Великое Делание-2, или Битва за Пентатерру

I

Жак1

    Мы бодро шли левым галсом, почти точно на ост. Из-за переменчивого ветра «Покоряющему» пришлось неоднократно менять курс; сейчас галеон держался уже параллельно изломанной береговой линии.

    Подул слабый встречный ветер, из-за которого корабль еле двигался; моряки, возясь со снастями, слали проклятья морским божествам, друг другу и даже нам – мы же, рождённые для жизни на твёрдой земле, радовались одному её виду. Всё! Скоро выматывающий морской переход, непрестанная качка, Дисфет – всё это останется в прошлом!

    В подзорную трубу – её, как обычно, одолжил мне Джордано – я мог уже разглядеть отдельные строения какой-то прибрежной деревушки. Расположенная с наветренной стороны, она словно предвещала встречу с городом.

    Пентатерра близко! Стоило произнести это название, и лица моряков и солдат светлели, исполняясь гордости за свою родину. Они с трудом скрывали радость от грядущей встречи с домом, с родными и близкими. Кое-кто даже смахивал с ресниц то, что я, несомненно, принял бы за слёзы, если бы речь шла не о людях столь крутого нрава.

    Вдалеке, где небо сливалось с морем, виднелись уже очертания крупного города.  Его окружала каменная стена с многоугольными башнями, напоминающими бастионные. Насколько я мог судить, эти укрепления, не лишённые определённой красоты, пребывали в полном порядке, готовые защитить горожан от нападения с суши. В прозрачном полуденном воздухе  я наблюдал крошечные фигурки часовых, расхаживающих вдоль стены – лишнее доказательство тому, что легендарные богатства Пентатерры пребывают под неусыпной охраной.

    Далее, открытые моему любопытному взору благодаря неровностям холмистого рельефа, располагались тесно стоящие жилые кварталы; красные, жёлтые и белые черепичные крыши укрывали дома из глазурованного кирпича вплоть до семи этажей в высоту. Плоские крытые рынки принимали многочисленных покупателей, над  мастерскими и ремесленными цехами поднимался густой дым – верный признак надвигающейся индустриальной эпохи.

    Внимание моё привлекла ратуша – огромное приземистое строение в два этажа, имевшее необычную круглую форму. Из самого его центра торчал высокий шпиль, увенчанный одной из достопримечательностей города – огромными часами с четырьмя ориентированными по сторонам света циферблатами. Созданные при помощи магии, они обладали также множеством иных полезных качеств, о которых я имел возможность узнать впоследствии.

    Великое множество речных улиц, сообщение по которым осуществлялось при помощи гребных лодок, пересекало город голубыми лентами. В глаза мне бросились разводные мосты, а также обилие фонтанов, статуй и изящных арок, украшавших площади и проспекты. Сделанные большей частью из белоснежного, с розовыми прожилками, мрамора, они едва ли не искрились в солнечных лучах.

    На мгновение я опустил трубу, переваривая увиденное. Несомненно, Пентатерра, прозванная также Жемчужиной Моря, более чем заслужила свою громкую славу.

    Я вновь поднял трубу и перевёл её на серое, хмурого вида строение, возвышавшееся над поверхностью воды на добрых пятьдесят метров. Сплошной гранит, чьи  стены достигали в толщину нескольких метров, прикрывал своей могучей грудью целый лес мачт – военный флот Пентатерры. Я сразу понял, что это – прославленный форт Тинн, или, в переводе, Зуб.

    Форт, служивший одновременно резиденцией командования, постоянной базой флота и его ремонтным доком, надёжно запирал вход в гавань. Тинн воздвигли, как я выяснил, около двухсот лет назад, на трёх крошечных островках, которые слили в один, досыпая грунт, свозившийся с материка, и с тех пор неоднократно перестраивали.

    Тинн по праву пользовался славой неприступной крепости, и я не мог с этим не согласиться – отвесные, усыпанные бойницами стены будто выросли  из воды, не оставляя осаждающим, если бы такие неожиданно появились, ни малейшего свободного клочка земли, чтобы высадиться и развернуть осадные орудия. Рукотворный остров и был фортом, созданным исключительно с целью защиты морской торговли Республики.

    Посреди ощетинившихся пушками укреплений Тинна располагался маяк – очевидное свидетельство того, что плавание в этих водах небезопасно.

