознание отделилось от тела и витало где-то над головой, отказываясь возвращаться. Волосы на руках заметно встали дыбом, а кожу оросило мурашками. Где-то вокруг него сминались, словно конфетные фантики, целые Вселенные. Расплетались тонкими нитками бесконечности и всё прочее-прочее-прочее. Такое ненужное и ничтожное. Важно было только одно: Юнги, притворяясь спящим, гладил его руку. Он ведь только коснулся, а Чимин уже как дышать забыл.

Подумать только. Это даже в голове звучит странно.

Юнги, притворяясь спящим, гладил его руку.

Мин Юнги делал вид, что спит, а сам касался его руки.

Хён соприкасался с его рукой своей и делал вид, что спит.

Нет, всё же странно, как не перефразируй и не перекручивай. От перестановки слагаемых сумма не меняется.

И что это значит?

Пальцы у Юнги такие холодные и будто фарфоровые. Несмотря на холод, от его прикосновения Чимину стало тепло. Жарко. Пак знал, что это касание обозначает начало какого-то своеобразного обладания, чего-то другого, чего в их отношениях ещё не было. Какой-то знак, что-то, о чём они должны поговорить. Только это даст ответы на все вопросы. Ладонь старшего по коже. Ладонь, согревающая всё нутро. Заставляющая кипящую кровь бежать чуть быстрее, захватывать с собой крупицы кислорода и впрыскивать их во внутренности, в самое сердце Чимина. Это называется нежностью. Это называется нужностью, пусть этого слова и нет в толковых словарях. Их отношения именно в это мгновенье разделились на «до» и «после». Чимину хотелось записать в блокнот место и точное время.

Время смерти его натуральности.

— Хэй, Чимин-ши, — за плечо потрепал Намджун. — Слышишь?

Пак, испугавшись, заметно вздрогнул, чувствуя себя пятиклассником, которого родители застали с сигаретой в руках. Быстро стянул наушники. Ладошки Юнги рядом с чиминовой будто и в помине не было. Может, это слишком взбудораженное воображение? Всё это Чимин выдумал? Он просто задремал, а то, что казалось настоящим — просто лёгкий сон сквозь дрёму?

Да нихера.

Потом пришла мысль, что, наверное, было бы лучше, если бы это было так. Потому что неправильно. Потому что так не должно быть. И Чимин обязательно подумает об этом позже, потому что (вроде как) ему задали вопрос. Но хера с два он слышал что-то.

— Только попробуй меня подколоть, — промямлил Джун, который, кажется ничего и не заметил вовсе. — В общем… У тебя не заняты вторые наушники?

— Нет, — Чимин нервно хихикнул, поскольку старший забыл свои, а сам сетовал на него весь вчерашний ужин. — Я просто молча дам их тебе, хён. И совсем-совсем ничего не скажу.

— Идёт, — качнул головой Джун, улыбаясь. — Совсем-совсем ничего не говори.

Чимин нашарил в карманах свои вторые белые наушники и, наконец, смог расслабиться, когда Намджун опустился обратно на своё место. Сердце билось быстро, но не так, как ранее. Пак немного успокоил как мысли, так и разбушевавшиеся эмоции. Попытался.

Только спустя пару минут он понял, что чернявой макушки на его плече давно нет. А была ли она там?

***

Ребята устроились в номере, как обычно потянув жребий, чтобы решить, кто и где спит. Чимину (слава всем Богам и пресвятой деве Марии) досталась комната на одного. Он не любил делить с кем-то кровать, потому что у каждого из парней были какие-то недостатки. Кто-то храпел, кто-то пинался, а кто-то обнимал, как подушку. Не сложно догадаться, о ком идёт речь в последнем пункте. Ким обнимаю-всё-одушевлённое-и-нет Тэхён однажды чуть шею не сломал Чимину, когда ему приснился кошмар с пираньями. Он их боялся, от того ненавидел. Ну, у каждого были свои страхи, у Ким Тэхёна — пираньи, у Чон Хосока — тараканы, а вот у Пак Чимина — Мин Юнги. От чего же он не мог возненавидеть объект своего страха? Потому что этот объект желанный. Он бы даже кровать мог разделить с этим объектом, потому что с ним спалось комфортней всего. Раньше.

После быстрой адаптации и исследования номера было решено перекусить и сразу отправляться к источникам. И, стоило признать, идея поехать сюда была отличной. Чимин почти весь день провалялся в горячей воде, будто варился, а как известно: путём интенсивного кипячения можно полностью избавиться от всех бактерий и микробов. Вот и Чимин избавился от тяжёлого склизкого чувства, что гирькой давило на мозг. Он не мог назвать это чувство чем-то конкретным, потому что понять тоже до конца не мог. Он просто избавился от страха и приобрёл что-то другое. Уверенность? Решимость? Убеждённость? Какая разница, если это всё — синонимы одного слова?

