(Не) каприз взрослой женщины

— Ну что, давай знакомиться. Меня зовут Рита, хотя для большинства я Слепцова Маргарита Михайловна, довольно успешная бизнесвумен, и я… Нет, не алкоголик. С некоторых пор вообще спиртное почти полностью исключила. Вредно для фигуры, как кофе для лица. А я всё ещё пытаюсь отсрочить своё неизбежное старение. Косметологи, правильное питание и тренажёрный зал — последние пару лет моя жизнь похожа на марафон, где главный приз — вечная молодость. Не готова я стареть. Поэтому, вся моя жизнь последние два года чётко расписана. Но, тем не менее, сегодня мне исполнилось… страшно вслух произнести. Целых сорок два года. Сорок два. Спросишь, как я отметила эту знаменательную дату? Хм… С утра приехала в один из своих бутиков — там уже встречали там уже встречали с цветами и подарком. Девчонки, совсем молодые сотрудницы, с такими счастливыми лицами вручили этот букет, вручили этот букет, будто статуэтку Оскар, не меньше. И заглядывали мне в глаза, словно ждали. Чего ждали? Реакции, эмоций? Так нет у меня эмоций. Никаких. Умерли. С того самого дня. Уже пять лет и два месяца, как я умерла. Вся. С того самого дня, как пропал он, мой Антошка, мой единственный сынок.   Мы так ждали его возвращения из армии, приготовили его комнату. А он просто пропал. Отзвонился, что уже в Москве, ждёт пересадку. И всё. Я до сих пор не понимаю, как человек может взять и раствориться. Сначала страха не было. Волнение, да. Но то на телефон грешили: сел, связь не ловит и прочее. Потом, когда из поезда, на котором он должен был приехать, вышли все пассажиры, кроме него, на самого Антошку злились, что не звонит, не пишет, где он. Молодой. Может, встретил знакомого и решил задержаться. Так ты предупреди. Потом пришла паника. И ожидание. Которое длится уже пять лет и два месяца. Я не могу научиться жить без него. Не могу и не хочу. Я ведь поклялась защищать его хоть от всего мира. А в итоге… Мне не раз говорили, что я слишком ушла в Антона, что разрушаю себя изнутри и теряю семью. Да, с того дня всё пошло кувырком.   Но мне столько пришлось выдержать, чтобы он только смог появиться на свет. А сколько ещё после его рождения?! Мне было всего семнадцать, когда забеременела. Как тогда казалось от любимого и любящего парня. Но все пылкие признания испарились вместе с самим будущим папашей, стоило мне только заикнуться о беременности. А моя мать — та вовсе начала называть меня отбросом, малолетней шлюхой. И требовать избавиться от ребёнка. Не давала есть нормально, заставляла тяжести таскать. Помню, приспичило ей газовую печь передвинуть, чтоб помыть за ней. Да уж, сейчас и вспоминать жутко. Я тогда уже восхищалась, какой у меня сынок, цепляется за жизнь. Почему-то с первых дней была уверена, что у меня сын. И когда в роддоме весь сморщенный и красный Антошка лежал, надув губы, и сжимал своим миниатюрным кулачком мой мизинец, я твёрдо решила, что он не будет называть бабушкой человека, от которого в его сторону было слышно только то, что он выродок и позор на её голову.   Мой сынок, мой мальчик. Сколько всего мы успели пережить, пока были вдвоём. И на рынке я торговала, а он рядышком, в коляске. Пелёнкой закрылась, покормила и снова за прилавок. И переезды из одной съёмной квартиры на другую. Но я ни разу не пожалела о своём выборе. Мой сын — моя жизнь.   Леру я тоже люблю. Но с ней всё было гораздо спокойнее, проще. Мне уже не нужно было думать, чем кормить ребёнка. И, считая деньги, решать: ехать на работу на автобусе или выйти пораньше, а на эти деньги купить ребёнку молока? У Леры уже был папа. В смысле, есть. Про таких, как мой муж, говорят: «Как за каменной стеной». Это правда. Все годы семейной жизни он был и главным добытчиком, и опорой. К моменту нашего знакомства Антошка уже шёл в первый класс. Валера баловал и ругал сына, как родного. Правда, Леру, нашу уже общую дочь, он всегда баловал больше, объясняя это тем, что «она же девочка». Да и имя ей выбрал именно он. Валерия Валерьевна. Оригинал из него так себе. Но со временем я поняла, что ей удивительно идёт это имя. Говорят, мужское имя и характер делают более сильным. Это точно про неё. Всё было хорошо. До того дня. Я всё время куда-то звонила, бежала, ревела. Обвиняла мужа, что он ничего не делает. Что ему всё равно, потому что Антон не его сын. Кажется, я тогда столько всего наговорила. Казалось, что все против меня. Нет, всем безразлично, а это ведь гораздо страшнее. И я ушла в себя, превратилась в кокон, сухой и закрытый.  Совсем недавно его признали погибшим. Сухая формулировка "по истечению срока давности", от которой внутри всё разрывается. Моего мальчика так и не нашли, он не был нигде похоронен. А моя душа оказалась погребённой, засыпанной официальным отписками и дежурным "приносим наши соболезнования", от которых только тошно становилось. И эта боль не утихла, нет. Каждый день, каждую минуту я думаю нём, о моём мальчике. Я мысленно разговариваю с ним, шепчу, закрыв глаза: "Мой мальчик, мама рядом, мама ждёт тебя. Вернись, пожалуйста".  Но никто не верит, что он мог остаться жив. Говорят, что проверено всё, что только можно было. А я не могу смириться. Ну не могу я... Лера. Не знаю, как упустила этот момент. Это сейчас я понимаю, что у девочки был подростковый период, шестнадцать лет. А я отодвинула её на расстояние вытянутой руки. Она, кажется, пыталась мне что-то рассказывать поначалу, делиться своей жизнью. Но мне было не до неё. Вообще ни до кого. И дочь отдалилась. Ушла в свой мир. Пошли протесты. Сначала они выражались во внешних изменениях. Она проколола нос, язык, покрасила волосы в ядовитый цвет. Потом стала прогуливать школу, сбегать из дома. Её высаживали из электричек и с милицией привозили домой. Затем, к счастью, она увлеклась горным туризмом, и теперь хоть и не дома постоянно, но и не с дурной компанией. Вот и сейчас Лерка где-то в горах. Даже маму с днём рождения не поздравила. А вот муж поздравил. Ещё как поздравил. Накануне собрал чемоданы и сказал, что устал, видите ли. Что у него появилась другая. Водевиль какой-то, честное слово. А я? А что я? Не в ноги же ему кидаться? Пусть идёт. Мне уже абсолютно всё равно… Ну, что ты всё мур да мяу? Я тебе душу изливаю, а тебе лишь бы пожрать выпросить. Я оторвала взгляд от тощего рыжего кота, который громко мурчал и тёрся об мои дорогущие туфли. Дожилась, поговорить не с кем. Жалуюсь на жизнь бездомному коту, которому явно не слаще, чем мне. — Прости, — почесала ему за ухом, — но домой я тебя не возьму. Лерка приедет, выкинет нас обоих. У неё на вас аллергия, в самом прямом смысле. Поэтому, нельзя. Я встала со скамейки, поправила слегка задравшуюся юбку, в отражении витрины магазина оценивающе глянула на причёску, и пошла к припаркованной неподалёку машине, громко стуча каблуками по цветной плитке вечернего бульвара. Каждый шаг отсчитывал начало моего сорок третьего года.