    Шкипер приказал зарифить все паруса – он желал лечь в дрейф. Наконец, обменявшись с фортом несколькими сигналами, поданными посредством флагов, мы вызвали лоцмана. Тот явился на весельном судне с доброй сотней гребцов на борту. Пока они тащили «Покоряющего» на буксире в бухту, я имел возможность выслушать целую лекцию о том, какую опасность представляют собой предательские течения, господствующие здесь.

    - Лишь обучающиеся своему делу с юных лет лоцманы способны провести корабль неповреждённым, – заявил Джордано с авторитетным видом. – Здесь немало песчаных отмелей и острых скал, способных вспороть брюхо кораблю опрометчивого капитана. Особенно большому риску подвержены корабли с глубокой осадкой, вроде наших галеонов.

    Всё же я не смог сдержать удивление тем, что ни шкипер, ни его помощники, не знают родной гавани – и получил яростную отповедь, содержавшую, кроме порции ругательств, и неожиданное объяснение.

    - На дне лагуны расположен вулкан! Как ты мог забыть такое, Боэмунд – потому что я не верю, будто ты раньше этого не слышал?! – воскликнул раздосадованный Джордано и отнял у меня трубу.

    Оказалось, вулкан, именуемый Адским Зёвом, периодически осуществляет выбросы раскалённой лавы. Новые горячие течения то возникают, то исчезают едва ли не каждый день, а рельеф, как по причине отложений лавы, так и вследствие быстро растущих коралловых рифов, постоянно меняется. Последние растут на удивление быстро в тёплой воде. Промышленное использование кораллов составляет изрядную долю доходов Пентатерры. Из них делают разнообразные украшения, а также используют для производства извести и ряда ингредиентов, обладающих к тому же магическими свойствами. Последнее, однако, как и в случае с муреной, оставалось исключительной прерогативой колдунов, способных говорить с духами моря.

    И – да, конечно, о духе моря. О нём самом, чтоб его морские черти побрали! В момент, когда мы уже входили в гавань, кто-то обратил  моё внимание на парус, мелькнувший на горизонте. Хоть Джордано наотрез отказался предоставить мне трубу, я всё же сумел различить характерные обводы торгового корабля, слишком хорошо знакомые по достопамятной встрече.

    - Не может быть, – возмущённо выдохнул я. – Мы же его только-только…

    - Можешь не сомневаться, это «Проклятая невеста», – оскалившись, повторил свою коронную фразу Джордано – совсем как в день битвы.

    Я поёжился, словно мне стало холодно. Господи, да меня действительно бил озноб, несмотря на жаркую, безветренную погоду! Я оказался в мире, где всем заправляет магия, недоступная моему, воспитанному в материалистическом духе, пониманию. К сожалению, ни молитвы, ни щипки – а вдруг сон окончится? – ничем не могли помочь. Уж я-то пробовал. Вы даже не поверите, сколько раз я пробовал.

2

    Наконец, мы вошли в гавань, отягощённые извечным бременем белого человека – грехами и награбленным у туземцев добром.

    Едва мы бросили якорь, с грохотом скользнувший в прозрачные воды пентатеррской лагуны, я поинтересовался, как скоро мы сойдём на берег. Ответом мне стал дружный хохот моряков. Шутка показалась им страшно забавной, так как смеялись они до колик в животе. Наконец, Джордано смилостивился – и раскрыл мне маленькую тайну.

    - Недельный карантин, Боэмунд. Обычная процедура во избежание эпидемий в городе. Нам предстоит находиться на борту ещё неделю.

    Мне осталось лишь тяжело вздохнуть и удалиться. Своё раздражение я сорвал на солдатах, чья выправка оказалась ниже критики, а последующие семь дней ходил мрачнее тучи. Единственная отрада – игра в тинколо – превратила меня в бедняка и должника, ведь Фальканд – в особенности Фальканд, – Рикхар и Джордано совершенно опустошили мои карманы, оставив в них лишь несколько медяков.  

    … Небольшое гребное судно, осуществлявшее ежедневные рейсы из Тинна в город, оказалось загруженным так, что едва не черпало бортом воду. Мне хватило денег только на то, чтобы оплатить проезд – помощь приятелей, со смехом предлагавших ссуду, я категорически отверг.

    Уже рассвело, и солнце начало прогревать поднебесный мир. Солдаты, получившие увольнительную, толпились на баке; я же занял позицию на полуюте, чтобы в одиночестве – если не считать компании рулевого – спокойно обдумать свои будущие действия. Неспокойное море раскачивало наш кораблик влево-вправо и вверх-вниз, вызывая стоны и проклятья гребцов.