Вина. Всё это время младший чувствовал вину. Чимин избавился от неё, потому что понял: он не виноват перед Юнги ровным счётом ни в чём. Разве он виноват в миновых проблемах? Ссоры не длились бы так долго, если бы вся вина была на одной стороне. Вина… Да, именно это чувство, с которым Чимин засыпал и просыпался в последнее время. Горечь во рту и тяжесть под диафрагмой. Вина — как ещё один человек, живший внутри Пака. Он говорил с ним, спорил и не давал спокойно жить последний месяц. Но сегодня, когда она ушла, то что же осталось от всего этого? Неужели в том, что произошло между ними, была только вина?

Нет.

После расслабленного, лениво протёкшего мимо дня было единогласно решено немного выпить за ужином. Ребята пили пиво, только Юнги и Хосок соджу. Хосок всё шутил над тем, что Чонгуку можно (дали) только безалкогольное, а тот всё стрелял раздражённо глазами и, дай Бог, едва сдерживался, чтобы не накинуться и не начать мстить. Но все смеялись, а Тэхён, сидя рядом и выдавая своё опьянение румяными щеками и застеленными мутной дымкой глазами, всё утыкался в плечо младшего носом. Наверное, это и служило для него успокоением.

Чимин смотрел на них и понимал, что он тоже хочет быть чьим-то успокоением. Не чьим-то, а миновым. В течение дня это осознание приходило медленно. Всякий раз, когда Юнги даже просто усмехался, то самому хотелось улыбаться. И младший себя почему-то ненавидел. Это ведь совсем не по сценарию. Он где-то читал, что в любом гетеросексуальном парне всегда есть какое-то несущественное количество гейства, обращаться к этой части себя или нет — решает каждый сам. Но Чимину как бы по-прежнему нравились девушки. Всякие разные девушки. Длинноволосые, тёмненькие и светленькие, с голубыми и карими глазами, маленькими милыми носами и очаровательными глазками. Стройные, фигуристые девушки. Не парни.

Но почему, когда все ребята полезли в воду в одних боксерах, то Чимин не мог оторвать взгляда от белоснежного плоского живота именно Мин Юнги? От тазобедренных косточек, что выпирали чуть больше, чем должны. От дорожки тёмных волос под пупком, что скрывалась за резинкой чёрных боксеров? От красивых коленных чашечек и стройных гладких ног? От выпирающих тонких ключиц и облизанных эстетикой жилистых рук? Юнги ведь совсем не похож на девушку, вообще никак и нигде. Но почему в самом низу живота стало постыдно покалывать? Настолько постыдно, что пришлось поспешно вылезти из воды, укутаться в махровый халат и убежать.

К концу вечера Чимин знал и не знал по одному факту. Знал, что в плане чего-то интимного и постыдного Юнги его привлекает, и что сам он готов (хочет) зайти дальше, чтобы окончательно убедиться. Но вот незадача: Чимин не знал, насколько далеко может (хочет) зайти.

Смех продолжал литься, а когда Намджун начал рассказывать очередную смешную историю. Юнги незаметно выскользнул за дверь, что вела на большой балкон с бассейном. Никто не заметил, кроме, конечно, Чимина, который поглядывал на него весь вечер. Это не ушло и от глаз Тэхёна, который, в свою очередь, поглядывал на своего друга. Когда Пак заметил это и взглянул на Кима, тот мягко и снисходительно улыбнулся ему слегка захмелевшей улыбкой и покачал одобрительно головой. Он видел, что Чимин немного тормозил и колебался, не мог решиться. Стоит идти следом? Не будет ли хуже? И Пак решил, что нет — не будет.

Тэхён указал головой на дверь, за которой пару минут назад скрылся брюнет. Чимин, быстро осушив оставшееся в бутылке пиво тремя большими глотками, решительно встал и прошмыгнул следом, не привлекая чьего-либо внимания, которое Тэхён умело перевёл на себя, громко рыгнув. Все уставились на него, а когда Пак уже закрыл за собой дверь, то взорвались диким хохотом.

***

Birdy — People Help the People

— Кажется, ты задолжал мне пару разговоров, — перебарывая волнение в своём голосе, Чимин опустил ноги в воду, присаживаясь на бортик маленького тёплого бассейна рядом с Юнги, который держал в руках бутылку слабоалкогольного и тоже мочил ноги.

На улице было немного прохладно, мурашки покрывали кожу и, словно на автомате, оба парня поёжились от лёгкого порыва ветра.