    Наконец, мы приблизились к обросшему зелёными водорослями пирсу. Вихрастый матрос, растолкав скучившихся солдат, прошёл к вбитому на баке рыму, через который проходил пеньковый трос в руку толщиной. Закряхтев от натуги, он, тем не менее, ловко набросил трос огоном на заржавленный кнехт. Пассажиры – и я в их числе – немедленно сошли по сходням на землю, чтобы, разбившись на мелкие группки, быстрым шагом покинуть набережную, спеша туда, где им уготован сердечный приём и горячий обед.

    Друзья мои торопились, и, высказав по паре-тройке острот на прощание, разошлись по своим делам. Фальканда, насколько мне известно, ждали родные, Рикхара – любовница, а Джордано – портовые «дамы». Мне же, ввиду отсутствия денег, видимо, предстояло слоняться по городу пешком и на пустой желудок, а ночевать – под забором.

    Офицерам полагалось оплачивать съёмное жильё из собственного жалованья, и иного законного способа залатать зияющую дыру в моём бюджете, кроме как просить милостыню, я не видел. Не видели его и окружающие, со злорадством ожидая, к кому именно я попрошусь в кабалу. Сталь моего клинка, равно как и клинков моих солдат, могла бы стать вполне конвертируемой в серебро и даже в золото валютой на пентатеррском рынке, на что Фальканд мне неоднократно намекал. Я, тем не менее, проявил глупую гордость и упорствовал в безуспешных попытках отыграться в домино, в конечном счёте, и поставивших меня в теперешнее плачевное положение.

    Я обдумывал и возможность заработать на «мёртвых душах» – постоянно отходящих в мир иной от ран и лихорадки рундаширах, чьё количество стало далёким от положенного по реестру, однако не решился пойти на мошенничество. Полки, в которых недоставало солдат и даже целых рот, как сообщил мне Рикхар, считались достаточно распространённым явлением, но в моём конкретном случае я имел основания опасаться, что подобные махинации не останутся незамеченными. Фальканд, обладавший большими связями, желал мою книгу, мою душу – ещё живую душу, – и мог проболтаться властям.

    Мои душа, тело и книга останутся моими, а с долгами я рассчитаюсь сам.

    Упрямство – грех, но все мы грешны. Я решил затянуть ремень потуже и найти способ выкрутиться из затруднительной ситуации собственными силами.

    Солнце начало припекать, и я, шаркая башмаками – конечно же, чёрными, – взял курс на восток. Там, в ещё более непритязательных кварталах торгового порта, найдётся, разумеется, какая-нибудь квартирная хозяйка, что приютит офицера. 

    Вскоре я обнаружил искомое – неприглядный проулок, заканчивающийся тупиком. Когда я ступил туда, он будто сжал меня стенами-тисками – здесь едва могло разойтись два человека – цвета хлюпающей под ногами грязи. Посмотрев вверх, я увидел натянутые поперёк улицы (до чего же гордо звучит это слово, вы никогда не поверите, что речь идёт о проходе в неполный метр шириной) верёвки с развешенным на них бельём.

    Что ж, учитывая мои финансовые возможности, я попал, куда надо. Здесь, судя по всему, обитают чертовски добропорядочные и  законопослушные люди, к тому же трудолюбивые трезвенники, подумал я. На это указывали запертые наглухо ставни и доносящийся сквозь них местами храп, не считая запаха спиртного.

    Жильцы, конечно же, отсыпались после бурной, наполненной праведными трудами, ночи. Ставни  украшали неприличные надписи и рисунки, наглядно иллюстрирующие род занятий каждого здешнего обитателя. Вырезанные чьей-то беспокойной рукой, они, несмотря на пошлость, дали мне тот необходимый минимум знаний, в которых я так нуждался. К сожалению, сведения о названии этой распрекрасной улицы, а также о номерах домов, здесь отсутствовали; я всё же полагал, что простой опрос жильцов исправит это упущение.

    - Боэмунд! – услышал я вдруг голос Джордано. Обернувшись, я увидел его, насмешливо, словно собираясь снять, приветствуя, держащегося за край своей треуголки. – Когда ты передумаешь жить в этой куче отбросов, найди меня. Я сегодня весь день буду под весёлой луной, это на улице Альбатросов, – и оплачу тебе кружку горячего рома с сахаром, и даже поделюсь постелью.

    С минуту я пытался понять смысл сказанного, пока, наконец, не догадался, что речь идёт о какой-то таверне под названием «Весёлая луна». Несмотря на видимую щедрость предложения Джордано, оно содержало откровенную издёвку – так, предлагая ром и постель, среди пентатеррских моряков принято соблазнять женщин.

    - Чтоб к тебе Дисфет на огонёк зашёл, – ответил я, почти рыча. Рассмеявшись, Джордано откланялся, оставив меня наедине с ругающимися сквозь сон жильцами.

3    Обстучав с полдесятка окон, я вскорости обнаружил то, за которым проживала вполне опрятного вида женщина средних лет в чепце. Мадам Эгина согласилась сдать мне в аренду комнату на втором этаже. Она оказалась вдовствующей свояченицей управляющего, а тот, в свою очередь, был на короткой ноге с домовладельцем, самим господином Бонлюсом. Мадам Эгина – госпожа, как выражаются здесь – пообещала стирать мне бельё и готовить яичницу с ветчиной на завтрак – всего за десять «дин-динов» в неделю. Ещё за один, как свидетельствовала надпись на ставне, сопровождаемая неприличной картинкой, она могла заразить постояльца длинным перечнем венерических болезней.

    «Дин-динами», чтобы вы понимали, о чём идёт речь, называются здесь серебряные монеты, более официально – динры. Моё месячное жалованье составляло целых двести пятьдесят. К великому сожалению, эта плата, выплаченная перед отплытием с Талвеха за три месяца вперёд векселем Республиканского банка, уже была проиграна мной в тинколо. Два месяца с лишком мне предстояло арендовать комнату, содержать исправным оружие и мундир – и всё это без единого сантима в кармане! Неумолимо надвигающийся призрак долговой ямы принудил меня побледнеть.

    - Сорок пять в месяц для удобства, госпожа Эгина. – Она пристально посмотрела мне в глаза. – Хорошо, господин дю Граццон.

    Господин, у которого нет ни гроша.

    - Хорошо, комната мне подходит, я осмотрю её позже – только, пожалуйста, уберитесь там. Я подойду попозже, – затараторил я с самым деловым видом, чтобы она не успела спросить о деньгах. – А задаток – за первый месяц, господин дю Граццон?

    Дорого же стоит, чтоб тебя называли господином – платить за такую вежливость приходится за месяц вперёд.

    - Вечером, госпожа Эгина, когда я займу комнату. Кстати, где здесь можно встретить менялу?

    Мадам в чепце сразу же насторожилась.

    - Менялу? – переспросила она с деланным непониманием. Паузу она, конечно, взяла с целью как можно лучше осмыслить запрос, обработать информацию – и облапошить меня при помощи одного из своих многочисленных знакомых. – Ах, менялу…

    Она тут же назвала адрес и даже объяснила, как туда пройти. На прощание я самым суровым голосом повторил требование передать мне комнату чистой и, обернувшись на каблуках, удалился.

    Лавка менялы находилась в двух кварталах, она имела отличный вид на ближайший канал. Мощная дверь, снабжённая зарешёченным окошком, могла, похоже, выдержать удар тарана. Едва я постучался, съехала задвижка, и из-за решётки на меня посмотрел угрюмый плосколицый тип, заросший бородой, казалось, по самые брови. Я назвался, и он повторил моё имя, обращаясь через плечо к кому-то, кто находился в глубине помещения. Услышав разрешение впустить клиента, охранник хмыкнул и, дохнув на меня чесноком, загремел засовами.

    Войдя внутрь, я оказался в комнате, разделённой массивной деревянной перегородкой, наподобие тех, которые можно увидеть в комнатах для свиданий с заключёнными. Стальная кованая решётка, вмурованная в потолок и стены, не оставляла ни единого шанса проникнуть на противоположную половину комнаты, где располагались несгораемые шкафы, бюро с разложенными на нём писчими принадлежностями и стул.

    На стуле, непропорционально крупном, восседал невысокий человечек. Он носил одежду из чёрного бархата, контрастировавшую с неожиданно белой кожей, вероятно, годами не видевшей солнечного света. Его тонкие руки, сложенные на пухлом животе, отличались некоторым изяществом, неожиданным для мужчины – вероятно, в том числе и благодаря умело сделанному маникюру. Лицо, носящее следы распутных развлечений, выглядело несколько опухшим, а под глазами просматривались мешки, заметные даже несмотря на толстый слой пудры. Тёмные, окружённые морщинками, глаза глядели проницательным, циничным взглядом. Из-под высокой, именовавшейся токой, шапочки со страусиным пером выбивались редкие пряди седеющих волос. Шапочка эта, напоминающая цветом и формой огромный баклажан, вкупе с объёмными буфами камзола, из которых торчали тоненькие ручки и ножки, придавала мужчине необычный внешний вид, делая его похожим на гигантское насекомое.