— Вы все решили переместиться сюда? — проигнорировал старший фразу Чимина, следом поднеся горлышко бутылки к тонким сухим губам и сделав лёгкий глоток. Поморщился.

— Нет, ребята в номере, — ответил Пак, опуская глаза. — Ты так и будешь делать вид, что ничего не происходит?

— А что-то действительно происходит? — Мин не смотрел ему в глаза, вглядываясь в далёкую, переливающуюся разноцветными огнями панораму Сеула и хмуря брови. Ему не хватало сигареты в зубах для полной эстетичности картины.

— Уже смешно, правда, — с неприкрытой насмешкой над старшим произнёс Чимин, слегка болтая в воде ногами.

— Мне не смешно, но и сказать тебе нечего, — пожимает он плечами в ответ, секундно оглядывая сидящего рядом. — Ночью я думал, что есть, а сейчас сижу и понимаю, что нет.

— Раз нечего сказать, то, может, ты что-то хочешь сделать? — Чимин тушуется, сжимая пальцами бортик бассейна, отворачиваясь и слегка краснея, потому что это и правда очень смущает. Ещё и обстановка слишком съедена, пережёвана и выплюнута влитым в кровь алкоголем.

— Хочу, — коротко отвечает Мин, вновь поднося бутылку к губам и делая глоток. Ему от чего-то тяжело, Пак видит это. — Но не могу.

— Почему? — Чимин мнётся, опуская голову и нервно покусывая губы.

Он может поклясться, что внутри у него все органы вибрируют от волнения и — совсем чуть-чуть — какого-то предвкушения. От чего? Он не знает, потому что все разговоры с Юнги — это как игра в русскую рулетку. Пан или пропал.

— Мне не хватит ночи, чтобы перечислить все причины, — горько усмехается брюнет.

— Я никуда не тороплюсь, — пожимает младший плечами, пуская ногой рябь по голубой воде и невольно засматриваясь на напряжённое лицо Мина, озарённое голубым светом от бассейна. Бледные блики воды играют на его щеках и губах в догонялки. На фоне ночи с растрёпанными чёрными волосами он выглядит ещё более притягательным.

— Не могу, потому что я твой хён, а ты мой тонсен. Потому что я парень, а ты, как известно, тоже. Потому что я натурал, и ты тоже. Потому что мы в одной группе и бок о бок нам быть ещё не один год. Потому что ты мой друг, по крайней мере был им. Потому что это неправильно и противоестественно. И потому что…

Мин замолкает, будто осекается, боится сказать лишнего. Он явно что-то недоговаривает, и Чимин отдал бы всё сейчас, чтобы тот закончил свой мини-монолог. Не важно, как — в пользу младшего или нет. Просто потому что это уже невыносимо. Чимин уже заебался вытягивать эту недосказанность за двоих. Он устал и хочет хотя бы временной стабильности.

— И потому что — что? — тихо произносит Пак, глядя на Юнги из-под ресниц.

— Я не могу сказать, — качает Мин головой, отправляя в себя очередную пару глотков соджу и не смея взглянуть на младшего. — Я просто хочу, чтобы ты прекратил весь этот цирк. Мне надоело переубеждать себя из раза в раз, что это всё — не проблема.

— Это не проблема, хён, — тихо произносит Пак, поджимая губы от какого-то неприятного чувства, от которого сосёт под ложечкой, а в районе солнечного сплетения давит. Снова. — Почему ты не можешь просто позволить себе?

— Просто заканчивай, ладно? — качает головой и даже не смотрит. — Я прошу тебя, как твой хён. Как друг. Как человек, которого ты давно знаешь. Прекрати это всё. Прекрати смотреть так, думая, что я не замечаю. Прекрати спрашивать где я, и просить ребят не говорить мне об этом. Прекрати умолять глазами о чёрт знает чём. Прекрати таскать в мою комнату кофе с печеньем. Прекрати ластиться, словно щеночек. Прекрати приходить по ночам. Прекрати касаться, когда тебе вздумается…

— Я понял, — тихо говорит Пак дрожащим голосом, а внутри всё обрывается, словно тоненькая нить, за которую потянули слишком сильно и долго. Чимин едва сдерживает крик в глотке, чувствуя неприятную колющую боль в районе кадыка. Сглатывает. — Я всё понял. Мне уйти?

— Пожалуйста.

Юнги так и не смотрит на него, полностью отдавая свой взор темноте, теперь поглощающей Пака с головой. Проглатывающей, словно скользкий леденец. Тело не слушается, потому что мозги кипят и пузырятся, словно подогретое на газовой плите масло, а всё та же блядская недосказанность маячит где-то на периферии всего этого пиздеца, что испытывает сейчас Пак Чимин.