    - Хотите взять взаймы под залог, обменять иностранную валюту, сделать вклад под проценты? – Его тонкий, хоть и отчётливый голос неприятно резал слух. Как следовало из услышанного, ростовщик этот предоставлял широкий перечень банковских услуг.

    - Ни то ни другое – ничего из этого, господин Ниймери. – Подведённые карандашом брови человека-насекомого удивлённо взметнулись, а охранник, сидевший у меня за спиной на стуле, встал на ноги. Раздался характерный звук чуть двигающегося в ножнах клинка – так случается всегда, когда на эфес шпаги кладут руку.

    - Я хочу обменять на звонкую монету золотые самородки, господин Ниймери, – торопливо проговорил я.

    Золото я имел с собой – более килограмма. Этот благородный во всех отношениях металл всегда сопутствует герметиту, и мы добыли его немало на Талвехе. Ладжори требовал от нас только герметит, которому организовал самый строгий учёт, в то время как на золото, прикарманенное нами, смотрел сквозь пальцы.

    Я положил золото прямо в сумке на его бюро. Когда рука моя проникла сквозь ячейки решётки, охранник напрягся – впрочем, едва я отнял её, он расслабился.

    Ниймери, впрочем, не выказал ни малейшего следа воодушевления. Его лицо, наоборот, исказила страдальческая гримаса.

    - Золото? – протянул он. – Ну, что ж, давайте будем взвешивать.

    В конечном счёте, после долгой возни с реактивами и неоднократных взвешиваний на аптекарских весах, то, что поначалу представлялось мне настоящим сокровищем, оказалось равным по стоимости менее чем трём либрам – так Ниймери именовал фунты – чистого золота, или сорока либрам чистого серебра. После ряда операций на счётах, то и дело прерываемых даваемыми мне пояснениями, Ниймери предложил мне две тысячи восемьсот «дин-динов» – неожиданно скромную, в сравнении с моими первоначальными ожиданиями, сумму.

    - В действительности стоимость золота превышает три тысячи динров, – заявил Ниймери. – Однако переплавка его в слитки требует дополнительных расходов, а цена на этот металл сейчас снизилась, в связи с отсутствием спроса.

    Он горестно вздохнул.

    Ненавижу ростовщиков. Антисемитизм порождён ростовщичеством. Если верить Ниймери, на деньги может снижаться спрос.

    - Как желаете получить деньги – или, возможно, сделаете вклад? Я могу предложить вам выгодные условия. У меня надёжно и безопасно, репутация моей конторы…

    Господи, он сейчас мне диплом и лицензию с подписями и печатями покажет. Взамен денег у этого сорта людей всегда можно получить обилие обещаний. Жаль только, что рассчитываться обещаниями с ними они не позволяют никогда.

    - Репутация вашей конторы только возрастёт, когда вы рассчитаетесь со мной, господин Ниймери. – Он позеленел от едва скрываемой злости, а я не смог скрыть улыбку.    

    - Золото, серебро – или, возможно, вексель? – задал Ниймери вопрос, видимо, вполне привычный для него. Сделанное им на последнем слове ударение немедленно вызвало у меня подозрение. Разумеется, вексель его брать нельзя – только звонкую монету.

    - Золото, господин Ниймери. Триста «дин-динов» – серебром.

    Мне предстояло ещё рассчитаться с госпожой Эгиной, вернуть полторы сотни Фальканду – и просто покушать, наконец.

    Он защёлкал своим абаком, а я принялся за вычисления в уме. Когда-то в детстве папа подарил мне серебряный пятиграммовый франк Третьей республики, и я всегда, девальвация случалась или деноминация – последний случай имел место лишь единожды, – подчитывал его покупательную способность. Опыт этот немало пригодился мне сейчас, ведь «дин-дин» – немногим легче того франка. Здесь в ходу серебряно-золотой биметаллизм, приблизительно пятнадцать к одному. Семиграммовые золотые «консуло» с портретами выдающихся Советников равны двадцати пяти динрам. Следовательно…

    - Пересчитайте деньги, господин Лоньяро. – Я изначально назвался вымышленным именем, чтобы неожиданная проверка не выявила факта обмена золота в первый же день после прибытия с Талвеха. Несомненно, это могло возбудить  подозрения пентатеррского казначейства, чьи сотрудники, как мне говорили, обладают острым нюхом на любые злоупотребления в финансовой сфере.