Он обязательно возненавидит Мин Юнги за все сказанные слова и разбитые надежды. Безусловно. Он возненавидит. Когда-нибудь, но не сейчас. Потому что сраное чувство вины ворвалось с громогласным «я отлучался только на время» в голову Чимина. Потому что оно вожделенно завопило и начало вытанцовывать победный танец на могиле с надписью на надгробье «гордость Чимина».

И он, раздавленный, уже вроде как сдаётся. Побеждённый, опускает голову и закусывает до боли губу. Медленно поднимая ноги и вытаскивая их из воды, младший взрывается внутри яростными актами протеста. Это протестуют тысячи, нет, миллиарды нервных клеток, потраченных на блядского Мин Юнги. Который просто пьёт соджу и смотрит на ебливую панораму Сеула. И похер, что рядом с ним тонсен, все ожидания и надежды которого он растоптал за несколько секунд. Было бы не так обидно, если бы эти самые надежды и ожидания дал ему не сам Юнги. И не будь Пак так раздавлен, он бы, наверное, даже восхитился умением старшего так быстро осекать людей.

Пак поднимается на ноги, морщась от того, что вытащенным из тёплой воды ступням особенно холодно. И вот он уже разворачивается, чтобы свалить отсюда. Но что-то замыкает внутри. Это мысль. Одна единственная.

Всё было впустую?

— Нет, — отвечает сам себе Чимин, стоя к Юнги спиной и отрицательно качая головой.

Секунда.

— Нет, знаешь что? — Пак поворачивается через плечо и глядит на немного сконфуженного, недоумевающего брюнета. — Если я и буду чувствовать за что-то вину, так лучше за это.

Чимин опускается на колени, обхватывает щёки Юнги ладонями и накрывает его губы своими, мягко целуя. Земля уходит из-под ног, заменяя твёрдую поверхность на бесконечную чёрную дыру, в которую летит Чимин, когда целует мягкие, податливые губы, на вкус отдающие соджу и безысходностью.

Мин отвечает на его поцелуй сразу. От этого всякая реальность ускользает от Пака, струится по обе стороны от него и проваливается в пол, а Чимин — следом. Он чувствует, как скользкие губы движутся в ответ и это мокрое трение будто вызывает статические разряды по всему телу. Всё нутро наэлектризовано, каждая клетка взрывается маленькими осколочными бомбами. В кожу, в каждую пору вонзаются мелкие иглы и впрыскивают в Чимина неизлечимую болезнь, яд, один из самых ужасных вирусов, что страшнее рака — влюблённость в Мин Юнги.

Чимина заражают, но мгновенно дают панацею от всех болезней в Мире. Он будто вновь и вновь сковывается цепями, разрывает их, потом опять заковывается в них, освобождается, и снова по бесконечному кругу. Снова и снова. Пак целует губы Юнги опять. Потом ещё и ещё. Больше. Глубже. Ближе. Кожа под пальцами нежная и мягкая, горячая. Юнги — как ложка сладкого сиропа. Он как вкусно пахнущая роза. Как марево над асфальтом в очень жаркую погоду. Как падение с обрыва в бездну. Как тянущаяся нитка густого мёда.

Целовать Мин Юнги просто невероятно. Нет, потрясающе.

И когда вроде бы младший получает этот безмолвный ответ на все свои ожидания — всё замирает и останавливается. Калейдоскоп из фейерверков резко тормозит и оседает пеплом на плечи Чимина. Будто костёр затушили ведром воды. Будто стрелку на метрономе резко остановили. Юнги срывает руки Чимина со своих щёк, следом замахивается и оставляет удар ладонью на румяной щеке младшего.

— Я же попросил тебя, блять, — тихо произносит он, глядя на Чимина так, будто тот повинен во всех преступлениях на этой планете. — Тебе так сложно сделать мне одно одолжение?

— Но ты ведь даже не отвечаешь на мои вопросы, почему я должен делать тебе одолжения?

 — дрожащим голосом говорит Чимин, накрывая горящую щёку ладонью и пытаясь собрать себя по частям с этого пола. — Ты не назвал последнюю причину.

— Ты так хочешь знать? Весь этот спектакль разыгран лишь для того, чтобы потешить своё любопытство, Чимин-и? — ядовито цедит Юнги, глядя прямо в глаза Паку, а в голосе его прослеживается какая-то разочарованность. — Так я отвечу. Потому что у меня есть девушка, которая мне нравится. Ты это хотел услышать?

Нет.

Нет. Нет. Нет.

Чимин хотел услышать далеко не это. Даже больше: он готов продать свою душу демону прямо сейчас, только чтобы лишиться своего слуха и никогда больше не услышать.